— Обними меня крепко, — зашептала она, и его руки послушно обняли ее. — Крепко, — шептала она, — еще крепче!

Некоторое время она стояла, прижавшись к нему, а затем тихо сказала:

— Милый, пойдем посмотрим на детей.

Марк повернулся, Сюзан закрыла ворота риги, и они вместе пошли к дому.

Придя домой, она взбежала наверх и спрятала ключ в маленькую коробочку у себя на столе. «Я его туда больше никогда не позову», — подумала она. У нее было такое ощущение, словно он оскорбил ее. Нет, пожалуй, она всего лишь слишком устала.

Сюзан причесала волосы и надела желтое полотняное платье, которое подчеркивало цвет ее черных глаз. Затем она спокойно спустилась вниз.

Марк сидел на покосившейся веранде, курил и качал на коленях Марсию. Джон сидел рядом с ним на ступеньке и во время разговора обнимал руками колени точно так же, как это делал Марк.

— Я пробовал на дождевых червей, папа, — говорил он, — но некоторые рыбы не клюют на червя.

— Ну так попробуй на мух, — голос Марка звучал заинтересованно. — Тебе надо научиться разбираться, какие рыбы на что клюют.

— М-м-м, — тихо мурлыкала Марсия. Она держала маленькую тряпичную куклу, у которой не было рук. Голоса детей и Марка снова вернули Сюзан к действительности. Они — ее действительный мир, эти трое.

— Так, мои милые! — позвала она, выйдя на веранду. — Ужинать будете?

Джон вскочил на ноги, а Марсия бросила куклу. Глаза Сюзан встретились с глазами Марка, и оба рассмеялись. Они снова были очень близки друг другу, их сблизили дети. Он встал, обнял Сюзан за плечи, и у нее внутри все перевернулось. То, что она создала, было теперь всего лишь холодной глиной.

* * *

По дому растекался тяжелый, сладкий запах: на кухне Сюзан и Джейн варили варенье из ежевики. Дети играли снаружи на солнце, но запах ежеминутно завлекал Джона на кухню.

— Тут вкусно пахнет! — кричал он.

— Ты — как шмель, — смеялась Сюзан. Пчелы налетали на сеточные двери, привлеченные сладким запахом варенья, до которого не могли добраться.

— Я мог бы съесть целую бочку, — кричал Джон.

— Сейчас получишь — на хлебе с маслом, — отвечала ему весело Сюзан. Она принесла буханку черного хлеба, который испекла Джейн.

— И Марсии, — серьезно напомнил Джон.

Сюзан отрезала хлеба и намазала варенье толстым слоем; дети внимательно следили за ней. Она взглянула на них, и тут ее охватило одно из тех мгновений интенсивного ощущения действительности. Время остановилось, и на миг все как будто застыло: большая кухня с чистым, грубым полом и маленькими сверкающими окнами, Джейн у плиты, отливающая красный сироп из длинной оловянной поварешки, Марсия на высоком детском стульчике в ожидании сладкого, Джон с глазами, следящими за ее руками, она сама.

Она подала Джону хлеб, и время снова потекло.

— Вот, возьми, — сказала Сюзан, — съешь и тебе полегчает.

— А у тебя нет немножечко для пчелок? — осведомился Джон. — У них жуткий аппетит.

Она налила намного горячего варенья в блюдце.

— Поставь это блюдце на ступеньку, посмотрим, что произойдет, — сказала она.

В мгновение ока он исчез, а они с Джейн снова занялись заливкой банок, отставляя их одну за другой в сторону, чтобы варенье охладилось и застыло.

— Ну, и как я говорила, миссис, — продолжила Джейн разговор на прерванном месте, — мой муж был хорошим, золотым человеком. Он никогда не пил, только на праздник четвертого июля кружку пива, чтобы доказать мне, что он независим, потому что он американец, а я — англичанка. Но это было в шутку. Он без устали работал и ни разу не поднял на меня руку. А чего еще можно желать от мужчины, так я всегда себе говорила.

— Да, конечно, — пробормотала Сюзан.

— Многим не посчастливилось так, как вам или мне, — продолжала Джейн уныло. — Мистер Кининг ведь такой, да? Он и к спиртному не притрагивается, и все время один и тот же, днем и ночью. Это хорошее мужское качество.

— Да, это так, — сказала Сюзан.

* * *

Мир Сюзан счастливо был ограничен стенами дома и цепью холмов на горизонте, но в один прекрасный день она услышала шум автомобиля. Она шила розовое полотняное платьице для Марсии — у Марсии были такие же темные глаза, как у Сюзан, — когда кто-то позвонил. Она услышала голос Джейн и затем грубый и нетерпеливый голос Дэвида Барнса:

— Было чертовски трудно отыскать ваш дом.

Она сразу же встала и отложила шитье. Джейн уже стояла в дверях комнаты, объявляя:

— Внизу какой-то господин. Он так злится, наверное, какой-нибудь туз!

— Уже иду, — сказала Сюзан.

Вниз она, однако, пошла не сразу. Когда Джейн ушла, она в нерешительности постояла, затем заглянула в комнату, где спала Марсия. Она как раз просыпалась, зевая и потягиваясь. Сюзан взяла ее на руки, надела на нее чистое платьице и расчесала короткие, темные кудряшки.

