— А, мадам, вижу, вы очнулись. Самое время.

Он выглядел таким счастливым, таким довольным собой, что казалось, вот-вот запоет во все горло. И как никогда напоминал полководца, одержавшего решающую победу над врагом.

Мы остановились перед коттеджем. Лоренс снял меня с седла и развязал руки. Я попыталась вырваться, но он намертво вцепился в мои пальцы.

— Тише, тише, дорогая, я хочу, чтобы ты оставалась в сознании, когда увидишь приготовленный для тебя сюрприз, — возбужденно бормотал он, сверкая глазами.

Я ничего не ответила, хотя знала, прекрасно знала, в чем заключается этот сюрприз. Лоренс недоуменно поднял брови.

— Что ж, нужно признать, ты неглупа. Прочла письмо из моего стола? И все поняла, верно?

Я безмолвно покачала головой. Он рассмеялся и знаком велел Флинту открыть дверь. Тот бросил Джорджа на землю, и бедный песик тут же метнулся ко мне. Я подняла его и прижала к груди. Лоренс втолкнул меня в дом. Я нерешительно вгляделась в полумрак. Щербатый стол на подламывающихся ножках, несколько старых стульев, у дальней стены камин, в котором еле теплится огонь.

И тут я увидела кровать, придвинутую к стене, и потрескавшийся ночной горшок под ней. На кровати лежал человек, и хотя я не могла ясно рассмотреть его лицо, все же не питала никаких сомнений относительно того, кто передо мной.

Мой отец.

Я не видела его десять лет. И была почти уверена, что он умер. Неужели дьявол не унес его за все прегрешения?

Очевидно, нет. Он жив и примчался сюда из Бельгии только ради того, чтобы спасти меня от Лоренса.

И все же я ничего не понимала. Зачем это ему?

Какой-то незнакомец самого разбойничьего вида, небритый, в одежде из грубого домотканого сукна, вышел из тени и кивнул Лоренсу.

— Он тут не буянил?

— Нет, милорд. Лежал тихо как мышка. Плечо все еще кровит, но он жив.

— Прекрасно, — с улыбкой кивнул муж. Я шагнула к кровати и увидела, что лежащий прикрыт грязным одеялом.

— Ну к чему такая застенчивость? — радостно осведомился Лоренс, казалось, дрожавший от предвкушения невиданных удовольствий. — Подойди, поздоровайся. Признайся, как скучала по нему. Обними. Спроси, почему он покинул тебя много лет назад и ни разу не попытался увидеть. Ах, ведь тебе так много нужно ему сказать, верно?

Он грубо подтолкнул меня к кровати. Отец пошевелился, тихо застонал, с трудом приподнялся на локте и уставился на меня.

Ни проблеска узнавания в голубых, так похожих на мои глазах. Только пелена боли и отчаяния.

Я не могла отвести от него взгляда. Сердце глухо застучало. Мне хотелось кричать, вопить на весь лес, и я прикрыла рот ладонью. Прошедшие годы растаяли в мгновение ока, и словно вуаль поднялась со знакомого лица. Отец совсем не изменился с нашей последней встречи. Может, чуть поседели волосы, но красновато-каштановая копна все еще оставалась густой. А голубизна глаз и прихотливый изгиб темных бровей, придававший ему вид ужасно любопытного и всем интересующегося человека, остались теми же. Мне всегда казалось, что жизнь, которую он вел, наложит на него неизгладимый отпечаток развратного существования, но это было не так. Он очень красив. Раньше я этого не замечала. Женщины, должно быть, находили его неотразимым и сами бросались на шею.

Но сейчас он смотрел на меня, как на постороннего человека. И понятия не имел, кто перед ним.

— Ну, Джеймсон, посмотрите, кого я вам привел.

Лоренс подтащил меня еще ближе к человеку, тупо уставившемуся на меня, изнемогавшему от боли. Отец нахмурился, но ничего не сказал.

— Идиот проклятый! — завопил Лоренс. — Неужели не понимаешь, кто перед тобой?

Наверное, именно в этот момент он и сообразил, что мой отец не видит женщину в тощем мальчишке в длинном черном плаще и дурацкой шапчонке, прижимавшем к себе терьера.

Лоренс сорвал с меня шапку, и локоны рассыпались по плечам и спине.

— Андреа! — хрипло вскрикнул отец. — О нет! Будь ты проклят, Линдхерст, ты все-таки захватил ее! Мерзавец, подлый ублюдок! Я прикончу тебя за это!

Отец набросился было на Лоренса, но Флинт вместе с тем, кто охранял коттедж, скрутили его и бросили на кровать. Он застонал и выгнулся от боли. И когда вновь смог говорить, хрипло, едва слышно, пробормотал:

— Бедное дитя мое! Тебе не удалось убежать! Я ведь писал, чтобы ты немедленно покинула это место и вернулась в Лондон! Почему ты осталась? Он держал тебя взаперти?

Побелевшее лицо покрылось крупными каплями пота. Очевидно, ему было очень плохо. Но меня отчего-то это не слишком волновало. Передо мной человек, которого я была обязана любить и почитать, но так долго ненавидела. Он сделал мою жизнь кошмаром, пронизанным горечью и неотвязным, опустошающим страхом. Джон прав: я добровольно обеднила свою жизнь, сделала ее ничтожной и жалкой. И все из-за него, моего отца.

