Тут она снова опустила голову и плечи, руки на мгновение исчезли – она рылась в чем-то, чего он не видел.

Вытащила небольшой мешочек, пристроила его на балконном ограждении.

А затем вынула из мешочка обрывок…

Какого дьявола?..

Не может быть.

Но это именно оно.

Папиросная бумага.

Йен наблюдал, зачарованно, в некотором замешательстве, как она ловко провела по бумаге языком. Затем разгладила на перилах, насыпала на узкую полоску табак. И к его огромному изумлению, скрутила папироску так же искусно, как любой солдат.

Поднесла к носу, закрыла глаза. Плечи ее приподнялись и опустились, когда она сделала глубокий вдох…

Святая Матерь…

Йен вздрогнул, услышав, как кто-то постучался в его дверь. Выругавшись себе под нос, вынырнул из-за шторы. Рывком распахнув дверь, увидел за ней лакея. Тот держал в руках поднос с бренди (точно, он же звонил!) и сложенным листом бумаги.

– Письмо для вас, мистер Эверси.

Йен развернул его с такой скоростью, что едва не порезал бумагой пальцы.

– «Вероятнее всего, на время пребывания в Суссексе я сниму комнаты в “Свинье и свистке”», – прочитал он вслух.

Подписано – ЛК.

Кто, черт побери?..

Леди Карстерс.

Он почти забыл про леди Карстерс. Красавица. Брюнетка. С необычными вкусами.

– Дабольшоеспасибопока.

Он захлопнул дверь прямо перед носом растерявшегося лакея и, держа в руке записку, метнулся к окну и выглянул наружу.

Наверняка ему это приснилось. Но она исчезла, и только ветер сдувал с перил последние крошки табака.

Совершенно бесполезно. Вскоре после полуночи Тэнзи, глубоко вздохнув, отбросила одеяло, выбралась из кровати и всунула ноги в домашние туфли. Затем опустилась на колени, порылась в одном из своих сундуков и вытащила парочку раскрашенных оловянных солдатиков, принадлежавших когда-то ее брату. Она подержала их на ладони и улыбнулась. Как бы Тэнзи ни лелеяла воспоминания о том, как играла с братом в солдатиков, все же она не сомневалась, что ему бы больше понравилось, если бы кто-то ими пользовался, а не держал целую вечность в качестве сувениров. Еще и подразнил бы ее за сентиментальность.

Держа солдатиков в руке, она схватила свечу и направилась по темным коридорам в кухню.

Пора, если это вообще возможно, получить кое-какие ответы, иначе она больше никогда не сможет уснуть.

Миссис де Витт сидела за столом, нацепив очки, и листала какую-то тетрадку, кажется, со счетами, бормоча себе под нос:

– …говядина на четверг…

Она подняла глаза, выдвинула на середину стола блюдо с лепешками, как будто ждала появления Тэнзи, встала и поставила на плиту чайник.

Тэнзи села.

– Вы проверяете счета?

– Да. Чтобы уложиться в бюджет, нужно уметь тонко балансировать, хотя он и достаточно щедрый. А что это у вас такое, мисс Дэнфорт?

– Я подумала, Джорди они понравятся. Это моего брата.

Она подвинула солдатиков ближе к миссис де Витт.

Та от удивления широко распахнула глаза, а затем тепло улыбнулась.

– Да, у мальчишки должны быть игрушки. У вас сердце ангела, мисс Дэнфорт, раз думаете об обыкновенном мальчишке-слуге.

Тэнзи царственно отмахнулась от комплимента, но все равно покраснела от удовольствия.

– Я занималась счетами после того, как мои родители скончались.

– Правда? – Миссис де Витт подняла взгляд. На ее лице отразилось сочувствие.

– И поняла, что мне это нравится.

– Немного похоже на головоломку, правда? Решить, что тебе необходимо купить, сколько на это нужно денег и все такое.

– О да. – Тэнзи пришлось уволить нескольких слуг и решить, кто останется. Она вела один трудный разговор за другим и ожидала, что все это будет для нее чересчур, но оказалось, что это своего рода передышка. Спокойные минуты в кухне, обсуждение ежедневных расходов по дому с несколькими слугами стали для нее почти необходимыми, она находила утешение в их обществе.

– Как у вас идут дела, мисс Дэнфорт?

– Все тут просто чудесные. – Она произнесла это так же церемонно, как если бы говорила «Аминь». Именно это от нее и хотели услышать, Тэнзи знала точно.

Миссис де Витт просияла.

Тэнзи откусила от лепешки.

– Просто рай на тарелке, миссис де Витт! Я могла бы их есть каждый день всю свою жизнь.

– Спасибо, моя дорогая. Вы знаете, как согреть сердце и душу. Ну что, нравится вам жить в этой семье?

– О да. Они все просто очаровательные. Но их так много, я все еще не могу запомнить все имена. Минуточку… Колин женат на Мэделайн, так? Прелестной темноволосой женщине?

– Правильно, и она такая милая, такая умная, добрая и спокойная.

– А Маркус женат на Луизе? Она такая хорошенькая, правда?

– Ой да, верно! И нигде на этой земле не найдется двух других людей, так подходящих друг другу!

– Женевьева замужем за герцогом…

Миссис де Витт счастливо вздохнула.

– Это такая история любви, и до чего он знатный мужчина.

– И еще есть Йен и…

Взгляд миссис де Витт уплыл в сторону.

– Ой, вы только взгляните на время! Нам с вами давно пора в кровать!

