— Не хочу я больше думать об этом, — промолвил наконец Освальд вполголоса. — И почему только меня постоянно преследует это несчастное подозрение, от которого я не могу отделаться? У меня нет никаких доказательств, которые подтверждали бы его, а тем не менее оно отравляет каждый час, каждый миг моей жизни. Прочь, прочь!

Он провел рукой по лбу, словно желая прогнать мучительные думы, и быстрее пошел по дороге, выходившей из леса. Через некоторое время он вышел на открытый холм, но остановился как вкопанный при виде совершенно неожиданного зрелища, представившегося его глазам.

Не дальше как в двадцати шагах на опушке леса на траве сидела какая-то девушка. Она сняла с себя шляпу, так что можно было свободно видеть ее лицо, а кто хоть однажды видел это очаровательное личико с сияющими темными глазами, тот не так легко мог его забыть. Это была Гедвига Рюстов, а рядом с ней в довольно непринужденной позе сидел граф Эдмунд. Оба были заняты оживленной беседой, но она, по-видимому, не была ни серьезной, ни содержательной. Скорее это была все та же игра слов, которую они вели при первой встрече, смех и шутки без конца, только сегодня это имело вид очень тесной близости. Эдмунд шутливо взял шляпу из рук девушки и бросил ее на траву, между тем как сам овладел ее руками и стал неистово их целовать, а Гедвига и не думала возражать, словно это было вполне естественно.

В течение нескольких минут Освальд стоял неподвижно, глядя на обоих, а затем повернулся, желая уйти незамеченным. Однако треск сломавшейся под его ногой ветки выдал его присутствие. Гедвига и Эдмунд подняли глаза, и последний, быстро вскочив, воскликнул:

— Освальд!

Молодой человек, убедившись, что бегство невозможно, приблизился к парочке.

— Это ты! — промолвил Эдмунд таким тоном, в котором слышались смущение и досада. — Откуда ты взялся?

— Из леса! — кратко ответил тот.

— Но ведь ты хотел сразу же вернуться домой?

— А ты хотел отправиться к лесничему, дом которого находится в совершенно противоположном направлении.

Молодой граф прикусил губу. Он, по-видимому, понимал, что его свидание с Гедвигой нельзя было назвать случайным; кроме того, его страстные поцелуи, несомненно, были замечены Освальдом. Поэтому он старался как можно изворотливее выпутаться из неловкого положения.

— Ты ведь уже знаком с фрейлейн Рюстов с нашей первой встречи, — непринужденно произнес он, — следовательно, мне нечего представлять тебя.

Освальд холодно поклонился девушке, а затем произнес:

— Прошу извинить меня, что помешал; это произошло совершенно невольно с моей стороны. Я никоим образом не мог предполагать, что здесь встречу брата. Поэтому вы разрешите мне сразу же удалиться?

Гедвига тоже встала. Неловкость положения она, очевидно, ощущала сильнее, чем Эдмунд, потому что ее лицо было залито краской смущения, а глаза опущены. Лишь ледяной тон вежливой по форме фразы Освальда, обращенной к ней, заставил ее поднять глаза. Их взгляды встретились, и девушка, должно быть, прочитала в глазах Освальда что-то очень оскорбительное, так как ее темно-синие глаза засверкали, а в голосе, только что звеневшем веселым смехом, послышались гневные нотки.

— Господин фон Эттерсберг, я прошу вас остаться! Освальд, намеревавшийся уйти, удивленно остановился. Гедвига стояла рядом с Эдмундом и, положив свою руку на его, промолвила:

— Эдмунд, ты не отпустишь так своего брата. Ты обязан дать ему необходимые разъяснения, сразу же, не сходя с места! Ты видишь, что он заблуждается!

Услышав это «ты», Освальд невольно отступил назад. Но и Эдмунд, казалось, был крайне изумлен этим энергичным, почти повелительным тоном, который он, несомненно, слышал из этих уст впервые.

— Но, Гедвига, ты же сама велела мне молчать, — промолвил он, — иначе я никогда не скрыл бы от Освальда нашей любви. Ты права, мы должны посвятить его в нашу тайну, иначе мой ментор в состоянии прочитать и тебе, и мне строгую нотацию. Итак, пусть представление состоится по всем правилам. Освальд, это моя невеста и твоя будущая двоюродная сестра, которую я поручаю твоим родственным чувствам любви и уважения.

Молодой граф и при этом представлении не оставил своего шутливого тона, но Гедвига, раньше готовая вторить ему, теперь была, по-видимому, очень им недовольна. Она молча стояла рядом с женихом и напряженно смотрела на все еще молчавшего будущего родственника.

— Ну? — удивленно спросил Эдмунд, обиженный этим молчанием. — Что же ты не поздравляешь нас, Освальд?

— Во-первых, я должен извиниться, — сказал тот, обращаясь к девушке. — К этой новости я, конечно, совершенно не был подготовлен.

— В этом ты сам виноват, — засмеялся Эдмунд. — Зачем ты так сурово принял мой рассказ о моем первом посещении Бруннека? У тебя были все основания стать моим поверенным. Не правда ли, Гедвига, не везет нам с нашим свиданием? Сегодня мы впервые встретились с глазу на глаз не под теплым крылышком тети Лины, и нас сразу же застал этот Катон, на лице которого при виде того, как я поцеловал твою руку, настолько отчетливо отразился ужас, что мы немедленно должны были успокоить его, объявив о нашей помолвке. Надеюсь, Освальд, теперь ты возьмешь назад свою дерзкую фразу относительно того, что помешал нам, и вообще мы ждем от тебя поздравлений.

