Гюго шел по ночным улочкам Парижа, вглядываясь в мелькнувшую, то здесь, то там тень. Словно, пугаясь его взгляда, она исчезла на глазах, и он оставался в полном одиночестве со своим, как ему казалось, горем, пережил очередную смерть, чтобы воскреснув, переосмыслить то, что произошло и наконец-то ответить самому себе, что для него сейчас самое главное. А главными героями в его жизни предстали – Габи и крошка сын. И он обязан, должен их найти в её лабиринтах. Ноги его несли неведомо куда. Он бродил по городу и уже, за полночь, очутился возле Собора Парижской Богоматери. Уставший, он присел на входе в эту господню обитель, съежившись, он прикорнул, как ему казалось на 5 минут…

Раннее утро застало Гюго врасплох. Череда людей проходила мимо него, он ощущал на себе их любопытные взгляды. Только традиция послушания, вела их на мессу. Он с завистью смотрел им в след, так как их души были в покое, не то, что у него. Придя в себя, встал, вошел в Собор, стоя у двери, украдкой от любопытных взглядов, вымаливал у Господа, лишь одно – долгожданную встречу с Габи. Слеза скатилась с его щеки, он внутренне почувствовал, что прощен, в который раз, Им, самим Господом, вздохнул легко, плечи, как-то сами собой расправились, видение всего стало чище и отчетливей. Именно здесь, в этом Соборе, он получал подпитку, что давала веру в новую жизнь. Месса закончилась, как – никогда быстро, пролетела вмиг, моментально сошла тяжесть с души и сердца. Народ толпой повалил на Соборную площадь, и та вытолкнула его на свет божий, в день. Выйдя из толпы, он стал искать глазами Габи. Но её не было видно на площади. Уже знакомые ему мальчишки, шныряли под ногами, чинно идущих пар горожан. Он жестом вытянутой руки останавливал одного из бегущих цыганят, заглядывая в его испуганные глаза, попытался поспешно спросить. Тот в испуге стал вырываться, оправдываясь, – Да не брал я у Вас, Месье, ничего! Продолжая, барахтаться, вырываться, кусая руку Гюго, крикнул, – Что ты ко мне привязался? Глядя на беспомощность месье, осмелев, спросил, – Ты, что? Я тебя знаю. Вы с Габи, еще не разбежались? А, то она у нас неусидчивая! Гюго с облегчением вздохнул, взволнованно сказал, – Ну, вот я и хочу Вас спросить о ней. Где она сейчас? Он оглянулся, посмотрел в сторону толпы, но ее в ней не было. Добавил обеспокоенно, – Что-то не вижу Габи. Мальчишка, видя интерес Гюго, решил на этом заработать, – Дай, Месье золотой, скажу! Гюго протянул ему со своей руки золотой, при этом доброжелательно произнес, – Возьми! В глазах мальчишки читалось счастье, он откровенно произнес, – Но, Габи нет в Париже, если она не с тобой! Ищи, теперь, ветра в поле! Опять, наверно, подалась в Трансильванию. Гюго, подавшись корпусом вперед, возбужденно, спросил, – Ты, так думаешь? Мальчишка обескураженно произнес, – Не знаю, Месье! Что, Месье влюбился в Габи? Она такая у нас! Влюблять умеет в себя. Колдунья! Он схватил рубашку в области сердца и откровенно признался, – Сам только недавно ее забыл. Снилась каждую ночь и твердила, – Подрасти сначала, потом влюбляйся! Вздохнув сказал, – Свечу за её здравие ставил, только бы не мучила меня. Махнув рукой, выдохнув, сказал, – Отстала. Гюго с обреченностью, тяжелым вздохом сказал, – Знаю! На себе испытал. Спасибо тебе, сынок! Он отошёл от него, неся на себе свалившуюся тяжесть, на сердце стало нервозно, насквозь пробивал озноб, что-то подавляло, пугало страхом. Он мысленно спросил, – Как, же теперь жить, где ее искать, а как, же мой сын? Испуганно, он оглянулся на Собор Парижской Богоматери, тот стоял, безмолвствуя. Словно, от нахлынувшего предчувствия, посмотрел ввысь, в глазах появилась резь, сквозь нее, небо было цвета граната. Солнце казалось больным, нещадно палящим, казалось, что раскаленный шар падет и произойдет, здесь, сейчас, апокалипсис.

Гюго несколько часов бродил по городу, на ходу переосмысливая то, что с ним происходит. Он никогда бы не поверил, что его, вот – так нещадно станет бить судьба, которая была до последнего времени к нему столь благосклонна. В толпе его задел, кто-то плечом, он остановился, посмотрел на сияющего Андре. Он с какой-то иронией посмотрел на него, ослепляя белизной зубов в заготовленной для таких случаев улыбке, произнес, – Месье, Вы такой мрачный. Что-то случилось у вас? Гюго посмотрев с кривой усмешкой, устало огрызнулся, – Не твое собачье дело. Топай туда куда шел. На что, Андре, хлопая по плечу друга, с ухмылкой сказал, – Да, уж! Могу и Вас с собой взять. Нарочито развязно, панибратски добавил, – Иду к Мадам Розетт, говорят, у нее появилась «куколка», пахнет грудным молоком, и такое выделывать разрешает с ней. Он закатил глаза вверх. Гюго на него с напряжением посмотрел. Андре на это отреагировал, авторитетно добавив, – Сам Дюма вчера с ней провел ночь любви. Сказал, что это было что-то! Виктор стоял, как вкопанный, словно его пробило током. Но, Андре уже не интересовал его друг, стукнув по плечу, уже на ходу бросил, – Не веришь? Спроси у Дюма, он уже, как два часа всем в подробности рассказывает байки, как и что. Убегая крикнул, – Советую!

