Она попыталась выхватить из рук Дитриха полотенце и рубашку, но он не отпустил. Сделал вид, что разжал руки, а потом сжал их в кулаки, не отдавая вещи.

 – Эй, отдай, – обиженно выдала Аманда.

 – Ты очень на меня рассердишься, если я...

 – Если ты? – переспросила Грант.

 – Если я...

 – Ты...

 Он отбросил вещи в сторону, не глядя, куда именно они приземлятся. Дернул Аманду на себя, обнял её и поцеловал. Сам. Впервые. Не просто ответил на её действия, а проявил инициативу. В первую минуту девушка хотела возмутиться, стукнула его ладонью по плечу, но Ланц этого не заметил, полностью поглощенный своими страстями и страстишками, вырвавшимися наружу.

 Да, это стоило того, чтобы рискнуть их дружбой. Даже, если она сейчас закричит, одарит его пощечиной и сбежит, он все равно будет чувствовать себя счастливым человеком, потому что он, наконец, делает то, о чем мечтал уже довольно продолжительное время.

 Аманда не думала никого бить.

 Она обняла его за шею, скрестив запястья у него за спиной, подалась чуть вперед. На время они отстранились друг от друга, пытаясь отдышаться. Но ни Дитрих, ни Аманда так и не решились разомкнуть объятия. Он продолжал придерживать её, как хрупкую фарфоровую куколку, боясь, что она разобьется, если её отпустить. Грант смотрела на него, не отводя взгляда, непроизвольно облизала губы.

 – Вот на это не обидишься? – выпалил он на одном дыхании.

 Аманда отрицательно покачала головой. Как он мог подумать, что она на него обидится? Разве она может это сделать? Ведь она же сама только о том и думала.

 – Знаешь, я ещё утром хотел тебя поцеловать, – признался он.

 – Знаешь, я ещё утром хотела, чтобы ты меня поцеловал, – ответила она.

 – Интересно, сколько раз за этот день, что мы провели вместе, наши желания совпадали? – задумчиво произнес Дитрих.

 – Думаю, что неоднократно, – усмехнулась Аманда.

 – Что-то мне подсказывает, что ты права.

 – Я всегда права, – вновь сказала, как отрезала, Грант.

 Не позволяя Ланцу возмутиться, прижалась губами к его рту, попутно начиная стягивать с него рубашку.

 В этот момент она думала о Люси. И Дитрих тоже на мгновение подумал о Лайтвуд.

 «Пожалуйста, отпусти его», – мысленно умоляла Аманда.

 «Пожалуйста, отпусти меня. Позволь мне снова стать счастливым», – думал Дитрих.

 «Отпускаю», – это слово, как молния, вспыхнуло в мыслях у обоих.

 * * *

 «Вот уж, правда. И смех, и грех, – подумала Аманда. – Решила пошутить, и что в итоге получила? Действительно, уснула без одежды».

 События прошлой ночи мелькали под сомкнутыми веками, как картинки в калейдоскопе. На одном изображении долго не задерживались, сменяясь очередным слайдом, наполненным эротическим содержанием. Она вспоминала все это и теперь кусала губы, думая, что же делать. Как уйти незамеченной из этого дома? Вспомнив свое поведение, она почувствовала, как к щекам жар приливает. Господи, неужели это она вела себя так пошло? Неужели она на такое способна? Вроде раньше не замечала за собой. Или просто не тот человек в первый раз попался?

 Ужас, ужас, ужас!

 А ещё же родители Ланца. Они, наверняка, слышали все, что происходило в комнате сына. Такое даже глухой услышал бы. Она ясно помнила, что кричала. Дитрих пытался заткнуть ей рот поцелуем, но усилия его были напрасны. Заставить её замолчать получалось лишь на время, а потом все начиналось сначала. Аманда просто себя не контролировала. Не могла думать ни о каком контроле. Всё это казалось таким незначительным. А вот сейчас накрывало волной раскаяния.

 Нет, понятно, почему у Ланца крышу сорвало. Эта обстановка, девушка в его ванной... Он ведь уже проходил через это, так что для него не в новинку. Вопрос: её ли он хотел видеть в своей постели или... Вот на этом «или» Аманда приказала себе прекратить думать.

 Она открыла глаза, повернулась на бок и посмотрела на Дитриха. Он всё еще мирно спал, обняв подушку. Девушка посмотрела на его спину, стараясь оценить масштабы катастрофы. Да, постаралась она на славу. На спине ярко горели несколько полос её работы. Интересно, когда она так разошлась? Сама не заметила. Разум будто отключился, остались одни только инстинкты.

 «А теперь нужно уйти, пока карета не стала тыквой, а Золушка – замарашкой», – подвела она итог и, прижав к груди простыню, спустила ноги на пол.

 – Грант, ты ведешь себя, как мужик, – не открывая глаз, произнес Дитрих.

 – Э... В каком смысле? – удивилась девушка.

 – Это нам свойственно уходить, не прощаясь от любовниц, которые нам не очень-то дороги.

 – Глупости, – нервно хихикнула Аманда.

 – Правда жизни, – ответил Ланц. – Попробуй переубедить меня, что ты сейчас не собиралась сбежать, не попрощавшись.

 – Я не собиралась.

 – Именно поэтому старалась действовать бесшумно. Охраняла мой сон, – протянул он.

 – Да, я собиралась уйти, – покаянно кивнула Аманда. – Просто хотелось избежать утреннего выяснения отношений.

