Джулия Лонг - Грешная и желанная

Пока».

К восьми утра Йен был на ногах уже четыре часа, занимаясь делами странными и удивительными.

Он быстро подошел к комнате, которую Фальконбридж использовал как свой кабинет, когда приезжал сюда.

Дверь была закрыта. Часы еще не пробили восемь.

– Эй, Стэнхоуп!

Потому что рядом с кабинетом, как и сказал лакей, уже сидел Стэнхоуп, нервно покачивая ногой.

Увидев Йена, он вскочил на ноги и попятился.

– Эверси.

Выглядел он встревоженным. Как, собственно, и должно быть. По многим причинам.

Йен, напротив, изображал раскаяние:

– Еще раз прошу прощения за вчерашний вечер, старина. Я выпил лишнего, а вы же знаете, как это бывает, когда долго и тяжело работаешь…

Он ни капли не сомневался, что Стэнхоуп ни дня в своей жизни не работал.

– Разумеется, разумеется.

– Нервничаете? – загадочно улыбнулся Йен.

– Ну конечно. Ха. Я собираюсь попросить руки мисс Дэнфорт. – Он откровенно позеленел.

Йен присвистнул, негромко и длинно.

– Женитьба – это навсегда.

Навсегда. Поразительное слово это «навсегда».

– А, да. Я знаю. Навсегда – это долго.

– Да уж, да уж. Слушайте, старина, меня прислали сказать вам, что герцога нет в доме – он ждет вас у викария. Он пошел туда по приходским делам, и его внезапно осенило – так что он желает встретиться с вами там.

– У викария? – Стэнхоуп растерялся. – В Пеннироял-Грин? Я-то был уверен, что он хочет встретиться со мной тут. Понимаете, мы договорились вчера вечером, и лакей проводил меня прямо сюда.

– А. Думаю, со стороны Фальконбриджа это было импульсивное решение, возможно, слуги об этом еще ничего не слышали, – без запинки импровизировал Йен. – Думаю, он решил, что дом священника отлично подчеркивает важность события. Привносит в него некую святость.

– А. Разумеется, разумеется. Понимаю. Что ж, прекрасно. Спасибо, что сообщили, Эверси. Никаких обид насчет вчерашнего вечера?

– Совершенно никаких, – улыбнулся Йен.

Стэнхоуп неуверенно посмотрел на дверь кабинета.

Затем в сторону лестницы.

– Вы бы поторопились. Он не любит опозданий. Считает это недостатком характера.

– К счастью, у меня тут новый экипаж.

– К счастью, – с облегчением произнес Йен.

– Доброго дня, Эверси, и спасибо вам.

Он повернулся и торопливо прошел мимо Йена, надевая на ходу шляпу.

– Спасибо вам, Стэнхоуп.

Йен опустился в кресло и приготовился ждать, положив руку на пистолет в кармане.

Настроение герцога стремительно портилось – он только что распечатал письмо от поверенного, отвечавшего за продажу Лилимонта. Имение продали сегодня утром.

Черт побери. Он знал, что Женевьева переживет это разочарование, но больше всего на свете Фальконбридж ненавидел разочаровывать ее.

Решив, что Стэнхоуп уже достаточно ждал и что можно выплеснуть дурное настроение на этого мальчишку, герцог пригласил его войти.

– Входите, пожалуйста! – раздраженно крикнул он.

Чисто выбритый, одетый с иголочки, с белым лицом и застывшей челюстью, в кабинет медленно вошел Йен Эверси, сжимая в одной руке шляпу.

А в другой пистолет.

Он подошел прямо к столу и положил пистолет на него.

– Я хочу, чтобы вы приняли взвешенное решение, Фальконбридж, – сказал Йен. – После того, как выслушаете меня. Мы сейчас решим все между нами раз и навсегда. И если вы пожелаете меня застрелить, я буду рад предоставить вам такую возможность.

Герцог уставился на него. Йен с удовлетворением подумал, что хотя бы раз в жизни сумел ошеломить его.

Что-то мрачно-насмешливое промелькнуло в лице герцога. Он едва заметно кивнул.

– Хорошо. Чем могу быть полезен, Эверси?

В голосе не слышно… тепла. И это еще мягко сказано.

– Я пришел поговорить о мисс Дэнфорт.

Молчание.

Йену представилось, что такая тишина наступает перед тем, как упадет нож гильотины.

– И что насчет мисс Дэнфорт? – Голос обманчиво небрежный. Но гласные растянуты почти подчеркнуто. Это манера герцога предостерегать его. Взгляд метнулся к пистолету.

– Я готов умереть за нее, – просто сказал Йен.

Драму можно начинать с любого места, одно ничуть не хуже другого.

Герцог моргнул.

Йен не стал дожидаться, что он скажет.

– Но до этого не дойдет, потому что я, как никто другой, могу беречь ее до конца дней. Потому что я люблю ее. И знаю ее. Знаю ее сердце. Никто никогда не сможет любить ее сильнее. Я каждый день своей жизни буду стремиться быть достойным ее.

Пальцы герцога неторопливо барабанили по краю стола.

Он не произнес ни слова. И даже не моргнул ни разу.

