— К чему? Его ты узнать все равно не сможешь, — сказал Блейк. Он тщательно вымыл руки и немного побрызгал на ладони духами, так как они пропитались запахом глины, который он не выносил.

Через час они уже были в пути. А потом Сюзан сидела под огромным вязом с прохладным стаканом в руке и слушала рассказ старого мистера Киннэрда. Блейк развалился на газоне с закрытыми глазами, разбросанными от утомления руками и ногами, но по-прежнему элегантный.

— Теперь о мраморе, — говорил старик и осторожно помешивал длинной серебряной ложкой в высоком стакане, — мрамор не поймешь за всю жизнь. Я предполагаю, что о мраморе я знаю больше, чем кто-либо из живущих на этом свете. Я не продаю его просто так — самые лучшие образчики я оставляю себе, изучаю, чтобы понять их, и только потом отдаю в руки тем, кто что-то умеет.

«Он и сам вполне мог бы быть из мрамора», — думала Сюзан. Он сидел под деревом, листья которого отбрасывали не него колеблющиеся тени, тощий и прямой в своем светлом фланелевом костюме. Маленький черный терьер дремал, положив голову на его длинную, узкую ногу в белом ботинке.

— Между прочим, — говорил Киннэрд сухим старческим голосом, — если бы вы захотели поработать с мрамором, то я был бы и вправду очень рад — у меня тут несколько образцов итальянского мрамора, которые я храню уже несколько лет. Я все думаю, что Блейк однажды захочет перейти на мрамор, но он не хочет.

— Мой стиль мрамора не выносит, — пробормотал Блейк, не открывая глаз.

Сюзан почувствовала слабое волнение, идущее откуда-то из глубины ее существа.

— Я с удовольствием бы на них посмотрела, — осторожно сказала она, — но, пожалуй, попозже.

Блейк зевнул, но даже при этом он не утратил своей респектабельности.

— Не люблю провинцию, — проворчал он. — Она превращает меня в болвана.

Он прикрыл глаза ладонями и мгновенно погрузился в легкую дремоту.

— А почему бы нам не пойти сейчас же? — предложил мистер Киннэрд. Из него исходило такое нетерпение, до сих пор тщательно скрываемое, и Сюзан тотчас же встала.

Они оставили спящего на газоне Блейка и медленно пошли по тенистой аллее.

— У меня здесь собраны все самые красивые блоки, когда-либо проходившие через мои руки. Я просматриваю все новые выставки и отбираю лучшие образцы, которые не подлежат продаже — отдаю их бесплатно.

Он вынул из кармана ключ и отомкнул ворота большого неокрашенного деревянного сарая, стоявшего в конце аллеи. Внутри были блоки необработанного мрамора всевозможных размеров.

— Они все ждут своего часа, — сказал он почти нежно. — Вам бы хотелось выбрать один, моя милая? Однажды я привел сюда Дэвида Барнса, и тот взял себе три — один большой и два маленьких. Эдисона он тоже делает из моего мрамора.

Сюзан беспокойно прохаживалась среди блоков мрамора. Что-то тревожное снова шевельнулось в ней.

— Вам не следует выбирать сразу же, — сказал он. — Вы примете решение не спеша, мрамор быстро не выбирают.

— Да, я знаю, — согласилась она. Ей надо было бы сказать еще что-то, но она не могла. Она была рада, когда он снова закрыл ворота, но продолжала чувствовать в себе беспокойство, словно предвестие боли.

— Что касается мрамора, то Блейк неправ, — сказал мистер Киннэрд. — Это единственный материал, достойный настоящего скульптора, но никак не глина. Лишь только самые великие могут справиться с твердостью этого камня. Блейк же его боится.

Сюзан удивленно посмотрела на Киннэрда. Его лицо было спокойным и холодным, когда он говорил о своем сыне.

— Вещи Блейка, — продолжал он, — не вынесли бы мрамора, равно как и мрамор не вынес бы их. Необходимо иметь некую внутреннюю твердость, иначе мрамор вам не подчинится. Нет, мрамор предназначен только для простых вещей, это значит — для вечных.

Сюзан внимательно слушала рассуждения этого удивительного старика. Но не ответила ему. В глубине ее существа вновь что-то шевельнулось. Словно она почувствовала в себе движение будущего ребенка.

* * *

В первый прохладный день в начале ранней осени она отправилась в больницу Хэлфреда, чтобы осмотреть свою скульптурную группу. Она уже несколько раз хотела пригласить туда Блейка, но так ничего ему и не сказала. Она боялась услышать его мнение. Она закончила скульптурную композицию так давно, что уже не доверяла своей памяти; какова она теперь? Сначала она хотела увидеть ее сама.

…Они стояли там, воплощенные в неподвластной времени бронзе. Картина может быть уничтожена временем, книга рассыпется и исчезнет, музыка смолкнет. Но тому, что создала она, хорошо это или плохо, было суждено существовать долго. Она смотрела на нее с чувством торжества, потому что знала, что ее детище переживет своего создателя.

