Только мужа и не хватало. Алек помнил Тома, и тот не был ни симпатичным, ни седовласым. В памяти Алека Том сохранился опустившимся человеком с шаркающей походкой, бегающими глазками, багровым лицом и трясущимися руками. Дрожь в его руках унималась лишь тогда, когда он крепко сжимал в них стакан.

— Сильвия.

Она обратила к нему свое лицо. На ней были темные очки, поэтому глаз ее он не видел. Но она сразу же улыбнулась, выражая радость от встречи с ним.

— Алек!

Сильвия осторожно выбралась с клумбы и подошла к нему. Он чмокнул ее в щеку.

— Какой приятный сюрприз! Я и не знала, что ты вернулся из Нью-Йорка. В прошлый раз, когда ты привозил Лору, нам ведь так и не удалось повидаться.

— А я сейчас Тома вспомнил. Кажется, я не написал тебе, не выразил свои соболезнования, когда он умер. И в прошлый раз не было времени поговорить. Но поверь, я глубоко тебе сочувствую.

— Не бери в голову. Бедняга Том. Поначалу как-то необычно было без него, но, пожалуй, я уже привыкаю.

— Сад у тебя великолепный, как всегда.

На траве лежал садовый инвентарь. Грабли, мотыга, ножницы, небольшая садовая вилка. Тачка была заполнена сорняками, завядшими головками роз и обрезками веток.

— Трудишься как вол.

— Зато при деле. Все лучше, чем сидеть сложа руки. Но теперь я устрою себе перерыв, пообщаюсь с тобой. Только схожу вымою руки. Чаю хочешь? Или чего покрепче?

— Нет, спасибо. А с этим что? Давай уберу куда надо.

— Ты просто ангел. Отнеси в сарай, если не трудно. — Сильвия направилась к дому. — Я быстро.

Алек собрал инвентарь и отнес его в небольшой сарай, что стоял в уголке сада, прячась за шпалерой, увитой ломоносом. За сараем он увидел горку компоста и остатки костра, в котором Сильвия сожгла садовый мусор. Алек прикатил тачку, опрокинул ее содержимое на навозную кучу и затем аккуратно прислонил ее к задней стенке сарая.

Поскольку руки его были испачканы в земле, он вытащил носовой платок и стал стирать грязь. Его взгляд, направленный вниз, упал на пепелище, и он увидел, что Сильвия, помимо садового мусора, сжигала в костре старые газеты, картонные упаковки и письма. В черной золе светлели полуобгорелые обрывки бумаги. Обрывки бумаги. Он замер на месте. Через какое-то время убрал платок в карман, нагнулся и поднял один клочок. Уголок — обугленный по длинному краю треугольник.

Алек зашел в сарай. Там царили чистота и порядок. Инвентарь с длинными черенками стоял у одной стены, небольшие инструменты висели на крючках. Глиняные цветочные горшки, сложенные стопкой один в другой; коробка с белыми пластмассовыми этикетками. На уровне его глаз висела полка, на которой стояли в ряд пакеты и бутылки. Семена луговых трав, подкормка для роз, бутыль с денатуратом. Банка с машинным маслом, средство для отпугивания насекомых. Пакет с препаратом для ускорения образования компоста. Его взгляд продолжал скользить по полке. Большая зеленая бутылка с белым колпачком. Джин «Гордонз». Думая о бедняге Томе, он взял бутылку с полки, прочитал этикетку. Бутылка была наполовину полная. Пребывая в задумчивости, он поставил ее на место, вышел из сарая и побрел к дому.

Едва он ступил в гостиную, Сильвия появилась в противоположных дверях. Она втирала в руки крем. Свои темные очки она так и не сняла, зато причесалась и надушилась. В нос ему ударил тяжелый мускусный аромат.

— Я так рада тебя видеть, — сказала она.

— Вообще-то, это не светский визит, Сильвия. Я пришел по поводу письма, что ты получила.

— Того письма?

— Да, анонимки. Мне тоже такое пришло.

— Тебе… — На ее лице отразился ужас, едва смысл его слов дошел до нее. — Алек!

— Джеральд говорит, оно еще у тебя. Не возражаешь, если я на него взгляну?

— Нет, конечно. Джеральд велел сохранить это письмо, а то я давно бы его сожгла. — Она подошла к столу. — Оно где-то здесь.

Сильвия выдвинула ящик, достала письмо, передала его Алеку. Он вытянул из коричневого конверта листок бумаги. Вытащил из кармана письмо, адресованное ему. Держа перед собой оба письма, сложил их веером, как пару игральных крат.

— Ой, совершенно одинаковые! Детская писчая бумага.

— Да, как и это, — сказал Алек.

Он показал ей обугленный клочок, что нашел на месте костра. Розовый, линованный, с наполовину сгоревшей тошнотворной феей.

— Что это? — Голос у нее был резкий, почти негодующий.

— Я нашел это в золе от твоего костра. Увидел, когда выбрасывал мусор из тачки.

— Я не просила тебя опустошать тачку.

— Откуда это?

— Понятия не имею.

— Сильвия, это та же самая бумага.

— Ну и что?

Все это время она крутила ладони, втирая крем. Теперь же неожиданно бросила свое занятие и подошла к камину. Нашла сигарету, закурила, спичку кинула на пустую решетку. Руки у нее дрожали. Она глубоко затянулась, выдохнула струйку дыма, потом повернулась к нему, сложив на груди руки, словно пыталась удержать себя в целости.

