Алеша был не готов окунуться в этот новый мир, который почему-то ему не нравился. Он даже не знал, о чем говорить с теми, кто работал с ним рядом. В модных вещах он не разбирался, да и неинтересно ему это было, ведь главное, чтобы одежда была удобной, а кто ее произвел — да какая разница. Цели, мечты и стремления у него были совсем другие, и он не понимал разговоров изо дня в день только о деньгах. Поэтому он так ни с кем здесь и не подружился. Постепенно слух о нем, как о недалеком и глупом, быстро распространился среди коллектива и прочно закрепился за ним. Хотя он был и рад этому, теперь к нему больше не лезли с разговорами и вопросами. Все держались от него на дистанции, как будто могли заразиться от него болезнью. Вот так Алеша здесь и работал это лето, пока шел его испытательный срок.

Ему было очень тяжело и даже не от того, что он был здесь чужим, он впервые увидел всю грязь этой жизни, конечно, не в прямом смысле этого слова. Чистота в клубе была идеальная, и все работающие здесь выглядели идеально. Причем, при приеме на работу кадровик практически не спрашивал Алешу об образовании, знаниях и умениях. Кадровик долго разглядывал его, несколько раз обошел вокруг и даже протянул руку к его уже отросшим до плеч прямым, светло-русым волосам. Алешка инстинктивно дернулся от него и уже хотел убежать из его кабинета, но пересилил себя и остался. Это было только начало той грязи, в которую он окунулся. Он выслушал все инструкции о поведении здесь, и только начав работать, осознал, о чем говорил так долго кадровик. Леша и не думал, что люди, приходившие в это заведение с целью поесть и развлечься, воспринимают персонал, как часть своего развлечения. Все официанты, в основном, были парнями примерно такого же как он возраста, девушек здесь было мало. Оказалось, сейчас это не модно, а модны в роли официантов именно парни. Парни были стройными, с правильными, а некоторые — и красивыми лицами и волосами, у кого до плеч, а у кого и длинней. Форма у официантов была стандартная: черные брюки, которые Алеше показались слишком узкими, с заниженной талией и белой рубашкой, заправленной в них, тоже слишком обтягивающей тело. Вместо галстука у всех были бабочки, а на ногах — красивые черные лаковые ботинки. Когда столь узкую одежду Алеша одел на себя, он порадовался, что так и не поправился со школы, хотя в плечах стал немного шире, да и мышцы на руках немного увеличились. Но в целом, то ли его тело имело особенность не меняться, то ли его образ жизни, когда он был в постоянном движении и с физической нагрузкой, а вот поесть-то не успевал — забывал, а иногда и нечего было есть. Вот так и остался он с телом подростка, и сейчас в этой узкой одежде ощущал себя голым, слишком все было обтянуто ей. Видя других парней в такой же одежде, и то, что их это не смущает, он решил пережить такой свой внешний вид.

Самое тяжелое для него было понимание того, что на него смотрят, и как казалось ему все, кто приходил в клуб, смотрели на него. Да вот только не просто, как раньше, как на обычного человека — его рассматривали с непонятными для него взглядами, которые он ловил в глазах посетителей. И если бы не чаевые, которые он принес домой сразу же после первого дня работы, он бы ушел оттуда. Но пересчитав заработанные им за один вечер в виде чаевых деньги, Алеша удивился, что эта сумма была равной месяцу его работы грузчиком. Значит и он такой же, как все, для него деньги стали главным. Он чувствовал, что переступил через себя, ему было противно это осознавать, но он заставил себя работать там. Леша старался не замечать этих взглядов на себе, причем как от женщин, которые годились ему в матери, хотя заигрывали с ним, когда он ставил закуски на стол, так и от мужчин. Мужчины, которые заводили с ним непонятные ему разговоры о встречах после работы, были однотипны, им было за пятьдесят, они были толстыми, с выпирающими животами и в очень дорогих костюмах. Многие из них были с охраной, некоторые с очень красивыми девушками, которых Алешка сначала принимал за их дочек или внучек, но потом один из официантов пояснил ему, что это совсем не так. Такое открытие для него было очередным разочарованием в жизни и в происходящем новом ему мире. Мужчины щедро оставлял ему чаевые и свои визитки. Леша заученно улыбался, старался не столкнуться с ними глазами, забирал чаевые и визитки, которые потом выкидывал в мусорный ящик.

Одно радовало, что никто его не трогал. Вот физического контакта он бы не перенес, а так опять, переступив через свои взгляды на жизнь, он работал и каждый день открывал для себя очередные шокирующие для себя вещи.

Как оказалось, многие из работающих здесь официантов потом перезванивают по таким вот полученным визиткам, и это неплохой заработок, которым большая часть официантов не брезгует. Причем перезванивали они как дамам в возрасте, так и этим мужчинам. Для чего мужчинам молодые парни, Алешка догадывался смутно, он не очень понимал, что и как там может происходить, и от одних мыслей об этом его начинало мутить. Наверное, если бы не его лошади, он долго не продержался бы на такой работе. Но каждое утро, приезжая в ЦСКА и видя глаза Вальхензея, слыша тихое ржание Зацепа, он заставлял себя во второй половине дня идти на эту работу. Хорошо, что график у него был два дня, через два и часы работы с двух дня до утра. Такой график жизни тоже дался ему нелегко, хотя со временем он привык и даже был рад, что есть еще два дня выходных, когда он может окунуться в спортивную жизнь, на время забыв обо всем.

