Под неизменное балагурство Андрея вместе с большой кружкой чая, она съела два бутерброда, услужливо подсунутых ей под руку Аглаей.

Последняя заметила Андрею:

— Ах, дружок, какой ты всё же баламут, а ведь, на самом деле, хороший парнишка, думаю, что мечта многих девиц и их матерей, которые бы хотели иметь тебя мужем и зятем.

— Что вы, тётенька Аглашенька, та, которая может стать моей тёщей, вряд ли благосклонно относится ко мне.

Я же не того сословия, хотя мой папан из благородных, а маманя сто очков вперёд даст той великосветской.

Моя маман по внешнему виду и по умению адаптироваться в любых ситуациях, вряд ли кому-то уступит, а умению дать отпор любому человеку и в разных инстанциях ей просто равных нет.

— Сынок, а, что я такая скандальная баба?…

— Прости мамань, я имел в виду, что только в случае надобности.

Все присутствующие заулыбались, вспоминая случаи Фросиного противостояния в некоторых жизненных ситуациях, а если бы они ещё знали, как она в своё время отбрила кэгэбиста, но про это она никому не рассказывала, стыдно как-то было.

Фрося попросила ещё кружечку чаю и взглянула на дочь:

— Анюточка, а, что ты мне хотела важного рассказать, может это связанно с твоим восстановлением на работу в больницу?

— Нет, мамочка, об этом уже речи нет, ты же знаешь, что мы ждём разрешение на выезд, на постоянное место жительства в Израиль.

А вот, дядя Ицек, как раз, получил такое разрешение и за месяц должен покинуть Советский Союз.

Он передавал свои соболезнования и убедительно просил, когда у тебя появится возможность, в течение этого срока, обязательно подъехать к нему.

Дядя Ицек сказал мне, что чуть попозже должен позвонить тебе, хочет обратиться с какими-то просьбами, но о подробностях не поведал.

Фрося горестно вздохнула, ещё один друг покидает её, хотя и так, в последнее время они очень редко виделись с Ицеком, а по телефону какие могут быть беседы.

В разговор опять встрял Андрей:

— Мамунь, а может и тебе рвануть на обетованную землю, у тебя и фамилия сейчас подходящая, и сын рядом вполне семитской наружности, а главное, твоя любимица, в конце концов, получит это злосчастное разрешение, и отправится на дорогое ей место жительства, где её ждёт, не дождётся мамочка, из рук которой ты тридцать лет, без малого назад, приняла эту малышку.

На кухне повисла напряжённая тревожная тишина.

После до неприличия язвительного выпада Андрея, всем присутствующим здесь, стало почему-то неловко смотреть друг другу в глаза.

Вначале Аглая, потом Алесь, затем и Аня с Мишей, и последним, после своего необдуманного острого заявления, поднял на мать глаза Андрей:

— Андрюшенька, всё правильно говоришь, но не в то время и не в том тоне, и честно признаюсь, никогда об этом ни думала.

Мама Клара крайне негативно относилась к капиталистическим странам и как она выражалась — оголтелый империализм несёт человечеству голод и разруху, войны и порабощённые народы и многое всякое такое, к этим странам она причисляла и Израиль, а я, если честно признаться, в этом мало смыслю, хотя не понимаю, почему так плохо, когда люди могут, благодаря своему уму, труду и сноровке жить богаче, чем ленивые, пьяницы и иждивенцы…

После полушутливого заявления Фроси, атмосфера на кухне сразу же разрядилась.

Миша взглянул на Андрея:

— Послушай, дорогой родственник и другим будет не вредно послушать, я всё же объясню суть происходящего в последнее время с нами…

Даже после Шестидневной войны, когда всё еврейство Литвы встрепенулось и люди стали подавать один за другим заявления на выезд в Израиль, мы этого с Аней не делали, ведь у каждого из нас была отличная работа, и нас вполне устраивала жизнь, и менять что-то в ней нам было не с руки.

В августе шестьдесят восьмого у нас родилась Маечка и тогда же Советские войска вошли в Чехословакию, многие граждане Литвы не согласились с этим поступком властей страны Советов, в том числе и я.

В своей газете, а работал я уже заместителем главного редактора в «Советской Литве», поместил статью, хоть и в мягкой форме, но осуждающую это решение, и, конечно же, в обход главного редактора.

После этого незамедлительно последовали санкции и я с треском вылетел с работы с лишением звания журналиста, без права работать в периодической литературе.

Все мои просьбы и ходатайства были напрасны, ведь демократия и свобода слова у нас только в конституции, а на самом деле, над всеми висит железный кулак партократов.

Помыкался я с пол года, посоветовались с Аней и подали документы на выезд в Израиль, хотя честно скажу, в ту страну меня особо не тянет, другое дело в Штаты.

Прошло ещё несколько месяцев после подачи нашего заявления и Аню успешно выпроводили с работы, видно органы подсуетились.

Вот, по сути и весь сказ, разрешения на выезд до сих пор нет, и мы, поэтому перебиваемся на своих теперешних жалких работах.

