— Фросенька, иди успокой, пожалуйста, этих нигилистов, а то скоро начнут люди приходить и будет весьма неудобно.

Фрося резко поднялась со стула и решительно вошла на кухню.

Картина была красочная, от дыма не продохнуть, на столе стояла уже третья, почти допитая бутылка из-под Столичной, в тарелке валялись надкусанные хлеб, колбаса, сыр, кое-как нарезанные солёные огурцы и помидоры, да, и ещё какая-то снедь украшала этот шикарный натюрморт.

Фрося подошла, сгребла все тарелки со стола и вывернула остатки еды в мусорное ведро, туда же последовали бутылки, включая и недопитую, вымыла и вытерла насухо стол, и взялась за мытьё посуды:

— Мамань, что это за произвол, мы же не подростки слюнявые, всё же мужчины в годах…

— Андрюша, тссс, тссс, с тёщей шутить опасно, у неё же тарелки в руках.

— Так, ребята, мигом в душ и в люлю, вы на похороны приехали или досуг в душещипательных беседах проводить.

Скоро люди начнут приходить, в два часа похороны, а на ваши морды посмотришь и подумаешь, что на свадьбу приехали.

— Мать, как ты красиво стала изъясняться, даже твоего деревенского выговора почти не слышно, что делает с людьми Москва и окружение.

— Андрюша, сделайте, пожалуйста, то, о чём я вам раннее говорила, сами не позорьтесь и не позорьте меня, а тем более, память моей мамы Клары.

— Мамуль, в двенадцать скажи, чтоб разбудили, нас уже нет.

После ухода подвыпивших ребят, Фрося закрыла дверь на кухне и растворила настежь окно, пусть уйдёт этот тяжёлый табачный дым.

А не такие уж плохие ребята, просто я наверно подхода к ним не находила, мне бы всё командовать, да поучать, вот, мама Клара умела находить общий язык со всеми, и с малыми, и старыми, и с лоботрясами, и с людьми из культуры, искусства и с работниками из высших эшелонов власти.

Наверно, за эти годы, что я прожила с ней рядом чему-то и научилась, по крайней мере, хочется на это надеяться.

В дверь на кухню тихонько постучали, Фрося оглянулась, и сквозь матовое стекло узнала силуэт своей дочери.

Глава 10

Сердце матери гулко застучало в груди, давно она не говорила со своей дочерью по душам, да и когда можно поговорить, рядом с ней теперь присутствует другой человек, заменивший ей мать:

— Заходи Анечка, заходи доченька…

Фрося поспешно распахнула перед дочерью двери.

Аня вошла на кухню, с её чуть помятого после сна лица в свете ярких лучей солнца начинающегося майского дня, смотрели печалью широко распахнутые отливающие цветом мёда необыкновенные глаза.

Мать с дочерью шагнули на встречу друг другу и Аня, всхлипнув, положила голову на плечо Фросе:

— Мамочка, как я по тебе скучаю, как мне часто тебя не хватает, я живу сейчас и постоянно чувствую на себе твои осуждающие глаза.

— Анюточка, я не осуждаю, а страшно переживаю за тебя, за твою не сложившуюся жизнь, болит сердце, что ты отлучена от любимой работы и, возможно, скоро покинешь эту страну, а как я буду жить с этим даже не представляю.

Раньше или позже, ты всё равно вышла бы замуж, а с замужними дочерьми отношения складываются по иному, это уже во многом зависит от зятя.

Фрося уселась на кухонную табуретку, посадила на колени дочь, как когда-то делала в её детстве и юности, и стала плавно качать из стороны в сторону:

— Дочужка, ты уже сама воспитываешь двух дочерей и должна меня хорошо понимать, как больно, когда рушатся надежды, когда твой ребёнок страдает, а ты ни чем, ни чем совершенно не можешь ему помочь…

— Мамочка, когда-нибудь всё образуется и ты, ещё будешь радоваться моим успехам, я твёрдо в это верю.

— Дай бог, детка, но если это произойдёт, то уже далеко от меня.

— Мам, я ведь и так, далеко теперь от тебя.

— Да, Анюточка, далеко и обидней всего, что далека стала душой.

— Мамуль, это не правда, просто я нахожусь между Мишей и тобой, а вы, как только оказываетесь рядом, сразу же начинаете пикироваться, а моя душа разрывается на части от страха, что произойдёт конфликт, что каждый из вас может обидеть друг друга, я не могу разделиться на двоих, а сложить вас мне не удаётся.

— Анютка, я же понимаю, что ты уже у меня взрослая девочка, что у тебя своя самостоятельная жизнь, ты сама уже растишь двух девочек, и становиться поперёк между тобой и Мишей я не собираюсь.

Если бы не сегодняшнее положение вещей, я вполне приняла бы нормально твоё замужество, и постаралась найти общий язык с твоим мужем, но то, что он натворил, я ему простить не могу.

— Мамочка, всё образуется, мы уедем в Израиль, я всё сделаю, что от меня зависит, чтоб снова работать врачом, что бы вы с Ривой опять мной гордились.

Кстати, Рива в письмах заверяет, что она всё сделает для этого, а они с мужем не последние люди в израильской медицине…

— Доченька, для этого вам нужно ещё туда попасть и не забывай там совсем другой язык, другой подход, ай, что там говорить, там всё другое.

