— Господь Всемогущий, — пробормотала моя мать. — Господь Всемогущий… и ты думаешь, что это может меня успокоить?

— По крайней мере, это означает, что в тот момент убийцы там не было, — сказала я, устав защищаться от собственной матери.

Наступила пауза.

— Мам, ты еще на телефоне? — спросила я, не в силах выдерживать молчание.

Я услышала ее фирменный страдальческий вздох.

— Ты даже ни разу не позвонила, — с дрожью в голосе проговорила она. — Мне пришлось узнавать все от чужого человека.

— Я знаю. Так получилось. Я хотела позвонить. Заметка об этом происшествии появилась только в одной газете, и я не думала, что Молли расскажет тебе о нем по телефону. Кроме того, я очень устала после всего случившегося, так что уснула сразу же, как только пришла домой. Не то чтобы со мной что-то было не в порядке, я просто устала. Я собиралась тебе позвонить по дороге домой с работы и все рассказать. Клянусь, что собиралась.

Опять молчание.

— В любом случае ты бы позвонила из дома? — спросила мама.

— Да, — солгала я.

— Ты, должно быть, не успела как следует поесть, если работала целый день, так что сейчас сможешь поужинать.

— С удовольствием, — ответила я сквозь сжатые зубы. — Увидимся через двадцать минут.

Когда я пришла в квартиру матери, она уже ждала меня на пороге. Она уперлась руками в бока, и на ее лице застыло привычное для нее выражение «я боюсь за тебя, детка». Ее волосы цвета соли с перцем были всегда так аккуратно уложены, что можно было подумать, что она каждый день посещает парикмахерскую. «Аккуратно» было точное слово для описания моей матери. Все связанное с ней было опрятным, чистым и гармоничным по цветовым сочетаниям. Сегодня на ней был полосатый фартук и в тон ему резиновые перчатки. Видно было, что она долго трудилась.

Она выглядела такой бледной и взволнованной, словно это она нашла труп в доме миссис Хэррис. Я нагнулась поцеловать ее в щеку. Она обняла меня с таким пылом, как будто только что вырвала из челюстей смерти. Я всегда ощущала себя гигантом рядом с моей матерью. Свою долговязость я унаследовала от отца.

— Папа еще на работе? — спросила я, высвобождаясь из ее объятий.

— Он опять поздно работает, — пожаловалась она, семеня передо мной на кухню. — Опять вынужден есть на работе, представляешь? Вся эта столовская еда для него не полезна.

Конечно, не полезна, подумала я, но, во всяком случае, она съедобна. Мама взглянула на меня так, словно прочла мои мысли.

— Конечно, — сказала я вслух, стараясь отвратить удар. — Она не может быть ему полезна. Так что у нас сегодня на ужин?

— Новая паста. Я нашла рецепт в журнале, когда сидела в четверг у парикмахера. Я не стала его вырезать или переписывать, просто постаралась запомнить. Если будешь заниматься стряпней столько лет, сколько я, то станешь хорошо запоминать ингредиенты и все остальное.

— Прекрасно, — одобрила я с энтузиазмом, про себя ужаснувшись перспективой есть блюдо по рецепту, вычитанному в журнале. Когда мы вошли на кухню, мой брат Вилли стоял у кухонного стола. Он вытянулся на целый фут с тех пор, как я видела его в последний раз, два дня назад. А свежевыбритая голова зрительно делала его даже выше.

— Вилли, — приветствовала я его, — рада видеть, что я не единственная жертва.

Он сел за кухонный стол и ослепительно улыбнулся. Я впервые заметила, что он превращается в красивого молодого человека. Но я, конечно, ни за что бы ему этого не сказала.

— Привет, Эл, — сказал он, играя вилкой.

— Красивый пирсинг бровей, — одобрила я, садясь напротив него.

— Спасибо. — Он улыбнулся, прищурив глаза.

— По-моему, это просто ужасно, — объявила из-за моей спины мама, выкладывая на блюдо свое последнее произведение кулинарного искусства. — Бог знает что проткнуто сквозь его кожу: кольца, брелки, булавки. Было бы намного полезнее, Вильям, если бы ты посещал занятия.

Вильям вздохнул.

— У меня все «А» в рождественских тестах, ма, так что тебе незачем жаловаться во всеуслышанье.

— Прошу прощения, молодой человек, — с наигранной вежливостью извинилась мать, накладывая нам в тарелки дымящееся непонятное варево. — Я знаю, что ты получил «А» за контрольные, но ты мог бы сдать их даже лучше, если бы не был так озабочен просверливанием дырок по всему телу и игрой в этом своем оркестре.

— Не понимаю, каким образом я могу получить балл выше, чем «А»… — начал было Вилли, но я дала ему пинка под столом, будучи слишком усталой для продолжения спора с нашей норовистой матерью. Вилли бросил на меня быстрый взгляд.

— Итак, — сказала я, погружая вилку в желеобразную массу, лежащую передо мной, — как поживают «Трясущиеся шейхи»? Все еще выступают в «Храме»?

— Потрясающе вкусно! — выдохнул Вилли, набивая рот пастой и быстро глотая. Я знала этот трюк. Мы с Вилли придумали есть так, чтобы не чувствовать вкуса.

