— Хорошо, — согласилась она, не глядя на него. Он вышел из комнаты и через минуту бросил ей яркий клетчатый халат.

— Пока ты раздеваешься, я сварю кофе, Домини, — она слышала по голосу, что он улыбается. — Ты любишь кофе по-турецки?

— Да, с удовольствием выпью. — Она чувствовала от его халата запах английских сигарет и, завязывая пояс и чувствуя прикосновение шелка к голым рукам и плечам, чуть вздрогнула от тайного удовольствия находиться в коттедже Берри. Судя по тому, как молния кромсала небо, ей придется провести здесь около часа, а может быть, и дольше. За это время Кара с Никосом наверняка перестанут ее искать и вернутся домой… Жутко даже подумать, как воспримет это Поль.

Домини развесила на стуле платье, чтобы оно побыстрее высохло, потом понесла на кухню оставленный Берри после завтрака поднос.

— У тебя есть экономка? — поинтересовалась Домини.

— Мне необходимо жить среди беспорядка, — лениво ответил он. Берри стоял у плиты и варил кофе, его мокрые волосы выглядели так, словно он расчесывал их пальцами. Из-за этой взъерошенности он выглядел еще милее, и Домини, помнившей его в перемазанных краской вельветовых брюках и полосатой футболке, казалось, будто и не было прошедших лет.

— Тебе очень идет мужской халат на несколько размеров больше твоего. — Он осмотрел ее с головы до ног. — Ты выглядишь такой беспомощной, и так хочется тебя обнять.

Домини соскребла яичную кожуру в мусорное ведро и выпрямилась с порозовевшими щеками. — Надеюсь, ты покажешь мне свои греческие работы, раз уж я здесь, — сказала она.

— Предупреждаешь меня, что надо хорошо себя вести? — Он подошел к ней и остановился, глядя на нее сверху вниз, а она начала мыть посуду. — Что мы с тобой будем делать, Домини? — пробормотал он.

— Смотреть твои картины и пить турецкий кофе. — Она деловито скребла блюдце, запачканное яичным желтком.

— И притворяться, что мы просто знакомые? — Он просунул руку в широкий рукав ее халата. — Не выйдет, дорогая. Мы с тобой принадлежим друг другу. Обстоятельства попытались разлучить нас, но мы снова встретились на затерянном в глуши греческом острове. Это верное доказательство того, что правы легенды, утверждающие, будто влюбленные связаны неразрывной нитью с самого рождения. Неизбежно, даже через многие годы, через расстояния, эта нить притягивает их друг к другу, и ничто не может помешать их соединению.

Домини взглянула на него. В душе она была полностью согласна с ним. Любовь начинается не просто так. Таинственная сила притягивает двоих друг к другу, так близко, что ничто, даже сама смерть, не может разлучить.

— А как же Поль? — тихо спросила она. — Ты, кажется, забыл про него.

— Есть способ забыть про него. — Берри взял ее за плечи, и глаза его посерьезнели и казались темно-коричневыми, когда он смотрел ей в глаза. — Мы можем уехать вместе, Домини.

Глава 11

— Ты слышишь меня, Домини? — Пальцы Берри крепче сжались на плечах Домини. — Мы убежим вместе, и Стефанос тихо разведется с тобой…

— Он не сделает этого. — Домини качнула головой, слишком хорошо зная беспощадность Поля. — Он никогда не позволит нам быть счастливыми вместе, Берри.

— Неужели тебе так тяжело быть счастливой без законного брака, родная? Берри притянул ее к себе, но Домини уперлась ладонями в грудь и не позволила ему обнять себя.

— Если желаемое украдено, Берри, оно не делает человека счастливым, убежденно сообщила она. — Я уже знакома с тем, как разъедает душу недоверие друг к другу. Мы никогда не обретем спокойствия и чувства уверенности без настоящего брака. Никогда не будем уверены друг в друге, зная, что по закону я принадлежу другому.

— Но ты его не любишь, Домини. — Глаза Берри под взлохмаченными волосами стали похожи на штормовое небо. — Я совершенно уверен, он силой заставил выйти за него, это в его характере. Здесь, на острове, много рассказывают о клане Стефаносов и о том, как отчаянно они воевали во время восстания. Островитяне хвастаются тем, каким мужественным и отчаянным andarte был Поль в шестнадцать лет и как он прополз чуть не километр, отбиваясь гранатами, после того, как одна из вражеских гранат разорвалась почти у самого его лица. По всему, он должен был умереть от этой раны. Они почти всерьез считают сверхъестественным тот факт, что он выжил после такого ранения, от которого бы умер любой нормальный человек.

Домини подумала о рваном шраме — отметине на лице Поля, о головных болях, все еще мучавших его, несмотря на прошедшие годы, и ей вдруг захотелось защитить его. Он был греком до мозга костей, он отчаянно любил землю, сражаясь за которую, чуть не погиб совсем еще мальчишкой.

— Кофе убегает, — заметила она.

— К черту кофе!..

— Пожалуйста, — Домини высвободилась из его рук, подошла к плите и сняла кофеварку. — Неси чашки, мы будем пить кофе в гостиной, — добавила она.

