Перл Бак - Гордое сердце

«Сюзан Гейлорд собирается выйти замуж!»

Она слышала эти слова так ясно, словно их говорил чей-то голос, словно их говорило все: деревья вокруг нее, птицы на вязе, растущем в лесу Бродяги, не очень далеко от того места, где остановились они с Марком. Эти слова пронзительно пиликал маленький весенний сверчок. А голос Марка, ровный и густой застенчиво спрашивал:

— Сюзан… ты согласна выйти за меня замуж?

Она отлично знала, что это был тот день и час, которые запланировал Марк. В этом человеке для нее не было ничего неожиданного с тех пор, как он появился: долговязый, застенчивый мальчик, проделывающий длинный утомительный путь в пятый класс школы с фермы, расположенной по соседству. Они вместе закончили школу: она — всегда веселая; он — высокий и неразговорчивый, всегда держался в стороне от людей, наблюдая за ней. В первый же день она заметила, что он положил на нее глаз.

— Я хочу замуж, — сказала она, резко откинув голову назад, — и я хочу замуж за тебя.

Он трепетал. Она почувствовала, как его большие руки, лежащие на ее плечах, дрожат. Это была судьба. Она собиралась замуж. Она решила, что хочет замуж, и это самое главное из всего того, что она хотела.

Он привлек ее к себе. Она чувствовала непривычную тяжесть его массивного, мускулистого тела. Она была не маленькой и даже не слабой, какими было большинство девушек. Но в его объятиях она чувствовала себя совсем крошечной, и наслаждалась этим непривычным ощущением. Оно ее не шокировало, хотя сейчас он страстно и сильно целовал ее.

— Мне хотелось этого с первого дня в пятом классе, — произнес он.

— Ты бы даже не выбрал меня для игры в бутылочку! — смеясь, воскликнула она.

— Ненавижу игру в бутылочку! — резко проговорил он. — Я хочу, чтобы поцелуи доставляли настоящее наслаждение. — Он какое-то время держал ее в объятиях спокойно, не целуя.

Они стояли и долго молчали. Она прижалась к нему, ее нетерпеливость ушла. Трудно было понять, чего ей хотелось больше. Очень давно профессор Кинкайд сказал ей после урока английского языка: «Сюзан, у тебя литературный талант ты сможешь писать, если захочешь».

Но потом отец взял ее в Нью-Йорк, в театр на премьеру спектакля, и ей захотелось играть на сцене. Долгие годы она мечтала об актерской карьере, представляла себя играющей на сцене героиню, которой она не была. Она воображала себя кем угодно, но при этом знала, что у нее золотые руки. Она хотела работать руками. Ей нравилось ощущать материалы, с которыми она работала — материалы, более осязаемые, чем музыка, хотя отец научил ее музыке. Она была нетерпелива, совершенно не знала, что должны делать ее руки, ибо ей нравилось все. Она хотела всего. Так было и когда она решила выйти замуж и иметь великое множество детей.

Она немного приостановилась в своих размышлениях, вспомнив, что чувствовали ее руки на прошлой неделе, когда она лепила голову своей сестры Мэри. Ее руки действовали проворно и умело, и от радости Сюзан закричала Мэри:

— Ты отлично получилась у меня, Мэри! Посмотри!

Мэри подошла, взглянула. Сюзан ждала, что Мэри удивленно скажет: «Это точно я, Сюзан!» Но Мэри взяла головку и смяла глину, превратив ее в бесформенную массу.

— Ты слепила меня ужасно! — горячо проговорила Мэри. — Как это отвратительно с твоей стороны! — И, разразившись плачем, она выбежала прочь.

Сюзан, слишком потрясенная, чтобы говорить, взяла глину и снова начала разминать ее. И все время она каким-то шестым чувством осознавала, что то, что она слепила, было Мэри, понравилось сестре это или нет. Ладони ее рук горели от воспоминаний, а пальцы сжимались и разжимались.

— Марк! — сказала она, откинувшись назад, чтобы лучше видеть его. — Кода мы поженимся, ты не будешь возражать, если я всерьез займусь скульптурой? Разумеется, я не позволю, чтобы это было помехой.

— Я хочу, чтобы ты всегда делала то, что пожелаешь, — ответил он. Застенчивость в его ясных глазах усилилась. — Я недостаточно хорош для тебя, Сюзан, — сказал он. — Я знаю это.

— А я — нет.

— Ты самая умная и красивая девушка в городе.

— О, чепуха! — весело воскликнула она. — Кто я такая — бедная дочка профессора. — Вдруг ей захотелось начать все сначала. Она быстро поцеловала его, засмеялась и схватила за руку. — Бежим! — крикнула она, и они побежали через лес по направлению к дому.

«Я выхожу замуж!» — подумала она, испытывая настоящее наслаждение от стремительного бега. — «Я выхожу замуж!»

— Мне бы не хотелось, — говорила миссис Гейлорд, — чтобы ты выходила замуж такой молодой. Ты сразу свяжешь себя замужеством.

— Я хочу замуж, — сказала Сюзан.