Она встала и засуетилась, бесцельно передвигая кастрюли и прочую утварь.

– И еще есть Йен и… – упрямо повторила Тэнзи.

Миссис де Витт замерла, прекратив суетиться.

Затем тяжело вздохнула и медленно повернулась, сдаваясь.

– Слушайте, дитя, я должна вам это сказать: не надо, чтобы он вскружил вам голову.

– Ха! – неубедительно засмеялась Тэнзи. – Ха-ха! Я вас умоляю! Моя голова в полном порядке, спасибо большое. Мне просто любопытно.

Наступила долгая пауза. Кухарка проницательно смотрела на нее, но Тэнзи излучала только доброжелательную невинность. Она довела этот взгляд до совершенства еще в раннем детстве.

– Ой, Господи, пожалей его, – вздохнула наконец кухарка. – Этот мальчик – ходячая неприятность.

Сердце Тэнзи замерло. Пожалуй, это будет прекрасно.

Или ужасно.

– Он не мальчик, – задумчиво произнесла она прежде, чем успела прикусить язык.

Миссис де Витт остро взглянула на нее.

– Верно. Он мужчина, и он побывал на войне и вернулся, побывал в Лондоне и вернулся, а мужчины обтесывают то, что они находят в таких местах, так? К добру или к худу. Уж я такого навидалась. Стоит только взглянуть на паренька, и… да, даже мое старое сердце переворачивается, когда он улыбается, и это чистая правда. И так он добивается всего, чего хочет. Сердце-то у него хорошее, но очень уж неугомонное, и если женщина возлагает на него свои надежды, она напрашивается на большое горе, или меня зовут не Маргарет де Витт.

Надо полагать, ее все же зовут Маргарет де Витт.

Тэнзи вспомнила взгляд, которым Йен обменялся с прелестной темноволосой женщиной на балу. Молча, с понятным намеком, быстро, мастерски, искушенно, как будто Тэнзи там вовсе не было или она ничего не значила. И горячий комок какого-то безымянного, но весьма неприятного чувства поселился у нее в животе. Ревность. Или стыдная досада. В любом случае с того же дерева, что и эти два чувства.

Ей не нравилось думать о себе как об одной из легиона.

Ей не нравилось думать об Йене Эверси, который укладывает в постель любую из легиона, а потом разбивает каждой из них сердце.

Да пусть хоть только одной.

Она не желала считать себя настолько глупой и обыкновенной, что может пасть, как и любая другая. Она никогда в жизни не считала себя дурой.

И Тэнзи рискнула задать еще один вопрос, хотя вовсе не хотела услышать ответ:

– И как, решилась ли хоть одна женщина возложить на него свои надежды?

– О, целая толпа. Начиная с бедняжки Теодосии Бэкмен, когда ему было всего пятнадцать. Потом была…

– Весь список ни к чему, – торопливо перебила ее Тэнзи. Ее воображение уже успело его составить. Надо полагать, каждое имя в нем будет начинаться с «бедняжки». Бедняжка Теодозия Бэкмен, бедняжка Дженни Смит, бедняжка Тэнзи Дэнфорт…

Она никогда не была ничьей бедняжкой.

– …ну, и доходят слухи, – миссис де Витт понизила голос до шепота, – об определенных домах из Лондона.

Тэнзи не была уж настолько тепличным растением. Она знала, кто такие «определенные дамы».

Все хуже и хуже.

Вероятно, миссис де Витт не следовало говорить такие вещи, но она, наверное, решила, что Тэнзи нуждается в серьезном предостережении.

Слышать все это было неприятно, но все-таки ей требовалось это услышать – так же, как время от времени требовалось принимать рыбий жир. Это пойдет на пользу. Возможно, это излечит ее от дурацкого временного и наверняка преходящего состояния, из-за которого она лишится обаяния, заикается и краснеет. А учитывая, что он совершенно безразличен к ее чарам, это к тому же напрасная трата времени. И ее талантов.

Кроме того, она предназначена герцогу, верно?

Она хочет мужа, семью и дом, так что пора прекратить понапрасну растрачивать время на глупые мысли о Йене Эверси.

Тэнзи вернулась в свою спальню, полная лепешек и решимости, однако ноги ее становились тяжелее с каждым шагом, словно она возвращалась на землю после короткой прогулки по облакам.


Тэнзи снова открыла глаза перед самым рассветом, гадая, отчего у нее такое паршивое настроение.

Затем вспомнила о разговоре на кухне минувшим вечером.

И вздохнула.

Узкая розовая полоска света лежала там, где обычно, приглашая прогуляться по ней.

Она поспорила сама с собой, не пора ли прекратить эту привычку. Это будет зрелым и разумным шагом. Но нежная солнечная дорожка протянулась прямо по ковру, и Тэнзи внезапно обнаружила, что уже выскользнула из кровати и шагает по ней. Дойдя до окна, она осторожно раздвинула шторы.

Он уже стоял на балконе. Мгновением спустя до нее дошло, что стоит он непривычно неподвижно. Глядя, как это делала она, на яркие краски Суссекса, только он ведь наверняка видел их уже бесчисленное множество раз. Когда Йен повернулся, чтобы взглянуть на это утро, ей показалось, что она увидела, хотя не могла быть уверена, темные круги у него под глазами. Наверное, не спал всю ночь, считая соблазненных им женщин, как другие люди считают овец. Он повернул голову, и Тэнзи показалось, что губы у него напряглись и побелели. Может, допоздна сидел в «Свинье и свистке» или кувыркался с той вдовой, и теперь у него ужасно болит голова.