Они долго сидели молча, слушая звуки дождя и глядя, как молния на короткие мгновения рассеивает тени.

— Мне не стоило делать этого, да, Домини? — Берри говорил, запинаясь. Нельзя было оставлять тебя в Англии, раз я любил тебя и знал, что ты любишь меня. Боже, что заставляет нас поступать именно так, как мы поступаем, портя себе жизнь, и себе, и тем, кого мы любим?

— Ты честолюбив, и оба мы были очень молоды. — Домини читала во взгляде Берри раскаяние. — Верили ли мы оба по-настоящему, что встретимся снова, и была ли у нас общая мечта, которую не побоялись бы осуществить?

— Знание этого, Домини, не избавляет от сожаления, которое теперь мучает нас, — заметил он мрачно. — Я был дураком, совершеннейшим дураком. Ты слишком очаровательна, чтобы тебя не заметил другой мужчина, а я ушел, будто оставил тебя заколдованной девочкой-школьницей, сидящей на киле лодки с развевающимися на ветру волосами, ожидать, когда я вернусь и разбужу тебя поцелуем. Мысль о том, что это сделал Стефанос, точит мне сердце. — Берри долго смотрел на нее. — Как вы познакомились? Ты мне не рассказала.

Домини объяснила, что ее кузен работал в офисе представительства фирмы Поля и что их встреча была неизбежной.

— Замужество имеет какую-то семейную причину? — неожиданно обрушился на нее вопрос, и она отшатнулась, словно от удара молнии.

— Что за викторианский вопрос, Берри! — Как ни было тяжело, она заставила себя рассмеяться. — В наше время девушки не выходят замуж по воле их семей.

— Прошлым вечером ты призналась, что в это дело замешан кто-то еще. — Он подался вперед, сидя на диванной подушке, брошенной на пол. — Ты сказала, это мужчина, уж не Дуглас ли?

У Домини екнуло сердце. Берри стал очень проницательным. Мальчик с пляжа уступил место мужчине, ставшему довольно известным художником. И она вдруг испугалась его, осознав, что как разочаровавшаяся жена она гораздо более уязвима, чем романтическая семнадцатилетняя девочка. И словно прочитав ее мысли, Берри сказал:

— С растрепанными волосами и в халате, который тебе здорово велик, ты выглядишь семнадцатилетней. Что произошло бы, — насмешливо сверкнул он глазами, — если бы муж увидел тебя сейчас. Наверное, сломал бы мне шею, да?

Совершенно непроизвольно взгляд ее обратился к двери, и Берри рассмеялся низким гортанным смехом, потом взял Домини за левую руку. Когда До-мини взглянула на него, он рассматривал широкую золотую полоску, символизирующую права Поля как мужа, и сапфир, окруженный двойным рядом бриллиантов, сверкающих со всей страстностью, на которую Поль имел законное право.

Он сжал ее руку, и кольца больно врезались Домини в пальцы. Взгляды их встретились, в следующее мгновение Берри уже стоял на коленях и обнимал ее. После первой попытки сопротивления Домини не могла отказать себе в удовольствии прижаться щекой к его плечу и глубоко вдохнуть пропитавший его одежду запах английских сигарет. Она прикрыла глаза и представила, что ей снова семнадцать и она слышит шум не дождя, а морских волн, набегающих на пляж Найтли.

— Мы придумаем, как нам быть вместе, — тихо проговорил Берри. — Ты не должна оставаться со Стефаносом против собственной воли.

Домини слышала его и не воспринимала слов, потому что поверх его плеча увидела висящее на побеленной стене полотно. На картине было изображено морское побережье после шторма. Казалось, поверхность моря еще вздымается, не успев успокоиться, заливая скалы, разбросанные беспорядочно, как обломки разрушенного замка. По мокрому песку извивались водоросли, напоминавшие заламываемые от глубоких чувств руки. Пейзаж освещался необычным голубым светом, а тонкий луч привлекал взгляд к верхнему углу картины, где в разрыве облаков виднелся кусочек яркого неба.

Домини знала, что все формы искусства отображают человеческие конфликты и противоречия, и остро почувствовала воздействие этой картины Берри. Она видела в картине собственное смятение, собственные душевные порывы, жажду счастья, которое можно схватить, вернуть, — увеличить этот лучик солнечного света.

— Когда ты написал этот морской пейзаж, Берри? — спросила она. — Вон тот, что висит над окном.

Он отстранился, присев на пятки, и посмотрел через ее плечо на картину.

— Мысль о ней пришла в голову вскоре после того, как мы расстались в Найтли. — Забавно, — взгляд его вернулся к ее лицу, — мне несколько раз предлагали за нее большие деньги, но я не могу ее продать. В известном смысле она гораздо грубее и слабее тех, что я пишу сейчас, но есть в ней что-то… глубина… какая-то душевная мука.

— Да, — тихо согласилась Домини, — мы с тобой именно это должны принять во внимание, Берри: живопись в твоей жизни — главное. Так было, и когда мы встретились впервые, и все годы, проведенные нами врозь. И в глубине души ты знаешь, что так дело обстоит и сейчас.

— Да, живопись важна для меня, — признал он. — Но и ты тоже, Домини. Я хочу тебя.