Самому Шажкову давно уже была близка концепция, зародившаяся в русской религиозной философии в начале XX века. Суть следующая: кроме эмпирической науки, существуют ещё два уровня познания: метафизический (уровень философского обобщения — о чём и разговор) и уровень религиозной веры. Как всё получалось логично и стройно: эмпирическая наука скрупулёзно изучает окружающее и преобразует его для удовлетворения наших материальных потребностей, науку «обнимает» философия, формирующая общую картину мира, а всё это, как в эфире, «плавает» в вере, обеспечивающей прорыв к высшему знанию и придающей смысл всему происходящему.

Вера в этом случае представала как высшая «субстанция», как нечто неизведанное и желанное. Желание верить. Тоска по вере. Валентин часто ощущал это в последние несколько лет и замечал, что он не один такой, только мало у кого получается. На фоне увлечения уфологией, восточными практиками и фантастическими теориями происхождения вселенной, в ожидании великих научных открытий, призванных изменить мир, люди, стесняясь или гордясь, обставлялись подпорками из необременительных христианских ритуалов, больше похожих на суеверия.

Да что там говорить, если перед Крещением полкафедры под конец рабочего дня снялась с мест. Шли в соседнюю церковь за освящённой водой. Шажков — с полуторалитровой бутылкой из-под минералки, доцент Маркова с пластмассовой канистрой (на весь женский коллектив), профессор Хачатуров — умница и добряк — лихорадочно искал тару. Настя Колоненко, освобождая для него маленькую бутылочку из-под кока-колы (методом употребления напитка внутрь), весело смеялась, глядя на случившийся кавардак. Рома Охлобыстин язвительно шутил: «за водопроводной водичкой пошли!» Завкафедры в конце концов махнул рукой: «Чем бы не тешились..», но, впрочем, бутылочку со святой водичкой из рук Марковой потом взял.

Шажков чувствовал себя всё более некомфортно в приятном и расслабляющем «эфире веры». Внутри скреблось и толкалось, пытаясь вылезти наружу. Чтение религиозной литературы немного успокаивало и приводило в относительное равновесие.

Как человека впечатлительного и обладающего довольно тонким душевным строем Шажкова не могли не затронуть отдельные прочитанные им религиозные тексты, например, слова в Покаянном каноне (обязательном первоисточнике для любого исповедующегося), особенно музыкально звучащие и впечатляющие на церковнославянском языке:

«Воспомяни, окаянный человече, како лжам, клеветам, разбою, немощем, лютым зверем, грехов ради порабощен еси; душе моя грешная, того ли восхотела еси?»

«Не уповай, душе моя, на телесное здравие, на скоромимоходящую красоту, видиши бо, яко сильные и младые умирают…» («Надо бы Совушке прочитать…» — подумал Валя).

«Прими недостойную молитву мою и сохрани мя от наглыя смерти…»

«Да наглая смерть не похитит мя неготоваго» (здесь Валентина пробирал холод, как из могилы).

Тем временем шёл к концу март, и установилась пронзительно ясная и необычайно морозная погода. Снег на газонах ежедневно поджаривался потеплевшим солнцем, но не таял, а покрывался чёрной коркой и, сжимаясь, постепенно освобождал всё большие пространства. В старой части Васильевского острова на сплошь каменных улицах и в узких дворах, кроме самых уж скрытых мест, снега не было вовсе. Зато Нева и Невки по-прежнему были крыты толстым слоем подёрнутого серым налетом торосистого льда. По протоптанным тропинкам на реках гуляли люди — на лыжах и без. Утром за Стрелкой у Петропавловки чёрной россыпью располагались рыбаки. Мороз морозом, но весна ожидалась, её близкое дыхание ощущалась во всём.

5

Нельзя сказать, что Шажков всё это время думал только о церкви, международной конференции и аспирантке Окладниковой. Конец марта выдался хлопотным. Валентину «навесили» пять дипломников, он активно участвовал в нескольких НИР-ax (за дополнительные деньги) и писал для клиента из «новых русских» кандидатскую диссертацию. Кроме того, у него произошло очередное сближение с Совушкой Олейник. Они несколько раз пересеклись в кафе, и Софья пригласила Валентина на концерт в Большой зал Филармонии.

Шажков очень ценил свои нечастые встречи с Софьей. Приятно поговорить с умным человеком, который ещё и любит тебя. Совушка, будучи весьма расчётливой и целеустремлённой особой, с Валентином вела себя абсолютно бескорыстно и расслабленно. Шажков отвечал тем же, и их общение напоминало встречу двух ныряльщиков на поверхности моря, хватающих ртами живительный воздух перед очередным погружением.

Встретиться договорились не «под часами», а уже в самом зале Филармонии, и Софья передала Валентину его билет. Мельком взглянув на кусочек картона, Валя обнаружил, что программа примечательная: в первом отделении — 2-й фортепианный концерт Прокофьева, а во втором — 5-я симфония Шостаковича. Ничего так для одного вечера! «Значит, — подумал Валя, — будет тема для страстной интеллектуальной беседы в Совушкином стиле». Она знала, что Шажков любит Прокофьева и неоднозначно относится к Шостаковичу, в то время как у неё всё ровным счётом наоборот. Таким образом, всё обещало красивый и насыщенный вечер, возможно, с интеллектуальным продолжением. Где-то на заднем плане мелькнула мысль об интиме. Шажков вначале отогнал эту мысль, но потом решил: «А почему бы и нет? В готовности надо быть обязательно».

