— Что это за картина? — полюбопытствовал я.

— Ах, эта? Ранний Бредански. Угри в банке.

— А я думал — лабиринт в Хэмптон-Корте, вид с высоты птичьего полета.

— Вы презираете современную живопись?

— Нельзя презирать то, чего не знаешь.

— Да? А я думаю, можно. Многие мои знакомые всю жизнь этим успешно занимаются.

Пауза.

— Спасибо за напиток. Я…

— Плесните-ка мне еще. Я не могу сама встать — пока вы здесь.

Я наполнил бокал. Женщина зорко следила за моими движениями.

— Скажите… Что, все страховые агенты такие же, как вы?

— То есть?

— Ну… вес тринадцать стоунов, густые волосы, холодные серые глаза…

— Вы преувеличили — в смысле веса. Нет, другие не похожи на меня.

— Не столь симпатичны?

— Напротив, гораздо симпатичнее.

— А, все равно, — она зевнула. — Бьюсь об заклад, вы можете быть интересным, если перестанете напускать на себя.

— Вы тоже.

Она отпила несколько глотков.

— В таком случае, чего мы ждем?

Я отвернулся, чтобы наполнить свой бокал.

— Может быть, вашего мужа?

Когда я повернулся, она пристально смотрела на меня; глаза превратились в два маленьких коричневых камешка.

— Мой муж в Шотландии.

— Я бы не стал на это полагаться. Вы же знаете: от этих зануд всего можно ожидать.

С минуту мы оба молчали. На улице монотонно выла собака.

— Да уж, он вышибет из вас дух, если застанет в моей спальне! — мстительно заявила Вера Литчен.

— Я весь дрожу.

Она бережно поставила свой бокал на ночную тумбочку.

— Когда допьете, надеюсь, вы найдете дорогу?

Я не стал огрызаться. И так сказано более чем достаточно.

— Доброй ночи, миссис Литчен.

Она не ответила, и я вышел из квартиры. Пришлось, правда, повозиться, ища защелку на входной двери: она была замаскирована таким образом, чтобы не портить рисунок.

* * *

Прошло добрых десять дней, прежде чем я отважился позвонить в фирму ”Делахей”. Все это время мне и хотелось и кололось: вдруг нарвусь на какое-нибудь оскорбительное замечание? Но… человек не всегда слушается доводов рассудка.

— Вы не могли бы сказать, по каким дням у вас бывает миссис Мортон?

— По вторникам и пятницам, сэр.

— Большое спасибо. С вашего позволения, я позвоню завтра.

Но не позвонил. За время, прошедшее с моего посещения Ловис-Мейнора, я перелопатил такую гору работы (лишь бы отвлечься и не думать), что решил: ничего не случится, если я перенесу парочку деловых встреч на завтра. Так что в три тридцать я уже шагал по направлению к Клэр-стрит. Обойдя здание и убедившись, что нет запасного выхода, я приготовился ждать. Это оказалось не слишком тягостно, потому что как раз напротив расположился магазинчик, где торговали художественными репродукциями, так что я примерно час околачивался там — к плохо скрываемой досаде продавцов.

Без четверти пять показалась Сара и пошла по направлению к Бонд-стрит. Она была в туфлях на низком каблуке и двигалась быстрым шагом, неожиданно размашистой походкой, искусно лавируя между прохожими. Я догнал ее только в конце улицы и с наигранным удивлением воскликнул:

— Так это все-таки вы! Мне показалось, я узнал походку.

На ее губах мелькнула удивленная, немного растерянная улыбка.

— Я только что с работы. Как поживаете, мистер Бранвелл?

— Вот, вышел выпить чашку чаю… где-нибудь поблизости. Не составите компанию?

— Благодарю. Но я хочу успеть на электричку до часа пик.

— Он уже начался. Смотрите, что делается. Какие-нибудь полчаса ничего не изменят.

Она как будто собиралась возразить, но вдруг передумала, и я повел ее через Пиккадилли в маленькое кафе на другой стороне. На ней были красное, цвета бургундского вина пальто с широкими рукавами и маленькая круглая шляпка в тон, со сверкающей черной булавкой. Благодаря этому она казалась старше и загадочнее.

Когда мы уселись за столик, я не удержался:

— По правде говоря, я нарочно поджидал вас перед зданием фирмы.

Сара поставила сумочку, сняла и аккуратно сложила перчатки и принялась просматривать меню.

— Смешно, правда? — не унимался я.

— Почему? — она слегка покраснела, но не подняла головы.

Тут как раз подошла официантка, и я попросил поджаренные ячменные лепешки. Оказалось, их нет, а есть только тосты и бутерброды с маслом. После ухода официантки я извинился:

— Не нужно было сюда приходить. Откровенно говоря, я замышлял поход в ”Беркли”, но увидел вас — и все вылетело из головы.

— Это вы вчера звонили?

— Да.

— Я частенько захожу сюда на ленч. А в ”Беркли”, наверное, уже лет пять не была — никак не меньше.

