Джулия Лонг - Грешная и желанная

– Какая чушь, и ты это знаешь! Конечно, он не святой! А кто святой? Уж точно не ты. Это нельзя считать оправданием, и тебе это тоже известно. Но он надеялся снова жениться и заново выстроить свою жизнь. А ты отнял это у него. Ничего удивительного, что он считает тебя сломленным. Ты забрал все это, потому что мог. Взял просто потому, что захотел!

Сломленным? Да, пожалуй.

Йен коротко, мрачно рассмеялся.

– Все не так просто, Тэнзи, и никогда не бывает. И если ты вздохнешь поглубже и хорошенько подумаешь, то поймешь, что я прав. Ты знала, кто я такой, до того, как пришла ко мне. Я никогда тебе не лгал. Никогда. И никогда ничего тебе не обещал.

Но у нее не было настроения слушать. Она хотела его ненавидить, ей требовалась эта ненависть, чтобы отдалиться от него – как лодка, в которую можно запрыгнуть и оттолкнуться от берега. Как будто тогда ей будет не так больно.

– Ты всегда получаешь то, что хочешь, правда, Йен? Ты хотел меня и, скорее всего, сделал именно то, что требовалось, чтобы меня получить. Что сделало меня такой привлекательной – риск? Или ты хотел еще раз опозорить герцога?

Он молчал. Молчал достаточно долго, чтобы собственные слова прозвучали у нее в ушах, чтобы она услышала то, что сказала, и хоть немного устыдилась. Она знает, что это неправда. Просто пытается уколоть его как можно сильнее. Хочет сделать ему больно.

И ей это удалось.

Но Йен куда лучше, чем она, умеет терпеть боль.

– Я никогда не хотел никого позорить, – спокойно ответил он.

Тэнзи, дыша очень быстро, резко замотала головой.

– Посмотри мне в глаза и скажи, что ты гордишься всем, что когда-либо делала, Тэнзи. Посмотри мне в глаза и скажи, что тебя волновали сердца, которые ты похищала и разбивала своим флиртом и лестью. Посмотри мне в глаза и скажи, что тщательно продумывала последствия всех своих поступков. В особенности вчера ночью.

Не оборачиваясь к нему, она отрывисто бросила:

– Да. – И голос ее прозвучал яростно. – Вчерашнюю ночь я обдумала. А ты?

– Да, – скупо ответил он. Надлом в ее голосе едва не убил его.

Они, не моргая, смотрели друг на друга с расстояния в несколько футов. Впрочем, с таким же успехом их мог разделять океан.

– Тэнзи. – Он робко протянул к ней руку. Ему так отчаянно хотелось привлечь ее к себе!

– Пожалуйста, не прикасайся ко мне.

Рука упала.

– Ты всегда получаешь то, что хочешь, правда, Йен? Ты хотел меня и, скорее всего, сделал именно то, что требовалось, чтобы меня получить. Все дело в том, чтобы добиться кого-то, правда? И боже упаси, чтобы ты отдавал.

Йен не мог поверить, что она искренне верит во все это. Нет, просто хочет ударить его больнее.

Он опять помолчал и хотя точно знал – в данный момент ничто из сказанного не будет иметь для нее значения, все же постарался подбирать слова тщательно, точно. Может быть, она вспомнит их позже, когда гнев ее поутихнет.

– Я скажу тебе то, что считаю правдой. Я хотел тебя, Тэнзи. Я и сейчас тебя хочу. И буду хотеть до того дня, когда умру. Я никогда не обещал тебе ничего, кроме этого, даже не намекал ни на что. Ты меня тоже хотела. Герцог никогда не позволит мне жениться на тебе. И я уезжаю.

Он чувствовал, что она воспринимает каждое его слово как удар. Он их так и бросал. Бесспорные факты, несовместимые между собой.

Она стояла совершенно неподвижно, с застывшим, но при этом искаженным лицом, словно отлитым из тающего воска.

– А ты… вероятно, выйдешь замуж за будущего герцога. Утешайтесь этим, мисс Дэнфорт. И я рад за вас.

Он тоже умел говорить с горечью.

Она резко отвернула от него голову, глядя в сторону Америки, или Лилимонта, или другого места, которое могла назвать домом. Места, где нет его.

И если он не был сломленным, когда вышел на этот балкон, он стал сломленным, когда уходил.

Как обычно в Суссексе, новости распространились быстро: за мисс Титанией Дэнфорт очень настойчиво ухаживает лорд Стэнхоуп, и уже делались ставки на то, сколько времени ему потребуется, чтобы она стала его невестой. Если его манера править пролеткой могла считаться хоть каким-то показателем, то утверждавшие, что «еще до конца месяца», имели все шансы на выигрыш.

Всем уже стало понятно, что соперники лорда Стэнхоупа, имя которым легион, не имеют ни малейшего шанса, и что посылать ей цветы – это какое-то донкихотское занятие, и все-таки они продолжали, потому что ведь никогда не угадаешь. Та же самая философия, которую светское общество в целом применяло по отношению к Оливии Эверси. Что-то вроде инвестиций. Лучше держать руку на пульсе, ведь ветры судьбы переменчивы и капризны.

И это означало, что Эверси смогли сэкономить приличную сумму, украшая дом к Большому балу.

Тэнзи с Энни стояли перед платяным шкафом и изучали ряд платьев так внимательно, будто Тэнзи королева и выбирает себе фрейлин.