Ее мать промолчала. Они работали одни в комнате для шитья, кроя и наметывая свадебное платье. Они были одни с тех пор, как были вымыты тарелки после завтрака, и все это время Сюзан понимала, что мать хочет ей что-то сказать. Это было бы нечто уклончивое и, с другой стороны, благоразумное по своему значению, ибо ее мать стеснялась заговорить о браке.

Когда-то давно, когда Марк впервые приходил повидать ее, мать пыталась о чем-то поговорить с ней. В полночь она поднялась к себе наверх, покрасневшая от ликования, которого не понимала, а мать ожидала ее в комнате, завернувшись в свой коричневый халат; ее волосы были заплетены в маленькие косички, чтобы назавтра сделать завивку.

— Я чувствую, что должна сказать тебе кое-что, Сюзан, — проговорила она с несчастным видом.

— В чем дело, мама? — спросила Сюзан, пристально глядя на мать.

— Я имею в виду твой возраст, — сказала мать. Сюзан чувствовала в матери нерешительность, ей стало жарко, а сердце забилось сильнее.

— Ты имеешь в виду Марка? — твердо спросила она.

— Я имею в виду любого молодого человека, — ответила мать.

— Ты не должна думать ничего плохого, мама, — быстро проговорила Сюзан. — У нас с Марком все хорошо. Кроме того, я сама могу позаботиться о себе.

— Что ж, — вздохнула мать, — как только ты узнаешь, что я имею в виду…

Она смущенно поцеловала Сюзан. На ее щеках местами выступил румянец. Уходя, она закрыла дверь, и волочившийся за ней пояс от халата защемило между створок.

— Ой, дорогая! — крикнула она из-за двери.

— Сейчас, сейчас… — откликнулась Сюзан и освободила ее.

Этим утром Сюзан озорно улыбалась. Прошлым вечером она немного посмеялась и сказала Марку:

«Мать решит, что должна будет поговорить со мной о чем-то, когда я расскажу ей, что мы с тобой вправду обручились».

«Обо мне? — рассудительно поинтересовался он. — Я прямо вижу, как твой отец, вскинув брови, спрашивает меня: «Зачем вы собираетесь жениться на моей дочери, молодой человек?» И я не буду знать, что ответить. Ты знаешь, Сю, я провалился на курсе поэзии».

«Маму не это беспокоит, — сказала она, смеясь над ним. — Нет, ей просто хотелось поговорить со мной о жизни».

«Сущность и все такое прочее?» — спросил он торжественным тоном, она кивнула и они рассмеялись вместе…

— Ты будешь делать мелкие складки на фате? — спросила мать.

— Я их уже наметала, — ответила Сюзи.

Она зажужжала машинкой и сделала длинные швы на шлейфе. Затем принялась за подол.

— У тебя действительно есть понятие стиля, — неохотно проговорила мать. — Ты сделала все настолько быстро, что должно было выйти неправильно, однако у тебя получилось. Не понимаю, как это тебе удается.

— Я пальцами чувствую, правильно или неправильно, — откликнулась Сюзи.

Да, она имела это необъяснимое представление о чувстве линии, которое уже заранее постигла в уме. Она имела представление о многих вещах, главным образом тогда, когда лепила. Но это могло быть и тогда, когда она строчила шов, замешивала тесто для торта, расставляла цветы в вазе. Она всегда чувствовала, как это должно смотреться, где стоять, рисуя это в уме. Ее пальцы были ловкими и проворными рабами, которые слушались своего господина — зрение. Она улыбнулась и прибавила:

— Я должна уметь сшить свое свадебное платье должным образом.

Она могла бы купить платье. Ее отец сказал: «Купи себе, что хочешь, Сюзан, — и дал ей сто долларов. — Это цена по крайней мере двадцати стихотворений. Боже, как дешево продается поэзия! Мне бы очень хотелось, чтобы твой молодой человек занимался настоящим делом, имел хорошее положение, а не писал стихов!»

Ее отец преподавал литературу в небольшом Восточном колледже, в одном из корпусов которого они и жили. Хотя поэзия, как он говорил, была его настоящей работой, он не мог никого убедить, что это так. Однако все, что он зарабатывал поэзией, нельзя было тратить на обычные хлеб с маслом.

Она благодарно приняла сто долларов и внимательно пересмотрела все свадебные платья в магазинах города. Чем больше она их рассматривала, тем яснее представляла свое собственное и тем больше понимала, что ни одно из виденных ею платьев не годится. Она должна сама сшить его. Поэтому она купила несколько ярдов тяжелого атласа почти белого цвета, однако не совсем белого. Заплатила десять долларов за очень милое кружево и еще десять — за нежный дымчатый тюль для фаты.

«Вам не нужна выкройка?» — поинтересовался продавец.

«Нет, благодарю вас», — ответила она.

Приложив материал к своему телу, она забыла, что это было ее свадебное платье. Она забыла даже о Марке, увлекшись придумыванием фасона. Всякий раз, когда она что-нибудь делала, ее увлекал сам процесс изготовления, и тогда все ее существо наполнялось гармонией.

Она разглаживала атлас на своем крепком молодом боку.

— Должна сказать, что оно сидит великолепно, — заметила ее мать и вздохнула.