— Кто-то пришел к нам в гости, — сказала она и с Марсией на руках спустилась в гостиную, где стоял Дэвид Барнс и смотрел в окно. Он стал еще толще, чем раньше, и в грубом костюме из твида походил на медведя.

— Я заставила вас ждать, — сказала она весело. — Хотела вам показать Марсию. Ее еще не было на свете, когда вы уезжали.

Он повернулся, сжимая в руке короткую, тяжелую суковатую палку. Из кармана у него торчала кепка, которую он небрежно засунул туда.

— И это все, что вы сделали?

— А разве этого мало? — ответила она со стальным блеском в глазах.

Сюзан присела, посадив Марсию себе на колени, но Барнс упрямо остался стоять. «Он изменился, — подумала она. — Постарел».

— Вы вообще-то работали? — спросил он.

Сюзан не ответила. Марсия пыталась слезть вниз, а когда вырвалась, запищала:

— Джейн!

— Пустите ее, — распорядился Дэвид Барнс. — Вы ей не нужны. Кто это Джейн?

— Наша служанка.

— Этот ребенок больше любит ее, чем вас. Вы хреновая мать. Я вам это предсказывал.

— Это неправда! — тихо сказала Сюзан.

— Ну так что же вы сделали? — снова спросил он.

— Кое-что сделала.

— Я хочу это видеть, — сказал он строго.

Сюзан снова почувствовала, как этот человек словно гипнотизирует ее.

Дом, Марк, дети — все исчезло. Осталась только лишь его дикая, маленькая фигура, его голос, гневные глаза, требующие всю ее силу. Она встала, поднялась наверх, принесла ключ, который несколько недель назад положила в маленькую коробочку, и, не говоря ни слова, пошла к риге, куда не входила с того момента, когда была там с Марком.

Марк неоднократно спрашивал у нее: «Ты не будешь больше работать над своими скульптурами, Сюзи?». А она отвечала: «Нет, милый. Я теперь хочу быть с тобой и с детьми». Однажды в глубине мягкого спокойствия деревенской ночи она сказала ему: «Надо нам родить еще одного ребеночка, любимый». Марсии пошел уже второй годик. Но он ответил: «Нет, пока нет. Пока ты не будешь полностью уверена, нет». «Я уверена», — прошептала она. Ее голова лежала у него на плече, на сильном плече любимого человека. «Нет, — повторил он. — Нет, пока нет…»

Она открыла ворота каменной риги. Дэвид Барнс вступил внутрь и повернулся к месту, где стояла скульптурная группа, словно повернулся к свету.

Он смотрел. Она стояла рядом с ним и ждала. Влажная глина под большим холстом постепенно высохла и, когда она сняла холст, фигуры приобрели законченный вид, высохшие до бледного, серебристо-охристого оттенка.

Он смотрел, ничего не говоря. Ему понадобилось достаточно много времени, но Сюзан ждала. Над их головами ворковали голуби, гнездящиеся на балках, а несколько из них мягко слетело вниз и уселось на статуях.

— Вам все еще не хочется изучать анатомию, — проворчал он в конце концов. — Скульптура так чертовски хороша, что вы этого даже не заслуживаете. Но скелеты у них не в порядке. Повторяю, вам надо изучать кости и мускулы. Я уже не удовлетворяюсь вашей халтурой. Я знаком с одним человеком в Нью-Йорке, к которому вам придется ездить и работать три раза в неделю. Он занимается исключительно анатомией.

«Не могу», — уже просилось ей на язык, но она промолчала.

— А что вас не устраивает конкретно? — наконец спросила она. — Я скопировала собственное тело.

— Копирование и есть копирование! — заорал он на нее. — Я вам говорю, что с этим надо кончать! Приличный скульптор создает свои фигуры изнутри — творит людей так же, как Бог!

— Может быть, теперь мне стоит только рожать детей, — сказала Сюзан, но потом поняла, что он имеет в виду.

Он пропустил ее слова мимо ушей.

— Единственное преимущество, которым вы можете пользоваться как женщина, это сидеть у мужа на шее, чтобы он кормил и одевал вас, когда вы работаете. Мне пришлось делать кое-что на продажу, чтобы прожить.

— Вы меня не понимаете, — запротестовала она возмущенно. — Я не такая, как вы, я — человеческое существо, я — женщина, которая хочет…

— Мне даже пришлось делать из себя придурка из-за одной бабы, — продолжал он, даже не обращая внимания на ее слова. — Хоть я и был беден и горел страстью к работе, я вынужден был волочиться за женщиной и в конце концов убедить ее, чтобы она удрала от своего мужа. Зато потом я думал, что уже никогда не смогу от нее избавиться. На это у меня ушли годы, прежде чем я понял то, что знаю теперь: нет ничего и никого важнее собственной работы. Если бы еще тогда кто-нибудь схватил меня, врезал пару раз и сказал то, что я теперь говорю вам: у таких людей, как мы, нет ничего, важнее работы. Нас мало таких, кто так устроен, и мы делаем работу за весь мир. Все остальные могут только стоять и глазеть на то, что создаем мы.

Он вырвал ее из привычного мира, и теперь она стояла рядом с ним, словно сжигаемая огнем.

— Мне следует разбить это на куски и не начинать снова, пока я не пройду курс анатомии? — спросила она.