После достаточно ёмкого и полного объяснения, ни у кого не возникло вопросов, да и к чему были они, помочь молодым людям никто не мог.

После длинного монолога Миши все потянулись с кухни, но муж Ани вдруг обратился к Андрею:

— А, что, не составишь компанию, мне, пожалуй, сейчас необходимо выпить…

— А, почему бы и нет, мне кажется, что после твоего подробного разъяснения, у меня появилось к тебе очень много вопросов…

Аня грустно взглянула на мужа и брата, поднялась, и первой вышла из кухни, вслед за ней — остальные.

Глава 9

Вторую ночь возле усопшей Клары Израилевны Фрося провела в окружении близких и друзей.

Но на этот раз Фросе не дали долго бодрствовать и отправили спать, аргументируя тем, что завтра её ждёт очень тяжёлый день, и ей, как хозяйке надо будет находиться в сносной форме, будет крутиться много людей, столько ожидается всяких предвиденных и не предвиденных событий, поэтому её вменяемость просто необходима.

Фрося не стала перечить, особо настаивающим Ане с Аглаей и отправилась в спальню, тем более ей надо было обдумать в тишине разговор, состоявшийся только что на кухне.

А здесь было, что…выпад Андрея, а затем подробное объяснение ситуации Мишей, сложившейся у них с Аней, не добавили ей оптимизма, а посеяли в её душе ещё больший разброд.

Долго размышлять у неё не получилось, незаметно она быстро провалилась в глубокий сон, сказалась прошлая бессонная ночь и сегодняшний напряжённый день.

Душа просто вымоталась от всех этих разговоров, дум, встреч и слёз…

Солнечные лучи упали на лицо Фроси, она как обычно радостно открыла глаза, но реальность тут же вернула в действительность.

Она поспешно привела себя в порядок и вышла в зал.

Возле гроба сидел один подрёмывающий Алесь, с кухни доносились голоса Миши с Андреем.

Фрося присела рядом с когда-то любимым человеком и тот сразу встрепенулся:

— Фросенька, я отправил Аглаю с Аней поспать, сам же я в последнее время мало сплю.

Фрося пропустила мимо ушей слова Алеся о его плохом сне:

— А, эти обормоты, так и не ложились…

— Похоже, и не собирались, они даже не удосужились заглянуть сюда, надо их остановить, а то на похоронах будут никакими, перед людьми ведь будет стыдно.

— Сейчас мигом разгоню эту братию, то были как кошка с собакой, то водой не разлить, похоже, общую тему оседлали, два умника.

— Фросенька, как думаешь дальше жить, ведь со смертью Клары Израилевны многое тебе придётся поменять в жизни…

— Алесик, тут ты прав.

Первым делом уволюсь с работы, три смены мне сейчас никак не подходят, пацана в таком возрасте одного кидать не резон, это всё же Москва и ребят тут не сравнить с Поставскими или Сибирскими.

Я тебе честно признаюсь, ведь работала не ради денег, сам понимаешь, мама Клара получала приличную пенсию и только последние два года не работала, и у меня в заначке кое-что имелось, и многое из того ещё осталось…

— Ох, Фросенька, в тебе я нисколько не сомневался, как ты умеешь жить и устраиваться в жизни, знаком не понаслышке.

— Алесик, я ведь никого в жизни не обманула, ну, если только Степана и то с тобой…

Алесь восхищённо посмотрел на некогда такую любимую женщину:

— Фросенька, я совсем не покривлю душой и уже не в первый раз скажу, что эти три года с тобой, самые счастливые мои в жизни…

— Ладно, Алесик, не будем ворошить, то, что быльём поросло, расскажи лучше про себя сегодняшнего, что-то плоховато выглядишь…

— Фросенька, я ведь в Москву приехал не на похороны, это просто так совпало.

Прибыл я сюда с направлением в онкологический центр на обследование, а Андрей так или иначе собирался сопровождать меня.

Невольные слёзы побежали по щекам Фроси:

— Алесичек, как же так, и насколько это серьёзно?…

— Не знаю Фрося, не знаю, для этого и приехал на обследование, может скоро и финиш, а может быть и порыпаюсь ещё немного.

Жаль, я уже почти одной ногой был в Москве, руководство нашего университета согласилось отпустить меня в МГУ, я ведь уже защитил кандидатскую, и готовил докторат, при чём мои докторские работы сразу по двум языкам, немецкому и польскому весьма одобрительно встретили в нашем университете и Москва заинтересовалась…

— Алесик, может быть диагноз не подтвердится, бывает же такое, дай бог, всё ещё обойдётся…

— Очень хочется в это верить, мы тогда будем с тобой жить в одном городе, часто встречаться, надеюсь, нам ничего не мешает оставаться друзьями…

— Алесик, мы же все последние годы поддерживаем связь, перезваниваемся и когда ты бываешь в Москве, всегда встречаемся с тобой, и даже уже есть облюбованные нами рестораны…