Шейх резко удалился, его полотенце развевалось за ним.

— Милая, он не пьет, — прошипел Бен. — Им же религия не позволяет.

— Ой, — София почувствовала себя задетой. — Я знаю.

Она скользнула за мраморную статую, достала свой спрятанный кубок и спешно отхлебнула еще один большой глоток пунша.

Даже появление Жана и Валери не могло уменьшить ее восторга. На них были лучшие выходные костюмы, которые супруги, вероятно, приобрели еще во времена немецкой оккупации. На Валери красовалась шляпа. Жесткие черные штаны Жана были коротковаты ему сантиметров на пять.

Александра, необыкновенно тронутая, сказала обоим, что они выглядят очаровательно.

София вдохнула запах одеколона Жана, после чего ей понадобился еще один глоток пунша.

Подглядывая из-за статуи, София внезапно увидела облако взъерошенных волос и неприлично рваные джинсы, которые произвели переполох в главном холле.

София напряглась. Сначала она подумала, что это какая-нибудь сумасбродная знаменитая модель, поскольку с ней дружески болтали два чиновника из «ЮНЕСКО». У Софии отпала челюсть, когда высокая девушка обернулась: ее взору предстала Тэш.

Как она посмела? София пришла в ярость. Так вырядиться! И на ней серьги матери. Какой эгоизм! Как старшая дочь она имела право первой их надеть.

В этот момент Софию отвлекло прибытие одной назойливой знакомой и ее нового жениха из клана Кеннеди.

Они как раз позировали фотографу из «Хелло!», и, вынырнув из-за статуи в самую подходящую минуту, София оказалась запечатлена на снимке: ее в обе щеки целуют самые знаменитые губы Голливуда.

Несколько гостей по ошибке приехали в камзолах и кринолинах. Некоторые, считая, что костюм должен быть еще более позднего периода, появились в корсажах, многоярусных накрахмаленных париках и с кружевными веерами. Один человек даже пришел в костюме гориллы. Он вел колонку сплетен в «Бритиш дейли» и после нескольких бокалов пунша отправился в направлении амбара, откуда так и не вернулся.

Лавируя между официантами и гостями, появилась группа артистов, нанятых Софией для увеселения гостей. Мужчина на ходулях жонглировал ножами, заклинатель змей, одетый как придворный шут, оборачивал своего удава вокруг украшенных бриллиантами шей смеющихся, глубоко дышащих от страха или визжащих женщин и непристойно шутил на итальянском языке.

В длинной галерее гости по очереди играли в средневековые игры. Майкл Хэннесси наслаждался своей ролью судьи: свисток и трубка зажаты между зубов. Вместо того чтобы позволить знаменитостям жульничать, он, по совету Софии, кричал и вопил, как большая шишка, окруженная подобострастными подхалимами. Многим это обращение показалось таким оригинальным, что они с удовольствием вставали в очередь, чтобы поиграть еще.

— Извини, дорогая, но не могу, черт возьми, позволить тебе жульничать. Ступай в конец чертовой очереди.

В дальнем конце, на сцене, некий мускулистый мужчина, одетый в леопардовое трико, вбивал гвозди в деревянную доску различными частями своего тела. Ему аккомпанировали музыканты пиликающего и гудящего средневекового ансамбля. Они пили пунш, — курили сигареты и в общем не особенно походили на певцов, исполняющих мадригалы. Игрок на лютне был уже пьян. По дороге со станции он заблудился, и ему налили несколько стаканов коньяка, чтобы музыкант успокоился.

Тэш и Салли, укрывшись за высоким цветком в горшке, рассматривали гостей. Салли завладела бутылкой шампанского.

— Меня зовут Рауль, — хриплый голос пощекотал волосы у уха Тэш, и пара сияющих глаз медленно прошлась вверх-вниз по ее телу с видом опытного оценщика.

— Привет, Рауль.

Тэш увидела очень белые зубы и темную загорелую кожу.

— Можно?

Рауль накрыл ее руку своей теплой ладонью. Все еще смотря Тэш прямо в глаза, он сделал огромный глоток из бутылки шампанского.

— Ты ужасно симпатичная. — Рауль вытер свой улыбающийся рот тыльной стороной ладони. На его щеке была красная помада, и он с трудом фокусировал взгляд. — Хотел спросить, можно ли…

— Боже, Рауль, посмотри! Это же Фрисби Гиллеспи.

Внезапно появился его друг и потащил ловеласа в сторону лысого мужчины, который вылавливал канапе из декольте своей хихикающей подружки.

Волнуясь, Тэш осмотрела себя: не вываливаются ли из джинсов те части тела, которые должны быть скрыты.

— Ты ему понравилась. Потому что ты оригинальная и сексуальная, — объяснила Салли, смеясь и забирая бутылку. — Немногие из этих людей осмелились бы прийти на подобное мероприятие в джинсах!

— Но…

— Боже, Тэш. Это Мик Джаггер разговаривает с твоей матерью?

Тэш проследила за взглядом Салли, рассмеялась и покачала головой.

— Это месье Дюкрюи. Он управляет деревенским баром.

— А, — вздохнула Салли, оглядываясь по сторонам.