— Форма одежды парадная? — спросил он.

— Как на свадьбу, — ответила Совушка.

— А кто-нибудь из твоих знакомых ещё будет?

— Я не приглашала, но кто их знает… Не хотелось бы…

— С тобой, одной тобой… — продекламировал Валентин. — В длинном зелёном платье.

— Если влезу, — парировала Совушка — а ты в своем бежевом костюмчике. Пятно-то коньячное вывел?

— А как же. Только не костюмчике, а костюме… Хотя… Не могу я в бежевом. Чёрное пальто, бежевый костюм… Что я как негр на Манхэттене…

— Ну, тогда и я не Наоми Кэмпбелл. Целовать, быстро! — она подставила пухлую щёчку, махнула ручкой в светлой перчатке и с достоинством потттла прочь.

Шажков проводил её взглядом, выдержал паузу и в совершенно благодушном настроении двинулся в том же направлении к метро.

В день концерта Валентин отутюжил свой праздничный бежевый костюм, заправил железную фляжку — подарок Софьи — дагестанским коньяком, щегольски закрутил вокруг шеи бежевое в коричневый треугольничек кашне и отправился на метро в Филармонию. На машине не поехал из-за упомянутой фляжки с коньяком.

Фойе Большого зала Филармонии было переполнено. Несколько среднего размера очередей тянулись к прилавкам с закуской, соками и спиртным. Много людей прохаживалось по анфиладам. Среди них были дамы с голыми спинами и очкастые девчонки в нестиранных джинсах, хорошо одетые мужчины старше средних лет и затрапезные лабухи, пахнувшие табаком и потом. В толпе время от времени появлялись и исчезали группки представите лей Востока — китайцев или японцев. Громкая речь, в том числе иностранная, общий гул и броуновское движение в фойе создавали настроение праздника.

Софью Шажков увидел сразу — она стояла у окна в длинном зеленом платье с декольте, которое делало её выше и стройнее, но не в ущерб той приятной лёгкой полноте, которая позволяла сказать: вот стоит женщина! Софья держала в руке бокал с шампанским и беседовала с пожилой дамой, у которой в руке также был бокал. С ними стоял кучерявый мальчишка лет десяти в чёрном костюмчике с бабочкой. Валентин был немножко раздосадован присутствием рядом с Софьей посторонних лиц, хотя в глубине души ожидал чего-нибудь подобного. У Совушки полгорода ходило в знакомых, а уж в лингвистических и музыкальных кругах… Шажков медленно пробирался сквозь толпу к Софье, любуясь ею. Она его тоже увидела и помахала рукой. Пожилая собеседница и мальчишка одновременно повернулись и теперь смотрели на подходившего Шажкова.

— Здравствуйте, Софья Михайловна, вы сегодня замечательно хороши! — смесь прикола и искреннего восхищения в словах Валентина заставили Совушку слегка покраснеть.

— Здравствуй, Валя, — она подала Шажкову руку, которую тот, нагнув голову, быстро поцеловал, — знакомься: это Лариса Яковлевна — заведующая нашей кафедрой. А это, — она показала на чинно стоявшего мальчишку, — её внук Максим.

— Очень приятно, — слегка поклонившись даме, сказал Валентин и протянул руку мальчишке. Тот стрельнул глазами вверх на бабушку и подал маленькую руку, которую Валентин осторожно, но уверенно пожал.

— Софья Михайловна, что же это: мы пьем алкоголь, а у нашего кавалера нет даже бокала! — Лариса Яковлевна, приподняв брови, посмотрела на Софью.

— Поставила задачу, — подумал Валя и сказал: «С бокалом вопрос сейчас решим. Демонстрирую предусмотрительность».

С этими словами он медленно вытянул из внутреннего кармана пиджака фляжку и стал отвинчивать крышечку В воздухе густо запахло коньяком.

— Вау, — сказала пожилая Лариса Яковлевна, — вы, молодой человек, придерживаетесь моды. Знаете ли, Софья Михайловна, что сейчас на концерты модно приходить со своим коньяком? Вот гляньте на ту солидную компанию. Видите? Разливают.

— Давайте я вам капну, Лариса Яковлевна, — предложил Шажков.

— С удовольствием, — сказала дама и протянула пустой бокал, — Софья Михайловна, давай-ка и ты попробуй.

— Я пью шампанское, — невозмутимо ответила Софья.

— А я к вам присоединюсь, — сказал Валентин и, запрокинув голову, отпил несколько глотков из фляжки. Коньяк горячей струйкой потек в рот, однако отверстие фляги оказалось неожиданно узким, Валентин сделал ненужный вдох и почувствовал, что подавился. В мозгу пролетела короткая, но ясная мысль о том, что сейчас весь коньяк окажется на бежевом костюме. Шажков икнул, отвернулся и не своим голосом прохрипел: «Извините, не рассчитал». Горло резануло как ножом, но через несколько секунд стало отходить, и Валентин почувствовал, что худшее миновало. Он откашлялся, повернулся к дамам и, будучи не в силах говорить, развел руками. Совушка смотрела на него недовольно, но с сочувствием. Лариса Яковлевна сделала вид, что ничего не было. Максим, кажется, немного испугался и придвинулся к бабушке.