Теперь, оставшись с ней наедине, я чувствовал себя страшно неуверенно.

— Вы давно работаете на ”Делахей”?

— Полтора года.

— Неплохое хобби.

— Это больше, чем хобби. Нам нужны эти деньги.

— На карманные расходы?

— Силы небесные, конечно же, нет. Вы имеете представление, во что это влетает — жить в Ловис-Мейноре?

— Извините, что лезу не в свое дело.

— Это никакой не секрет. Отец Трейси умер в сороковом году. Все их сбережения съел налог на наследство. Налоги растут как на дрожжах.

— А как же балет? Кажется, вы собирались посвятить себя танцу?

— Война положила этому конец. Впрочем, скорее всего, из этого все равно бы ничего не вышло. Я слишком поздно начала. Папа поощрял меня — по принципу ”чем бы дитя ни тешилось…”.

Официантка принесла чай, со стуком поставила фаянсовые чашки на стол, потом обнаружила, что забыла сахар, и пошла за ним. Я наблюдал, как Сара наливает чай из чайника.

— А ваш отец?

— Он продал наш дом и поселился в Лондоне.

— Возможно, вам следовало бы поступить так же?

— Продать Ловис-Мейнор? Вы бы смогли?

— Возможно… Не знаю. Может быть, и нет…

Мы молча пили чай. Что-то изменилось к лучшему — не знаю, что. Во всяком случае, я уже не обливался потом и перестал чувствовать себя не в своей тарелке.

Внезапно Сара заговорила:

— Скажите… зачем все-таки вы хотели меня видеть?

Между нами снова разверзлась пропасть.

— Не знаю… Просто захотелось. По-вашему, это не уважительная причина?

— Ради этого не стоило ждать на улице.

— Я так не считаю.

Она ничего не сказала, и я продолжил:

— Когда я впервые встретил вас, вы были существом из другого мира. А теперь мы говорим почти на одном и том же языке. Это приятное чувство — после прошлой боли… Вы давно замужем?

— С тысяча девятьсот сорокового. Трейси командовал эскадроном.

— Кажется, он намного старше?

— Да.

— А потом?

Она порылась в сумочке, нашла крохотный платочек и промокнула губы.

— Потом? Да, собственно, нечего рассказывать. А вы?..

— Хотите еще тостов?

— Нет, спасибо.

Я достал сигареты и предложил ей. На мгновение ее лицо приблизилось. Я чиркнул спичкой, и ее глаза показались мне цвета черного янтаря.

— А вы? — повторила она.

— Живу потихоньку… сам по себе.

— Расскажите, как вышло, что вы так переменились?

— По-вашему, я сильно изменился?

— Да… О, да! Во всяком случае, я запомнила вас ершистым, даже ожесточенным… этаким бунтарем… но довольно-таки симпатичным. Правда-правда.

— А сейчас?

Следующая фраза вырвалась у нее непроизвольно — прежде чем она успела ее удержать:

— По-моему, вы лаете страшней, чем кусаете.

Этого я не ожидал.

— Разве я на вас когда-нибудь лаял?

— На меня — нет. Пока…

Я совсем растерялся.

— Просто не знаю, что сказать. Вам известно, как я тогда смотрел на вещи. Это не изменилось. Но произошла цепь случайностей. После нашего отступления от Эль-Алии мне присвоили офицерское звание. Я долго не мог к этому привыкнуть. Как будто изменил себе, чему-то такому, во что верил. Странно, не правда ли? Потом, после окончания войны, Майкл Аберкромби предложил мне эту работу.

— Кто это?

— Майкл — мой босс и мой друг.

— Он хороший человек?

— Да, очень. У него есть все те достоинства, которых не хватает мне самому.

— Например?

Я улыбнулся, встретившись с ней взглядом.

— Культуры. Шарма. Чуткости. Доброты…

— Наверное, трудно работать, не обладая всеми этими качествами?

— Не очень. Я просто добросовестно выполняю свои обязанности.

— Волк в овечьей шкуре?

— Или овца, прикинувшаяся волком? С тех пор, как я согласился на эту работу, я не устаю задавать себе этот вопрос.

Сара посерьезнела.

— Скорее всего, не существует ни овец, ни волков. Просто люди.

Мы немного помолчали.

— Мне пора, Оливер, — это имя нечаянно сорвалось у нее с губ.

У меня потеплело на душе.

— Вас подвезти?

— Нет, спасибо. Трейси будет ждать на станции.

— Как вы думаете… если я приглашу вас пообедать со мной… вас обоих?..

— Спасибо.

— Как поживает Клайв Фишер?

— Хорошо. Мы редко видимся. Это он устроил меня в ”Делахей”.

Я расплатился и подождал, пока она загасит сигарету и наденет тонкие замшевые перчатки. Меня переполняли чувства, каких я не испытывал ни к одной женщине на свете. Догадывается ли она об этом? У женщин особое чутье…