— Мамуль, я уже учу иврит, насколько это можно выучить в моём восприятии его, а раввин Пинхас оказывает мне в этом посильную помощь.

— Ах, скоро я окажусь в положении Ривы, только издалека по письмам буду радоваться твоим успехам.

— Мамуль, жизнь ведь не стоит на месте, может быть, скоро появится возможность, тебе прилетать к нам, а мне к тебе…

— Анюточка, на эту тему мы можем с тобой говорить день и ночь, но от этого ничего не изменится, я уже смирилась с тем, что ты находишься от меня на далёком расстоянии, а всё остальное, как говорил незабвенный ксёндз Вальдемар, в руках божьих, а вот, то, что зависит от нас надо постараться использовать в жизни по максимуму, так мне всегда говорила моя мама Клара.

Ещё я могу вспомнить раввина Рувена, который убеждал меня в том, что если есть у человека шанс, он не должен его упускать, чтоб потом не жалеть об упущенных возможностях.

Анюточка, я отлично понимаю, что твой отъезд в Израиль, на сегодняшний день и есть тот шанс, который ты не должна упустить и поэтому я не буду препятствовать твоему отъезду, а больше того, сделаю всё, что от меня зависит, чтоб ты опять стала счастливой, даже оставшись от тебя вдалеке и с разбитым сердцем…

Всё, доченька, я хочу последние часы, которые осталось провести Кларе Израилевне на земле, побыть с ней рядом, тем более, я слышу, люди стали приходить.

Мать с дочерью поднялись на ноги, крепко обнялись, постояли так некоторое время молча и вышли из кухни.

У изголовья покойной Клары Израилевны по-прежнему сидел Алесь, погружённый в свои думы, не замечающий ничего и никого вокруг.

Фрося подошла к нему, положила руку на плечо:

— Алесик, иди, пожалуйста, отдохни в спальне, может и поспишь немножко, у тебя совсем ввалились глаза, а тебе надо быть сейчас очень сильным.

Ступай, ступай, пока ты будешь здесь в Москве обследоваться, я буду всё время рядом с тобой, мы ещё станцуем на свадьбе у нашего Андрейки.

Алесь, не стал возражать, усмехнулся, благодарно посмотрел на Фросю и медленно удалился.

Фрося поменяла почти догоревшие свечи и уселась рядом со своей мамой Кларой.

Она хотела уйти в мыслях от недавнего разговора с дочерью, но ей это не удавалось, щемило сердце от мыслей о возможной скорой разлуке, оттого, что так мало они поговорили, и представиться или нет случай поговорить ещё так по душам в ближайшее время, она была не уверенна.

Опять к гробу стали подходить знакомые и не знакомые люди, опять надо было отвечать на ничего не значащие вопросы и расспросы.

К ней подошла выспавшаяся Аглая и шёпотом позвала с собой, выйти и обсудить без свидетелей возникшие организационные вопросы.

Нет, наверно больше толком и не получится побыть, и попытаться встретиться с душой мамы Клары, придётся это отложить на тот момент, когда она будет приходить к ней на могилу, ведь через несколько часов состоятся уже похороны.

Глава 11

Аглая увлекла Фросю опять на кухню, на которой та совсем недавно разговаривала с дочерью:

— Послушай, подружка, я понимаю, что тебе сейчас не до этого, не буду долго мучить тебя организационными вопросами, так, кое-что уточню, разъясни некоторые моменты, и я возьму всё на себя.

Тут приходят люди и задают такие вопросы, что у меня уже голова кругом, я просто не знаю, что отвечать и что делать.

Вот, скажи, кто поможет мне организовать поминки, готовку я беру на себя и уже сейчас пойду к соседям готовить, только скажи, к кому лучше…

Тут, какой-то сморчок приходил и спрашивал, когда ему можно зайти помолиться за усопшую, уверял, что рядом с Кларой Израилевной во время молитвы должны быть десять мужчин, обязательно евреев и в головных уборах, умора…жаловался, что и так, его не пригласили молиться сразу же после смерти Клары, и на какое кладбище ему придти прочитать какой-то кадиш…

Ну, ладно, хватит о нём, тут плакать впору, а меня смех от него разбирает, признаюсь тебе честно, даже, когда поп кадилом машет, я кисну от смеха, мы с Кларой были одной веры, одним словом — безбожники.

Так, не возражай, деньги твои не нужны, тут твой зять малость подкинул, Алесь с Андрейкой немалую сумму вручили, Роза Израилевна какую-то солидную пачку деньжат оставила…

Ах, да ещё с прежней работы Клары лежит пухлый конверт…мы с Анютой только успеваем принимать подношения.

Не волнуйся, всё будет честь по чести, в грязь лицом с поминками не ударим.

Да, приехал твой Стасик и они с Анютой разгружают машину, навёз кучу продуктов, я сказала, что бы они всё разместили у соседей, скоро твой сынок появится здесь, и я его отправлю в магазин за водкой, вином, хлебом и прочим, это не твоя проблема…

— Аглашенька, ты хочешь меня полностью отстранить от моих обязанностей хозяйки дома, но я и не возражаю, очень тебе благодарна, моя голова гудит от всего происходящего вокруг.