Здоровье бабушки за это время ухудшалось, хотя ей и было всего шестьдесят четыре года, да вот только произошедший у нее инсульт уже не давал ей шансов восстановиться. Теперь днем к бабушке приезжала помощница по хозяйству, которая не только присматривала за ней, но и делала уколы и вообще контролировала ее здоровье, так как была раньше медиком. Алеша платил за это, понимая, что должен работать, чтобы его бабушка ни в чем не нуждалась, да и лекарства, выписанные ей, были дорогими.

Приходя домой, он всегда находил время посидеть рядом с креслом Варвары Петровны. Хоть та уже плохо видела и слышала, обычно она, присмотревшись и поправив очки, брала внука за руку или гладила его по голове, сетуя на его опять отросшие волосы и прося его их подстричь. Алеша всегда уводил этот разговор в сторону, теперь стричь волосы он не мог, таковы были требования к его внешнему виду и условия работы в клубе. Вот удивительно, что раньше он не хотел стричь волосы, ему они нравились, когда спадали на глаза, а теперь после всех этих взглядов на себе он хотел подстричься, только бы не смотрели на него так, но обрезать волосы было нельзя.

— Алешенька, — голос бабушки остановил ход его мыслей, он поднял на нее глаза, — давай ты меня в дом престарелых отправишь. Тише, не возмущайся, послушай меня. Я ведь вижу: тяжело тебе приходится. Работаешь много, а деньги тратишь не на себя, а на мою сиделку и лекарства. Ты пойми, мне уже немного осталось, я там поживу, а ты приезжать ко мне будешь.

— Бабуль. Не говори так больше никогда. Слышишь, никогда. Я лучше коней продам, но тебя никогда в дом престарелых не отправлю.

Алешка почувствовал, как комок, образовавшейся в горле, не дает ему говорить. Он уткнулся лицом в коленки бабушки, чувствуя, как по щекам потекли слезы. Так он и сидел, пока бабушка нежно гладила его по голове, а он, как маленький, всхлипывал, уткнувшись в ее ноги. Впервые за это время он позволил себе быть слабым. Ведь он держался, зная, что все на нем и он должен найти выход, чтобы обеспечить жизнь бабушки и не продавать коней. Эта борьба за выживание далась ему тяжело. Хотя он и не показывал этого, да вот только сейчас все накопившееся вырвалось наружу, и слезы сами лились из глаз, а он не сдерживал их, зная, что сейчас позволит себе слабость, а потом опять станет сильным, и ничто его не сломит. Только сейчас такие родные руки бабушки на его голове вернули Лешу в то время, когда он был счастливым подростком, мечтающим об олимпиаде. О том, как он будет выступать на красивом большом вороном коне, а кругом флаги, трибуны и зрители, аплодирующие ему и тому, как он на своем коне преодолевает барьер за барьером…

* * *

В кабинет офиса Гавра на Новом Арбате постучали, затем, открыв дверь, туда зашел мужчина лет сорока с выправкой военного, даже одетый на него деловой костюм не мог это скрыть. Он поздоровался с Гавром и присел в кресло напротив.

— Какие новости по нашим делам Вениамин? — Гавр откинулся в кресле, показывая тем самым, что готов слушать Вениамина, который являлся исполнителем всех его дел, и лишь которому он доверял.

— По родителям Назара: с работы их уволили. Все чисто, уволили по сокращению в связи с возрастом, так что здесь никто даже не подкопается. По их квартире работаю, "черных" риэлтеров уже нашел, обещали до конца года все подготовить.

— До конца года месяц остался. Ну, с этим делом я тебя не тороплю, пусть все тоже чисто сделают, спешка здесь не нужна. Что-нибудь еще по Назару есть?

— Ничего… была у него любовь — Наташа, да вот только она за другого замуж вышла и в Америку улетела. После этого никого у него не было, шлюхи только.

— Несчастная любовь значит, — Гавр поморщился и задумчиво стал смотреть на картину с пейзажем моря на стене.

Ему было обидно, что до сих пор он так и не смог по-серьезному больно задеть Назара. Тот был чист, Вениамин, перекопав все, так и не нашел того, кто бы был Назару дорог. Конечно, удар по родителям — тоже хорошая месть, да вот только родители — это одно, а любимая женщина — это другое. Почему-то Гавр чувствовал, что у Назара есть кто-то, кого он любит. Гавр даже сам не мог объяснить себе, откуда у него это ощущение, возможно, чутье. Ведь после расставания Назара с этой Наташкой прошло достаточно времени, да и вряд ли там была любовь… так, увлечение. И вот после этого проходит столько времени, а Назар так и не женится. Почему? Некогда? Нет, это не объяснение, на такие вещи всегда время находится, если в душе нет того, на ком он не может жениться. Неужели это замужняя женщина? Возможно…