Но когда она их рассмотрела, они показались ей неуклюжими и огромными. Они действительно были такими или только казались, потому что она привыкла к элитарно-утонченным скульптурам Блейка? Эти же были огромны и тяжеловесны, плечи мужчины широки, женщина полногруда. Она прямо-таки слышала ехидный голос Блейка: «Безнадежный реализм, Сюзи!» Но почему они тогда кажутся живыми? Темная бронза прямо-таки излучает жизнь! Две девушки остановились возле нее и, старательно пережевывая жевательную резинку, принялись рассматривать скульптуры.

Сюзан услышала, как одна шепчет другой: «Эта женщина кажется жутко печальной, тебе не кажется?»

«Да, — ответила другая. — Я чуть было из-за нее не расплакалась».

Если бы их услышал Блейк, то он, наверняка, начал бы смеяться.

Сюзан повернулась и пошла домой. Даже не спросив, дома ли Блейк, она направилась к себе в комнату и закрыла дверь. Там она разделась, выкупалась, надела домашнее платье и прилегла на диван. Блейк распорядился установить вокруг зеркала под разными углами, в которых она многократно отражалась, становясь все меньше и меньше; комната оказалась наполненной красивыми, лениво лежащими женщинами на диванах с сатиновой обивкой кремового цвета. Сюзан лениво подняла руку. Как она у нее побелела и помягчела. У нее никогда не было таких мягких и белых рук! Она посмотрела в зеркало и увидела в нем бесчисленное множество красивых, ленивых и белых поднятых рук. Она отвернулась от всех этих женщин и погрузила лицо в ладони.

Когда Блейк вошел, она даже не шевельнулась. Он подошел к дивану и остановился, но она даже после этого не пошевелилась. Сюзан ощутила на плечах тяжесть его рук. Он старался повернуть ее к себе. Его руки были ловкими и твердыми — ей всегда было немного больно, когда он прикасался к ней.

— Да ведь ты не спишь! — воскликнул он.

Он погладил ее по голове и присел на диван. Стройные, красивые мужчины в зеркалах склонились над прекрасными женщинами.

— Что происходит? — спросил он.

Но он и не ждал ответа. Он внимательно посмотрел на нее, и его серые глаза вспыхнули.

— Боже, как ты прекрасна! — сказал он.

Мужчины в зеркалах склонились еще ниже и схватили женщин в объятия. Все мужчины были Блейками, но ни одна из женщин не была Сюзан — нет, она не узнавала этих женщин.

* * *

Ее жизнь, всегда простая и рациональная, складывалась теперь из блестящих и отрывочных фрагментов. Из кусков, которые ничто не соединяло. Они не являлись продолжением друг друга. Сюзан ходила по комнатам этого большого и просторного дома, и все же не чувствовала себя здесь дома. У нее было все. Она действительно не могла себе представить что-то, чего не имела. Блейк ее страстно любил. Она была его любимой. Джон с Марсией вернулись. Она была их матерью.

— Я наловил шесть рыб, и мы их съели, — рассказывал Джон. — Жаль, мама, что ты не приехала на них посмотреть.

— А я плавала с утра до вечера. — Марсия, загоревшая до бронзового цвета, источала умиротворение.

Джейн вернулась со множеством стеклянных банок с мармеладом и вареньем.

— Остальные я оставила дома, в погребке, — сказала она.

— Почему, Джейн? — спросила Сюзан. — Там ведь никого нет.

— Не знаю, — ответила Джейн. — Мне так пришло в голову. Я все там как следует вымыла. Там прямо небесное спокойствие.

Внезапно дом Блейка показался ей чужим.

— Как новый колодец? — спросила она.

— Изумительный. Вода вкусная и холодная.

Она уже ничего не сказала в ответ на это. Если бы Марк пил эту вкусную, холодную воду, то, возможно, и сейчас был бы жив. Но тогда она не жила бы с Блейком. Теперь она уже не могла представить себе жизни без Блейка.

Она была любовницей Блейка, а он — ее любовником.

— Надень сегодня то платье цвета темного золота, Сюзан, — сказал ей Блейк. Они шли на танцевальный вечер. — Тебе всегда следовало бы носить темно-золотой цвет, милая. Подожди, я поправлю тебе прическу. Все вернулись в город и теперь хотят узнать, на ком женился Блейк Киннэрд. Знаешь, я всегда утверждал, что никогда не женюсь, Сюзан, — ох уж эти твои проклятые прекрасные глаза!

И вот она, любовница Блейка, горделиво шла с ним под руку, благосклонно улыбаясь крутившимся вокруг Блейка веселым и красивым людям.

— Сюзан, Сюзан! — представлял он ее всем. Глаза женщин смотрели на нее с холодным любопытством, глаза мужчин — обжигали. Она смотрела на всех одинаково спокойно и говорила лишь изредка.

Она никогда не войдет в их круг — она не способна развлекаться с ними, думала Сюзан, слушая и наблюдая за происходящим. Она не понимала того, что они говорят. Но Блейк понимал. Он парировал их утонченные намеки и недомолвки. Время от времени к нему вдруг приближались женщины и мимоходом с горящими глазами швыряли в него язвительными фразами. Женские взоры растекались вокруг, словно кипящее озеро. А он преодолевал их пылкость и с улыбкой ускользал от них. Ни одной из этих великолепных женщин не удалось прикоснуться к нему. Он всегда отступал, делая вид, что не замечает протянутой к нему руки.