Сияющее лицо камеристки сохраняло несколько рассеянное выражение. Наконец она повернулась к Тэнзи и выпалила:

– Ой, я должна вам кое-что рассказать, мисс Дэнфорт! Мы через неделю обвенчаемся! Мой Джеймс и я!

– О, Энни! Это чудесная, чудесная новость!

Она повернулась и быстро обняла девушку, от чего обе они покраснели.

– Все благодаря деньгам из «Свиньи и свистка». За обслуживание столиков. Нэд Хоторн считает, что Джеймс очень хорошо управляется с посетителями. Мы просто не знаем, как вас и благодарить за то, что порекомендовали его.

– Так приятно слышать! Говорят, «Титания» – очень подходящее второе имя для новорожденных девочек, – поддразнила она.

Энни сильно покраснела и как будто потеряла дар речи от удовольствия.

– Ну, а сегодня мы вас нарядим, как настоящую герцогиню, мисс Дэнфорт, – сказала она наконец.

Тэнзи застыла.

Но вообще-то естественно, что слухи достигли кровотока семейства Эверси, и, разумеется, кому, как не слугам, знать все об ухаживаниях Стэнхоупа.

Она немедленно расправила плечи, как будто это ухаживание – подбитый свинцом плащ и его нужно удержать изящно.

За последние две недели Тэнзи не сделала ни единой попытки очаровать кого-либо, но не похоже, чтобы Стэнхоуп и прочие это заметили. Когда они отправлялись на прогулку, он без устали весело болтал, или безрассудно правил пролеткой, или скакал верхом рядом с ней.

А вот Йена она ни разу не видела.

Вероятно, он занят подготовкой к своему кругосветному путешествию. Тэнзи изо всех сил старалась настроиться философски, быть зрелой и умудренной, думать о времени, проведенном с ним, как о мимолетной, потрясающей красоте – восходе, закате, всякое такое. Это не смогло ее утешить, и тогда она попыталась разворошить угли того праведного, испепеляющего гнева, которым выгнала его со своего балкона. Но и тут ничего не вышло, потому что тот огонь уже погас. Потому что Йен, разумеется, был абсолютно прав, и смешно злиться на него за то, что он натворил (пусть и глупое, и эгоистичное) до того, как встретил ее. Глупо злиться на него за то, что он такой, какой есть. Тэнзи, пожалуй, лучше, чем кто-либо другой, понимала, что им двигало. И уже прости-ла его.

И больше не считала таким.

Однако казалось, что ей осталось только одно – страдать молча до тех пор, пока… ну, пока она не перестанет. По-видимому, в какой-то момент истории своей жизни страдать она перестанет – ну, или придумает какой-нибудь действенный способ справиться с тем, что пока кажется ей ужасно несправедливым и почти невыносимым.

Им двоим просто придется пополнить ряды влюбленных, родившихся под несчастливой звездой, думала Тэнзи. Тристан и Изольда. Ромео и Джульетта.

Оливия Эверси и Лайон Редмонд.

В книгах это выглядит куда романтичнее.

А в реальной жизни – просто отвратительно.

Кроме того, он ведь так и не сказал, что любит ее. Я буду хотеть тебя до того дня, когда умру. Это он сказал, но ни слова о любви.

И что, лучше, если бы сказал?

Да, решила она. Лучше. Она не знала точно, любит ли он ее на самом деле, признался бы, даже если бы любил, и именно это придавало ей сил, именно это помогло продержаться целых две недели ухаживаний Стэнхоупа, это выталкивало ее из кровати каждое утро после той ночи на балконе, это делало мысль о жизни без него на крошечную каплю терпимее.

В каком-то смысле благо, что он покидает страну, потому что выйти за кого-то другого, зная, что живешь с ним на одном континенте, дышишь одним воздухом, поднимаешь глаза и видишь одни и те же звезды, казалось… нелепым. Против законов природы.

Но не выйти, причем составив блестящую партию, казалось предательством не только родительской воли, но и герцога, и… самой себя. Родители хотели для нее только одного – чтобы она жила в безопасности, чтобы ее холили и лелеяли. Чтобы у нее снова были дом, семья и стабильность.

И, да поможет ей Бог, она и сама всего этого хотела.

Но сегодня вечером… вероятнее всего, сегодня вечером она увидит его снова. Хотя бы краем глаза.

Тэнзи усилием воли вынырнула из размышлений и повернулась к Энни, наблюдавшей за нее со сбивающим с толку сочувствием. Впрочем, это выражение тут же исчезло с ее лица.

– Что бы ты надела, Энни, если бы знала, что увидишь мужчину в последний раз и хочешь, чтобы он тебя никогда не забыл, чтобы любая новая женщина бледнела по сравнению с этим воспоминанием?

И вот тут выражение лица Энни заставило Тэнзи осознать, что да, слуги замечают все. Они знают, кто где спит и как смяты постели по утрам, а лакеи, бесшумно снующие по дому, видят, кто с кем обменивается взглядом. Они должны знать.

Камеристка неожиданно крепко сжала ее руку.

А потом прошептала:

– Не важно, что вы наденете, мисс. Он никогда, никогда вас не забудет.

Йен не хотел идти на бал.

Не хотел видеть, как Тэнзи танцует с другими мужчинами, не хотел танцевать с другими женщинами. Но он никогда не был трусом, обладал превосходными манерами и чувством долга, поэтому он тщательно побрился, оделся и спустился в бальный зал. Мать настояла; раз уж он собирается в кругосветное путешествие, она хотела насмотреться на него перед отъездом. Он никогда не мог отказать матери.