Тэш восхитилась, с каким высоким профессионализмом София приветствовала каждого гостя. В то время как ее мать и Паскаль все делали неправильно и смеялись со своим обычным добродушием, чем отпугивали гостей, София была просто воплощенным гостеприимством: она помогала каждому почувствовать себя почетным гостем.

Это у нее получается лучше всего, подумала Тэш. Именно этого София всегда и хотела. Все правильно: если ты действительно чего-то хочешь, то должен пойти и добиться этого с сжатыми зубами.

Тэш осмотрела холл в поисках Хуго, затем сама себя одернула и громко рассмеялась. Что за глупости приходят ей в голову?

Салли странно на нее посмотрела.

— Надеюсь, Мэтти скоро вернется. — Она вздохнула. «И Найл», — мысленно добавила Тэш.

В банкетном зале Джинджер и Олли стояли в очереди у длинного, покрытого белой скатертью стола, медленно приближаясь к одетым в ливреи официантам, разливающим фруктовый пунш из двух хрустальных чаш.

В дальнем конце Аманде протянули чашку с пикантным розовым напитком. Осушив его одним глотком, она беспокойно посмотрела вокруг. Она никого здесь не знала. Хуго ее полностью игнорировал, словно подросток, встретивший свою бывшую подружку на танцах, но слишком гордый, чтобы пойти на примирение на глазах у своих приятелей. От этого Аманда чувствовала себя отчаянно неуверенной, одинокой и — впервые за много лет — смущенной. Она всегда ощущала свое превосходство над Софией, но ее ошеломил состав гостей вечеринки. Похоже, что у этой пустышки, жены Бена, записная книжка действительно полна фамилиями самых известных людей.

— В чем задержка? — лениво зевнул Джинджер, подмигнув симпатичному официанту.

Когда их очередь почти подошла, Джинджер извлек из своего пиджака литр водки «Смирнофф Силвер Лейбл» со вкусом этилового спирта и начал отвинчивать крышку.

— Что ты делаешь? — Олли удивленно засмеялся.

— Следую подлым указаниям твоего брата, — Джинджер тихо пододвинулся к толстому немцу-промышленнику. — Итак, когда я скажу «пошел», отвлеки всех.

— Что?

— Сделай что-нибудь, чтобы отвлечь всеобщее внимание на несколько секунд.

— Что, например? О господи, этого нам только не хватало.

Олли закатил глаза, наблюдая, как к ним приближается его мать. Голубое платье Касс Хэннесси победно развевалось, а за ней следовал винодел Паскаля, Антон: черные волосы зализаны назад, а несколько подбородков подпирает жесткий воротник-стойка. Он держал в руке слегка увядшую красную розу.

Касс отмахнулась от Антона и направилась прямиком к сыну.

— А, вот вы где. — Она блеснула на Джинджера глазами, затем повернулась к Олли. — Отец просил, чтобы ты принес ему табак из нашей спальни.

— Vous voulez, monsieur?[42]

Олли посмотрел на официанта, протягивающего ему стакан с пуншем.

— Ах да, спасибо.

Он сделал огромный глоток и протянул стакан обратно, нервно глядя через плечо назад. Джинджер держал водку у бедра, как винтовку.

— Пойдем со мной посмотрим на les etoiles.[43] — Антон дышал чесночным запахом прямо в декольте Касс.

— Нет, Антон, спасибо.

Касс спиной влетела в Олли как раз в тот момент, когда Джинджер прошипел ему в ухо: «Пошел».

— Что, прямо сейчас? — Олли трусливо сглотнул.

— Боишься замерзнуть? Но я сделаю так, чтобы тебе было тепло, mon ange.

Антон, заигрывая, размахивал своей увядшей розой.

— Быстро. — Джинджер предостерегающе вздернул рыжие брови.

— Боже, — тихо простонал Олли. — Будь что будет!

Он повернулся к Антону, который уже прижимал Касс к толстому немцу.

— Оставь мою мать в покое, ты, подлый мерзавец! — прорычал он, как надеялся, с шекспировскими интонациями. — Она замужняя женщина. И если сегодня у нее слегка выглядывает грудь, и она накрашена, это вовсе не означает, что мама готова к прелюбодеянию в многочисленных постелях.

— Э? — Глаза Антона выкатились от удивления.

Официант, который все еще держал стакан Олли, с интересом посмотрел на Касс. Та покраснела, ее накрашенные губы полностью исчезли, превратившись в тонкую полоску. А в это время литр водки опрокинулся в оставленную без присмотра чашу.

Лихорадочно соображая, Олли взял обратно свой стакан и поблагодарил официанта. Затем выхватил из рук Антона увядший цветок, и со словами «Коварство и любовь!» он опрокинул пунш на голову француза.

Но Антон, будучи прелюбодеем со стажем, давно научился уклоняться от ударов. Он мгновенно отскочил в сторону, и тягучая розовая жидкость пролилась на большой живот толстого немца.

— Ox… Mein Gott![44]

— Черт. — Олли протянул розу возмущенному немцу. — Прости, мой друг, прости!

И, быстро подмигнув Джинджеру, с видом мученика метнулся в сторону двери. Пока официант, рассыпаясь в извинениях, вытирал промокший живот гостя, некая еще более толстая фрау начала выкрикивать обвинения в адрес Касс, чем привлекла всеобщее внимание.