— Ну и что? — снова сказала она. — Я не знаю, откуда она взялась.

— А я думаю, что то первое письмо ты послала себе сама. Чтобы никто не заподозрил, что это ты отправила второе письмо, адресованное мне.

— Неправда.

— Должно быть, ты купила пачку детской писчей бумаги. Но тебе нужно было всего два листа. Поэтому остальное ты сожгла.

— Не понимаю, о чем ты.

— Ты хотела, чтобы все думали, будто это Мэй. Первое письмо ты отправила с местной почты. А вот второй раз поехала в Труро и отправила письмо оттуда. В среду. Мэй всегда ездит в Труро по средам. Оно пришло в Лондон на следующий день, но я к тому времени уже улетел в Нью-Йорк и письма твоего не видел. Его нашла Габриэла. Она вскрыла его, потому что хотела выяснить, у кого гостит Лора, и подумала, что в письме, возможно, содержится нужная ей информация. Как оказалось, ты сообщила ей все, что она хотела знать, но узнала она это не самым приятным образом.

— Ты ничего не докажешь.

— Я и не собираюсь. Просто пытаюсь понять, зачем ты это сделала. Я думал, мы друзья. Зачем ты написала эту мерзкую чушь?

— Чушь? Откуда ты знаешь, что это чушь? Тебя здесь не было, ты их не видел, не наблюдал за ними. Они все время таскались вместе.

Она говорила, как Мэй, когда та находилась в особенно сварливом расположении духа.

— Зачем тебе понадобилось вбивать клин между мной и моей женой? Она ничего плохого тебе не сделала.

Сильвия докурила сигарету, со злостью затушила ее, швырнула в камин, взяла другую.

— У нее есть всё, — сказала она.

— У Лоры?

Сильвия снова закурила.

— Да. У Лоры.

Она принялась вышагивать по маленькой комнатке, все так же обнимая себя, будто пыталась согреться. Ходила туда-сюда, как тигрица в клетке.

— Ты был частью моей жизни, Алек, мы росли вместе. Помнишь, когда мы все были детьми, ты, я и Брайан… Помнишь, как мы играли в крикет на пляже, лазали на скалы, купались вместе? Помнишь, как ты однажды меня поцеловал? Тогда меня впервые поцеловал мужчина.

— Я был тогда не мужчина, а мальчик.

— А после ты исчез на многие годы. Потом, когда развалился твой первый брак, ты приехал в Тременхир и я наконец-то тебя увидела. Помнишь, как мы все ходили ужинать в ресторан. Ты, Ева, Джеральд, Том и я… И Том, как обычно, напился, и ты пришел сюда со мной, помог уложить его в постель…

Алек помнил. И это было не самое приятное воспоминание. Тогда он пошел с ней лишь потому, что было совершенно очевидно, что сама она не справится с пьяным мужем. Тот был высокий, ростом шесть футов, едва держался на ногах, в любой момент мог свалиться без сознания или заблевать все вокруг. Вдвоем они с горем пополам привели его домой, затащили наверх, уложили в постель. После сели в этой самой комнате, она налила ему выпить, и он — из жалости к ней — какое-то время развлекал ее разговорами.

— Ты был так мил со мной в тот вечер. И тогда мне впервые захотелось, чтобы Том умер. Тогда я впервые заставила себя признать, что он уже не исправится, пить не бросит. А он и не собирался бросать. Ему оставалось только умереть. И я подумала тогда: «Если Том умрет — когда Том умрет, — у меня будет Алек, и Алек позаботится обо мне». Конечно, я фантазировала, но, прощаясь со мной в тот вечер, ты так нежно поцеловал меня, что моя фантазия сразу показалась мне вполне разумной и осуществимой.

Алек не помнил, чтобы он целовал Сильвию, но, возможно, так и было.

— Но Том не умер. Прожил еще целый год. К концу жизни превратился в тень, в пустое место, в полнейшее ничтожество. Кроме бутылки, ничего не видел. А к тому времени когда он скончался, ты уже снова был женат. И, увидев Лору, я поняла, почему ты ее выбрал. У нее есть всё, — повторила Сильвия, на этот раз сквозь зубы, с неистовой завистью в голосе. — Она молода, она красива. У нее дорогая машина, дорогие наряды и украшения, за которые любая женщина душу продаст. У нее есть деньги, чтобы покупать дорогие подарки. Подарки для Евы, а Ева — моя подруга. У меня сроду не было возможности подарить Еве что-нибудь стоящее. Том оставил меня ни с чем, я едва свожу концы с концами, какие уж тут подарки. А с ней все носились, как с писаной торбой, боготворили, как святую. Даже Ивэн. Особенно Ивэн. Прежде он иногда захаживал ко мне, приглашал меня куда-нибудь, если видел, что я хандрю, а с приездом Лоры будто напрочь забыл о моем существовании. Только на нее находил время. Они вечно где-то шлялись вместе, тебе это известно, Алек? Бог знает, чем занимались, потому что, когда они возвращались в Тременхир, вид у обоих был таинственный и радостный. А твоя жена… Видел бы ты ее… Вся такая гладкая, довольная, как кошка. Все так и было, как я говорю. Это чистая правда… Любовью они занимались, не иначе. Она выглядела удовлетворенной… Вот как. Уж я-то знаю, поверь мне. Она была удовлетворенной.