Я увидела, как он протянул мне руку. Сильную. Хорошей формы. Надежную.

Но я не шевельнулась и подумала, как мы похожи. Бедная моя мамочка, я совсем ее не напоминаю, ни чуточки.

Внезапно я услышала свой спокойный, отрешенный голос:

— Ты написал бессмысленное, непонятное, таинственное письмо. Ничего существенного, никаких объяснений, только мелодраматический бред относительно неведомой опасности. Нет, я лгу, а для обмана слишком поздно. Я собиралась уехать при первой возможности, и дело тут не только в твоем предостережении. Это чудовище терроризировало меня, и потому я чувствовала, что нужно бежать, только до вчерашнего дня не понимала, кто устраивает все эти зловещие спектакли.

Пальцы Лоренса с силой впились в мое плечо, но я не вскрикнула. Даже не поморщилась. Пусть не видит, как мне больно!

— Я — чудовище? Взгляни лучше на него, дорогая женушка, это он — мерзавец и развратник, как тебе прекрасно известно.

И словно повинуясь его словам, я впервые внимательно пригляделась к лежавшему на узкой постели человеку, чья кровь течет в моих жилах, чьи черты я унаследовала, к тому, кто приехал в Англию, чтобы спасти меня, и поэтому попал в беду и теперь корчится от боли, окруженный врагами.

— Отец… тебе худо… — невольно прошептала я, с ужасом замечая запекшуюся кровь на его правом плече, оборванную одежду, грязь, паутину и плесень. И рванулась было к нему, но муж грубо дернул меня за руку.

— Неужели эта трогательная сцена означает, что ты простила ему все, что он сделал с твоей матерью и тобой? Вижу, по глазам вижу: ты его жалеешь! Не волнуйся, я очень удачно прострелил ему плечо. Он еще помучается, прежде чем сдохнуть!

Я принялась судорожно гладить Джорджа, испуганно прижавшегося к моей груди.

— Что он сделал вам? Зачем вы его терзаете? Заманили в Англию, ранили и держите здесь!

— Ну, Джеймсон, — засмеялся Лоренс, — сами расскажете о своем гнусном распутстве или позволите мне?

— Это не касается моей дочери, Линдхерст. Оставьте прошлое в прошлом.

— Нет, Джеймсон. В конце концов только с помощью этой соблазнительной наживки, вашей дочурки, я добрался до вас. Все это время я гадал, сработает ли мой план и остались ли в вас хоть какие-то чувства к ней. Как я молился, чтобы все удалось! Я решил, что лучший способ захватить вас, вероятно, единственный — жениться на ней. И ради этого я разослал объявления во все мыслимые газеты в надежде, что вы скоро узнаете о свадьбе. Если бы вы предоставили ее своей судьбе, мне пришлось бы терпеть свою милую супругу, пока я не придумал бы, как от нее отделаться. Но вы немедленно написали ей, чтобы предупредить, и, как пристало благородному рыцарю, ринулись спасать даму. Но было уже поздно. Все, что я замыслил, удалось, как по маслу прошло. В моих руках вы, она, даже мой жалкий племянник.

Да-да, мой драгоценный племянник Джон. Какое наслаждение он мне доставил! Наблюдать, как он влюбляется в нее! Правда, думаю, бедняга пленился ею еще до того, как я прибыл в Лондон. Но вы так искалечили дочь, так запугали, благодаря вашему распутству несчастная так опасалась мужчин, что видела в моем племяннике лишь угрозу и опасность. Я и не представлял, как глубоко ранена душа Андреа, пока не понял, что мой племянник не только любит ее, но и пытался ухаживать, когда был в Лондоне. Он красавец, военный, хорошо сложен, а я, должен признаться, не молодею. Однако она предпочла ему меня. Он потерпел неудачу. Я все удивлялся, в чем причина, пока не поговорил кое с кем. Разумеется, нужно было знать, о чем расспрашивать, и делать это как можно осторожнее. В результате мне стало известно, что она боится молодых людей.

Я медленно обернулась к Лоренсу. Его слова вновь и вновь терзали мой мозг, пока я не увидела яснее ясного свою слепоту, неспособность справляться с жизненными трудностями, реальными и воображаемыми, которые меня преследовали, измучили и изуродовали. Он знал, что Джон меня любит? Что он сделал с Джоном?!

— Где Джон? — громко спросила я. — Что значит — он в ваших руках?

Лоренс улыбнулся с таким довольным видом, словно вот-вот начнет потирать руки.

— Я о нем позаботился.

— Значит, он не уезжал ни на какой рождественский бал? Вот почему Буйный в конюшне! Вы что-то сотворили с ним, верно? Господи… неужели убили? Собственную плоть и кровь?!

Глава 30

Этот подлец имел наглость громко расхохотаться!

— Пока нет. Но скоро, дорогая, скоро!

Что-то взорвалось во мне, неожиданно и бесповоротно. Я уронила Джорджа на пол и ринулась на мужа, лихорадочно срывая перчатки. Я выцарапала бы ему глаза, но он оказался слишком высок для меня, и я не дотянулась. Зато я вонзила ногти ему в щеки, с наслаждением ощущая, как разрывается кожа, как заливает пальцы теплая жидкость.