 – Точно, как мужик, – припечатал Дитрих.

 Аманда окончательно скисла.

 – Не хочу думать, что я – заменитель Люси.

 – Ты – не заменитель. Ты слишком хороша, чтобы быть чьим-то заменителем. Тебя стоит ценить такой, какая ты есть, а не подгонять под определенные стандарты и критерии.

 – Льстишь?

 – Правду говорю. Ты же знаешь, от проблем намного легче убежать, чем разрешить её на месте. Во всяком случае, многие так думают. Но они ошибаются. Лучше сразу расставить все точки над i, чтобы не мучиться потом от неизвестности. Раз уж ты избрала мужскую тактику поведения, может, поцелуешь новобрачную? – предложил Ланц. – Меня, то есть.

 – Дурак, – засмеялась Аманда. – Глупости какие-то городишь.

 – А, может, я стесняюсь, – наигранно возмутился он. – Могла бы меня подбодрить немного.

 – Уговорил. Я тебя подбадриваю. Мысленно.

 – Так нечестно.

 – Я не говорила, что буду играть по правилам.

 – А, если так?

 Дитрих присел на кровати, пытаясь пригладить волосы, торчавшие во все стороны. Аманда почувствовала, как он прижимается грудью к её спине. Губы коснулись её обнаженного плеча. Она запрокинула голову, прикрыла глаза.

 Вечность. Вечность в одних объятиях. Быть может, именно этот человек станет для нее кем-то особенным? Быть может, он научит её отличать истинные чувства от поддельных? Тех, что преобладали в её жизни все это время. До тех пор, пока она не встретила его и не сболтнула какую-то глупость о плаще-невидимке.

 – Так мне очень нравится, – ответила она с ленцой в голосе. – Но твои родители...

 – Им нет никакого дела до моей личной жизни.

 – Но они могут зайти сюда.

 – Ночью эта перспектива тебя не пугала.

 – Она и сейчас меня не пугает.

 – Тогда что же тебя останавливает?

 – Ничего.

 Она повернулась лицом к Дитриху, и он, тут же воспользовался возможностью поцеловать её. Так странно это было, будто ничего прежде и не происходило. Аманда целовала его раз за разом и никак не могла насытиться прикосновениями этих губ. Странно. Ведь она считает, что не умеет любить. Раньше точно считала. И, когда Эштон говорил, что ей нужно влюбиться, отмахивалась от его слов. Так что же получается? Она не такая уж равнодушная и холодная, как ей казалось? Конечно, нет. Не равнодушная и совсем не холодная.

 – Дитрих, – тихо позвала она, заставляя его на время отвлечься.

 – Да?

 – Можно попросить тебя кое о чем?

 – О чём?

 – Просто скажи: да или нет?

 – Да, – ответил он, потратив на раздумья не более секунды.

 Аманда обняла его, прижалась, наклонилась к уху и прошептала:

 – Научи меня любить.

 Дитрих понял, о чем она говорит. Сразу же вспомнил разговор в беседке, когда она говорила ему о своей быстро уходящей любви, что не держится дольше определенного срока. Наверное, ей самой это надоело. Аманда хотела настоящей любви. Она хотела любить и быть любимой. Хотела удержать в руках то хрупкое чувство, что уже зародилось в её душе и теперь, как оранжерейный цветок требовало за собой тщательного ухода.

 – Научи меня любить, – повторила она. – Пожалуйста. Просто будь рядом со мной. Позволь поверить, что это прекрасное чувство, о котором так часто говорят люди, не выдумка, а реально существующее явление. Я уверена, что в этот раз у меня все по-настоящему, а не надуманно. Я люблю тебя... И все это время, что была рядом, любила. Так как, научишь?

 Эпилог.

 Эшли Паркер понял, что любит людей.

 И определенных людей, находившихся в зале, и все человечество, в целом.

 За довольно короткий срок (если рассматривать в масштабах человеческой жизни, то год – это ничтожно мало) он успел пересмотреть свои взгляды на жизнь. И понять, что видеть в жизнь в черном цвете – проще простого. Намного сложнее найти в ней прекрасное, поверить другим людям, позволить им стать ближе. Конечно, не всем.

 Но и вечно чураться общества невозможно. Да, не бывает идеальных людей, но сплошную грязь в людях трудно найти. Видишь людей в черном цвете только тогда, когда сам стремишься их очернить, не давая никому шанса проявить себя с лучшей стороны. Закрываясь от окружающих, можно остаться в одиночестве. Лишь на первых порах человек будет им упиваться, а потом чувство триумфа исчезнет, и ничего от него не останется. Только некогда желаемое одиночество, ничего, кроме тошноты и отвращения не вызывающее.

 Паркер понял, что любит свою мать.

 Он всегда её любил, но старался скрывать настоящие чувства за маской циника, озлобленного на всех и вся. Какие бы злые, несправедливые упреки не срывались с её губ во время скандалов и выяснения отношений, рано или поздно она всегда извинялась. И Эшли понимал, что в ней бушевали эмоции. Она не думала того, что произносила. Просто в момент скандала ей хотелось сильнее задеть своего оппонента, и она била в самые уязвимые места. Но разве он не делал того же? Делал. Потому не имеет прав обвинять Шанталь в чем-то. Тем более тогда они были друг для друга единственными родными людьми. Теперь Эшли осознал это особенно ясно.