Несущая толпа поглотила Андре. Гюго стоял ошеломленный, сердце колотилось в тревоге. Мелькнула мысль, что это была Габи, но он тут, же ее отбросил в сторону. Спешно направился в сторону таверны.

Поглощенный мыслями и фантазиями, он не заметил, как очутился у таверны Le PROCOPE. Оттуда, как и всегда, доносились бурные крикливые дебаты, смех и манящий запах кофе, а также свежеиспеченных французских булок. Он поспешил войти, очутившись среди завсегдатаев, что, уже с раннего утра находились там, начал на ходу раскланиваться. Вдали, на своем обычном месте сидела «Великая Кучка», в частности его единомышленники, Мюссе, Мериме. Они, как всегда, были поглощены политикой. Сидя за столом, смеялись, отзываясь о ней, не столь лестными словами. Напротив них сидел, Дюма, как всегда был на своем коньке, смеялся до упада, пародируя власть имущую. Мюссе с сарказмом вставлял реплику, но делал это лояльно, выдерживая этикет в общественном месте. Дюма был шумен, при этом, он с аппетитом уминал цыпленка в вине, запивая старым «Бургундским», его так разобрало, что, вновь решил сменить тему, рассказать о ночи любви, в доме Мадам Розетт. Все сидящие пристально всматривались в его, меняющее от впечатления, лицо.

Как раз в этот момент к ним подошел Виктор Гюго, до его слуха донеслось, – Это что-то, советую! Я с ней помолодел на 10 лет. На него не сразу обратили внимание. Он, стоя у стола, делал вид, что не вслушивается в монолог Дюма, стараясь выказать пренебрежение и отсутствие интереса, всматривался сквозь смог исходящий из кухни на соседние столики, сидящие за ними, были заняты своими байками и выпивкой. Наконец, Дюма замолчал, все с любопытством смотрели на Гюго. Дюма выкрикнул в его адрес, – Ба! Кажется, ты что-то пропустил, Виктор, хочешь, расскажу. Гюго посмотрел, скривив уголки губ, отрицательно покачал головой. Дюма, все, же навязчиво, произнес, – Месье! Вы перестали любить Дам? Он начал весело смеяться. Вслух, вытирая слезу, с сарказмом выдавил, – Да, уж, да, уж! Я забыл, что Вы у нас однолюб, тут, же вспрыснул в кулак. Перегнувшись через стол, он начал бить по плечу Мюссе, тот от неловкости, оглядываясь по сторонам, сбрасывал с плеча его руку. Дюма не унимался, тараторил, – А, вот, я, Месье, Гюго – толерантный! Люблю всех! Особенно, новеньких «бабочек». Дюма схватив его за рукав, усадил на свободное место рядом с собой, дал в руки фужер со старым «Бургундским», при этом с участием, сказал, – Бери! Выпьем за Дам. Между нами встречаются интересные экземпляры. Похлопал по плечу, добавил, – Да, ладно, без обид! Гюго тяжело вздохнув, залпом выпил предложенное вино. Дюма и Мюссе переглянулись. Зло, оглядывая Дюма, Гюго, принялся за трапезу, за обе щеки уминая цыпленка, аппетит, явно был отменный на нервной почве. Дюма глядя на него, с сарказмом, выдавил, – А? Все сидящие за соседним столом дружно засмеялись над этим. Гюго, с грохотом отстранил тарелку с остатками, грохнув кулаком по столу, встал, удалился из таверны. За ним из-за стола поднялся Мюссе, с ужимкой извинившись, глядя на Дюма, сказал, – Кажется, только что, ты обидел Гюго. Пардон! Я вне игры! Дюма округлив глаза, шокировано произнес, – А, что я, собственно, здесь и сейчас такого неприличного сказал? Мериме, с укором произнес, – Только, что, он узнал то, что наверно его задело. Ты, что не видишь, что Виктор сошел с ума, изменяя Адель с той девкой. Она настоящая колдунья! Ходит, как тень, сам не свой! И то, что та доведет его до ранней смерти. Добром все – это не кончится. Он безумен. Со снобизмом взглянув на присутствующих, он спешно семимильными шагами стал догонять Мюссе.

Вечерняя пелена, сотканная из страха, опустилась на город, столь неожиданно, что Гюго не заметил, как уже несколько часов стоит недалеко от парадной дома Мадам Розетт.

Люди, спрятавшись в широких плащах, шли, таясь от встречных, маскируясь до неузнаваемости, прижимаясь к старым стенам, стараясь остаться незамеченными.

Периодически, из двери опрометью выбегали безликие месье, и без оглядки, семимильными шагами, они направлялись к карете, что стояла, как всегда на своем месте, за углом, вдали от фонарного столба. Гюго, стоя чуть в стороне от парадной, боясь пропустить кого– либо из вышедших, наблюдал, не шелохнувшись, глотая воздух, как «рыба», смачивая слюной пересохшие губы. Ему, все-таки удалось, в каждом отметить, того или иного из его знакомых. От чего щемило в груди, сердце от перенапряжения и волнения отбивало барабанную дробь. Он настороженно всматривался в силуэты, силуя себя, поймать ненароком оброненное слово.

Один из них, как очумелый, добежал до своей кареты, сел в нее и через минуту его след простыл, оставив его в недопонимании. Это был Сент – Бёв.

Гюго изумляясь увиденным, про себя констатировал, что у этого ловеласа, явно, период – озабоченности. Налицо переходный возраст. Тяжело вздохнув, он поймал выкрик, что доносился из парадной двери. Кричал, не кто иной, как Андре, на ходу кутаясь в плащ, размахивая тростью, он возмущенно орал, – Эта, сука, мне заплатит сполна! Я буду жаловаться в Префектуру.