– Я знаю, у вас есть основания презирать меня, Фальконбридж. Есть основания сомневаться в моей чести. То, что я приношу извинения за нанесенное вам в прошлом оскорбление, может показаться своекорыстным интересом с моей стороны. Но мне в самом деле жаль. Я себе-то не могу объяснить, что мною тогда двигало, а уж тем более вам. Но одна безрассудная ночь не должна на всю жизнь определять судьбу человека. Если вы сейчас посмотрите мне в глаза и скажете, что ваша совесть безупречна, я уйду. Если вы посмотрите мне в глаза и скажете, что я не заслуживаю счастья, я уйду. И если вы искренне верите, что я не смогу сделать Тэнзи счастливой, я уйду. Не знаю, любит ли она меня. Но я ее люблю. И готов умереть за нее.

Герцог выслушал все это, не изменив выражения лица. Тишина казалась осязаемой. Хрупкой, как стекло.

– Я думал, вы уезжаете, Эверси, – задумчиво произнес Фальконбридж. – В кругосветное путешествие.

– Она и есть весь мир. Мой мир.

Что-то промелькнуло в глазах герцога.

– А что насчет ваших сбережений?

– Думаю, вы уже догадались, что я с ними сделал.

Фальконбридж коротко хохотнул. Выглядел он при этом удивленным; похоже, все это произвело на него какое-то извращенное впечатление.

– Очень хорошо. Но чего вы хотите от меня сейчас? – Голос герцога звучал несколько рассеянно, как под гипнозом.

– Я пришел просить оказать мне честь. Прошу руки Титании.

Наступила тишина настолько долгая и мучительная, что, казалось, само время растянулось почти до бесконечности. Йен на мгновение испугался, что герцога сейчас хватит апоплексический удар и эта смерть тоже окажется на его совести.

Затем Фальконбридж медленно поднялся.

Йен не шелохнулся.

Герцог не спеша обогнул стол – не угрожающе, а, скорее, осторожно. Словно давал себе время передумать и не сделать того, что собирался.

Йен утешил себя тем, что пистолет он не тронул.

Фальконбридж остановился прямо перед Йеном, глаза в глаза.

Йен не дрогнул. Мысль о том, что сейчас он может посчитать каждую ресницу у зятя, ему не нравилась, но он даже не моргнул.

Вот почему ему потребовалось несколько секунд, чтобы сообразить – герцог держит что-то в руке.

В последний раз, когда герцог вот так надвинулся на него, в руках он держал пистолет.

Сегодня – какой-то лист бумаги.

– Титания принесла мне это сегодня утром. Это список качеств, которые она желает видеть в муже. Она предположила, что такой список может… быть… мне полезен.

И протянул лист Йену. Дернул бровью, требуя, чтобы тот взял.

Йен скептически посмотрел на него.

Взял двумя пальцами.

Герцог снова нетерпеливо дернул бровью, настаивая, чтобы он прочитал.

И Йен опустил взгляд на листок.

Сердце его дрогнуло, когда он увидел чернильные отпечатки ее пальцев по краям. И размытые пятна, похоже, от слез. Несмотря на все это, читалось легко.

Когда Йен добрался до конца страницы, бумага в его руках дрожала.

Руки Йена тряслись.

Он сделал глубокий, медленный вдох и посмотрел на герцога.

– Думаю, будет справедливым сказать, что она любит вас, Эверси. – В голосе Фальконбриджа звучала покорность и, как ни странно, нежность.

И чуть-чуть насмешка.

Йен понял, что ему трудно дышать.

– А как наш с вами счет? – сумел наконец выдавить он.

Мгновение колебания.

– Сравнялся.

Йен коротко кивнул.

– Хорошо. Моя жизнь опять в ваших руках, Фальконбридж. Что вы с ней сделаете на этот раз?

– Тэнзи, почему бы нам не съездить покататься?

Тэнзи подпрыгнула. Она как-то сумела одеться, принесла к себе в комнату чашку чая и даже потрогала лепешку, посыпанную сахарной пудрой, которую прислала ей наверх миссис де Витт. Лепешка так и осталась лежать на тарелке. И Тэнзи осталась в своей комнате, нервная, как пленница, которую вот-вот поведут на казнь. Вряд ли полагается так встречать день, когда ты должна обручиться.

– Но… – Внезапно она поняла, что никаких отговорок у нее нет. А выйти из дома будет наверняка приятнее, чем оставаться тут. Двигаться лучше, чем не двигаться.

Движение. Йен в любом случае уже на пути в Лондон. Может быть, он прямо сейчас стоит на палубе корабля.

Женевьева взяла Тэнзи под руку и потянула.

– Идемте. День для прогулки просто исключительный. Можно даже сказать, преобразующий.

Она безучастно смотрела в окно на проплывающий мимо Пеннироял-Грин.

Женевьева показывала достопримечательности:

– Посмотрите, вот там, на городской площади, переплелись два дуба! Знаете, о них даже легенда существует.

Тэнзи было все равно.

– Разве дом священника не выглядит прелестно после ремонта? О, и гляньте, вон академия мисс Мариетт Эндикотт. Они добавили новое крыло с тех пор, как вы были еще маленькой девочкой. Вы ее пом-ните?

Тэнзи безучастно покачала головой. Она помнила. Смутно. Просто не хотела разговаривать об этом.

– А сейчас мы проезжаем мимо дома О’Флаэрти. Он стал намного лучше за последний год. Они сделали новую крышу и ограду в паддоке.

Кто такие О’Флаэрти? Почему ее должна интересовать ограда в их паддоке?

Тут Тэнзи начала задумываться о том, куда, черт побери, они вообще едут. Это все меньше походило на праздную прогулку в карете с целью развлечь ее и все больше – на поездку с какой-то определенной целью.