— Мы подумываем о том, чтобы принять участие в конкурсе, — сказал Вилли, придя в себя после неизбежной судороги, которую всегда вызывала в нас стряпня нашей мамочки. — И мы теперь называемся «Кишечный инстинкт», Эллен. «Трясущиеся шейхи» было давно.

— Конкурс — хорошая идея, Вилли.

— Ты бы лучше поощряла его учиться, — возмутилась мама.

— Господи, мама, я же учусь. Как бы иначе я получил все «А»?

— Да, но если бы ты тратил на занятия то время, которое проводишь со своей группой, подумай, какие бы у тебя были оценки?

— Я вчера нашла в одном доме труп, — вмешалась я, чтобы оборвать этот замкнутый круг.

— Боже милостивый, — продолжила моя мать, и при возвращении на тропу «покинутой матери» ее глаза стали наполняться слезами, но, по крайней мере, это была перемена темы.

— Спокойно, — всколыхнулся Вилли, — какой он был?

Я судорожно проглотила кусок пасты.

— Уф! — я постаралась сдержать позыв на рвоту. — В комнате было темно и такой запах… его застрелили, вы знаете?

— Иисус, Мария и Иосиф, — перекрестилась моя мама, заливаясь краской.

— Ты знала, что его застрелили? — спросил Вилли.

— Не тогда, когда нашла его.

— Это было на первой странице сегодняшней газеты, — вставила мама.

— Спокойно, — повторил Вилли. — Тебя интервьюировали журналисты?

Большой кусок пасты застрял у меня в горле. Это было чересчур. Я начала кашлять и задыхаться. В конце концов, я вынуждена была вскочить и, подбежав к ведру, стоявшему возле задней двери, сплюнуть. Несколько минут я постояла в саду, стараясь проглотить раздражение и остатки угощения. Мать окликнула меня. Я заверила ее в том, что со мной все нормально и я скоро вернусь, а потом сделала несколько глубоких вдохов и решила попытаться переждать остаток ужина.

Когда я вернулась на кухню, мать убирала тарелки, а брат читал музыкальный журнал. Я победила.

— Итак? — спросил он, когда я села возле него за стол.

— Как ты? — спросила мать.

— Прекрасно.

— Итак? — повторил Вилли. — Почему они не опросили тебя?

— Откуда ты знаешь, что не опросили?

— Мама сказала, что они взяли интервью только у Эндрю Кенни.

Я неопределенно пожала плечами.

— Какое это имеет значение? Право же, Вилли, разве не самое главное то, что этот человек мертв?

Брат закрыл журнал и взглянул мне в глаза.

— Да, — тихо произнес он. — Я был удивлен. — Он определенно становился взрослым.

Я кивнула.

— Послушай, — продолжал Вилли, — запомни: если кто-нибудь из газетчиков придет брать у тебя интервью, обязательно вставь словечко о нашей группе. Каждую пятницу в девять в «Храме». «Кишечный инстинкт». Эллен, запомнишь название, о'кей?

Я усмехнулась. Парень не изменился.

— Обязательно.

— Я испекла на десерт яблочный пирог, — объявила мама, вынимая из духовки дымящееся блюдо. Вилли и я обменялись быстрыми взглядами и сделали жесты, какие бывают при рвотных позывах. Мы называли это угощение «смерть желудку». Она поставила пирог на стол и украсила его в центре завитушкой из сырого яблока.

— Ну вот, получился превосходно, — удовлетворенно сказала она, отрезая огромные куски.

— Кажется, звонит телефон? — Вилли вскочил со стула и бросился вон из кухни, прежде чем мы успели остановить его. Скотина, подумала я, теперь мне надо здесь сидеть. Между нами существовало негласное правило, что скрыться может только один из нас, а второй должен оставаться и страдать. Я делала вид, что ем.

— Иди, посмотри, Эллен, быстро, иди сюда, пока не кончилось, — закричал Вилли из гостиной. Я с радостью бросила вилку и побежала. Мама поспевала за мной.

— Смотри, кто в телевизоре, смотри! — Вилли показывал на экран так, словно сделал важное открытие. Там стоял Эндрю перед нашим офисом — можно было прочесть название «Глэдстоун и Ричардз» — и его интервьюировали для вечерних новостей. Чертов ублюдок. Я постаралась сконцентрироваться на том, что он говорил, но улавливала только отдельные слова — труп, диван, полиция. Он выглядел в точности как модель с обложки воскресного глянцевого журнала — белые зубы, отличная кожа и едва заметная улыбка. Нельзя же было улыбаться во весь рот, говоря о том, что нашел труп. И Эндрю знал это.

— Он, как всегда, очарователен. Ты упустила свой шанс с ним, Эллен. Идеальный мужчина, а ты прогнала его. И куда? В Лондон, — с упреком сказала мама, когда кончился репортаж.

Вилли хихикнул в своем кресле. Я поклялась себе, что не стану защищаться. Я училась вести себя с моей матерью.

— Мам, ты ничего не понимаешь. Он большая самодовольная свинья. Все, что его интересует, — это работа. Работа, работа и еще раз работа. Ты видела его в «Новостях», весь из себя елейный и обходительный, и ему наплевать на этого беднягу… — Мой голос сорвался.