— Желаю тебе счастья. — Освальд пожал протянутую ему руку двоюродного брата и добавил, обращаясь к Гедвиге: — И вам также.

— Ой, как сухо! — воскликнул Эдмунд. — Неужели и ты хочешь записаться в ряды наших противников? Этого еще недоставало! С нас довольно предстоящего возмущения наших родителей. Буря надвигается с обеих сторон, и ты необходим мне, по крайней мере, как союзник.

— Ты знаешь, что у тетушки я не пользуюсь никаким авторитетом, — спокойно проговорил Освальд. — В этом случае ты должен положиться исключительно на свои силы. Но именно поэтому теперь тебе необходимо было бы избегать всяких поводов к стычкам с матерью, а это обязательно случится, если ты пропустишь сегодняшнее совещание. Твой Поверенный, конечно, уже в Эттерсберге, а тебе до замка, по крайней мере, целый час ходьбы. Простите, — обратился он к девушке, — но я должен напомнить брату об одной обязанности, явно им забытой.

— У тебя совещание? — спросила Гедвига, став удивительно молчаливой.

— Да, по поводу Дорнау, — засмеялся Эдмунд. — Мы из-за него все еще воюем друг с другом. С тобой я, конечно, забыл и о процессе, и о всяких совещаниях; счастье, что Освальд напомнил мне о них. Волей-неволей мне придется сегодня с мамой и адвокатом ломать голову над тем, как нам отсудить у противника Дорнау. Они и не подозревают, что мы оба покончили с процессом, же совсем, правда, обычным, но в высшей степени практичным путем — нашей предстоящей свадьбой.

— А когда они узнают об этом? — спросил Освальд.

— Едва лишь мне станет известно, как отнесется к делу отец Гедвиги. Он возвратился вчера, и именно поэтому мы должны были наедине обсудить план своих дальнейших действий. Но это не удастся, и нам придется открыть нашу тайну. Эттерсберг и Бруннек придут, конечно, в ужас и в течение некоторого времени будут разыгрывать роли Монтекки и Капулетти, но мы позаботимся о том, чтобы драма не имела печального исхода, а окончилась веселой свадьбой.

В словах молодого графа было столько веселого задора, а улыбка, которой ему ответила Гедвига, была полна такой уверенности в победе, что видно было, насколько не принималось в расчет мнение родителей. Юная парочка была полностью убеждена в своей власти над отцом и матерью.

— А теперь мне необходимо домой, — воскликнул Эдмунд. — Это верно, я не имею права вызывать недовольство мамы и не должен заставлять ее ждать. Прости, Гедвига, что я не провожу тебя через лес! Вместо меня это сделает Освальд. Ты вообще должна познакомиться с ним поближе, как с родственником; он не всегда бывает так молчалив, как при первой встрече. Освальд, торжественно поручаю свою невесту под твое покровительство. Итак, прощай, моя ненаглядная Гедвига!

Он нежно поцеловал руку невесты, кивнул брату и поспешно пошел по тропинке.

По-видимому, оставшиеся вовсе не были приятно поражены заявлением Эдмунда и далеко не так скоро, как он предполагал, нашли тон родственной доверчивости.

— Из своих отношений с вами мой двоюродный брат делал такую тайну, — начал, наконец, Освальд, — что сегодняшнее ее открытие чрезвычайно поразило меня.

— Вы показали это очень наглядно, — ответила Гедвига. Удивительно, как гордо и уверенно могла она говорить, когда была действительно сердита.

Освальд медленно приблизился к ней.

— Вы обиделись, и вы правы, но в этом больше виноват Эдмунд. Я никогда не мог подумать, что свою невесту, свою будущую жену он поставит в настолько неловкое положение, чтобы я мог, хотя и невольно, оскорбить вас.

Гедвига снова густо покраснела.

— Упрек вы адресуете Эдмунду, а относиться он должен ко мне; ведь я сама в этом виновата. Что это было неосторожно, я поняла по вашему взгляду и тону.

— Я уже раз попросил прощения, — серьезно сказал Освальд, — и повторяю эту просьбу снова. Но посудите сами, как отнесся бы к этому свиданию любой посторонний человек, которому нельзя было бы так быстро, как мне, все объяснить! Я остаюсь при своем мнении: мой двоюродный брат не должен был допускать этого.

— Эдмунд постоянно называл вас своим ментором, — с нескрываемым раздражением вырвалось у Гедвиги. — По-видимому, вы имеете теперь право поучать и меня, его невесту?

— Я хотел только предостеречь, а не обидеть. Вы вольны принять или не принять мое предостережение.

Гедвига ничего не ответила. Очень серьезный тон, которым были произнесены последние слова, не остался без внимания, хотя и не успокоил ее.

Она опустилась на траву и подняла все еще валявшуюся на земле шляпу, чтобы поправить смявшиеся на ней цветы. Нарядная весенняя шляпа немного пострадала от сырой травы; вообще она мало подходила к стоявшей в данный момент суровой, прохладной погоде. В горах весна наступает поздно, а на этот раз о ней вообще ничто не напоминало. Все вокруг было пусто и голо, несмотря на апрель. Освальд не делал попытки завязать разговор; Гедвига тоже молчала, но ей было не по себе, и она воспользовалась первым удобным случаем, чтобы проронить несколько слов: