Несмотря на простоту, даже небрежность манер, во всей его повадке чувствовалась порода. Даже в толпе на железнодорожной платформе вы не приняли бы его, скажем, за фермера, даже если бы он был соответственно одет. Вот что значит шесть столетий пребывания во дворянстве! А еще я подумал: бедность — понятие относительное. Мортон считает себя бедняком, имея троих слуг и ”бентли”, — лишь на том основании, что не может держать егерей и квартиру в центре Лондона.

Внизу мы застали еще двоих гостей; один, прислонившись к камину, пил кофе. Это был крупный, с глазами навыкате, мужчина лет тридцати в сером клетчатом костюме и желтом шелковом галстуке. Вторая гостья оказалась хорошенькой смуглой девушкой с шифоновым шарфом вокруг шеи; меня поразила ее осанка. Мужчина высоким тенорком рассказывал что-то смешное; он скосил на нас глаза, но все-таки довел историю до ”плачевного финала”. Некая леди Кэролайн Стокхолм, вечно шокировавшая знакомых аляповатыми чехлами для мебели, однажды снизошла до того, чтобы прислушаться к мнению рассказчика, однако поняла его неправильно и вместо того, чтобы сменить чехлы, позволила какому-то прохиндею-приказчику уговорить ее приобрести новый мебельный гарнитур.

Все смеялись. Рассказчик в сером костюме хотел было добавить постскриптум, но, взглянув на меня, решил временно пожертвовать им ради церемонии знакомства. Его звали Клайв Фишер; мы обменялись рукопожатием, и он, добродушно улыбнувшись, продолжил свое повествование. Девушка по имени Амброзина оказалась его сестрой; она едва заметно наклонила голову в знак приветствия.

Я собрался уходить, но Трейси Мортон замахал рукой, чтобы я остался.

— Здесь, в Кенте, Клайв — некоронованный король по части хорошего вкуса. Никто и ничто не обходится без его санкции. Когда мне вернули после реставрации моего Липпи, я знал, что, только заручившись его одобрением, решусь повесить картину на прежнее место.

— Ну, я тут ни при чем, — запротестовал Клайв, который, едва заслышав свое имя, обратился в слух. — Существуют общепринятые нормы, известные всем здравомыслящим, высококультурным людям. К примеру, если их применить к Эль Греко, отреставрированному в Национальной галерее, каждому станет ясно, что эти иконоборцы заслуживают быть повешенными на Трафальгарской площади.

— Не только Эль Греко, — лениво заметила Амброзина. — Все их картины стали похожими на открытки.

Я прислушивался к дискуссии, но не вступал в нее. Настоящая культура слишком поздно и бессистемно вошла в мою жизнь. Эти люди говорили на знакомом с детства языке. У Трейси, например, был вид человека, который всюду побывал и все видел. Возможно, так оно и было.

Сара подошла к боковому столику, чтобы налить себе кофе. Я вдруг почувствовал на себе ее взгляд и мгновенно обернулся, но она успела отвести его в сторону. За все это время мы не сказали и двух слов. А ведь я приехал затем, чтобы говорить с нею. Не то чтобы я рассчитывал чем-то ее поразить, нет, просто мне хотелось сгладить впечатление, которое могло у нее сложиться. Пусть не думает, будто мною владеют старые обиды.

Я все ждал удобного момента. Наконец миссис Мортон, прямая и чопорная, удалилась; атмосфера сразу же стала непринужденнее. Фишер явно чувствовал себя как рыба в воде. Насколько я мог понять, он и сам был художником и, судя по костюму, извлекал из этого занятия немалую выгоду.

Вернулась миссис Мортон, и я понял, что упустил свой шанс. Пора ехать домой. Я поднялся, страшно недовольный собой и уверенный, что Сара останется с Фишерами, но она вместе с Трейси проводила меня до дверей и даже вышла на крыльцо. Я осмелился задать вопрос:

— Вы часто наведываетесь в Лондон?

— Раз в месяц, — борясь с одышкой, ответил Трейси, — я езжу на Харли-стрит, где мне делают укол. Зато Сара бывает там два раза в неделю. Она разрабатывает модели дамской одежды для фирмы ”Делахей”.

— Может, как-нибудь пообедаем вместе? — предложил я Саре, одновременно давая понять, что имею в виду как ее одну, так и их обоих. — По каким дням вы приезжаете?

Она уклонилась от прямого ответа.

— Через пару недель Трейси предстоит поездка в Лондон. Правда, он никогда не задерживается допоздна. Почему бы вам еще раз не навестить нас в Ловис-Мейноре?

Вот так!

— Благодарю вас, — сказал я. — С удовольствием. Еще раз спасибо за сегодняшний обед.

Я сел в машину, нажал на стартер и оглянулся. Они стояли рядом на крыльце. Сара была одного роста с мужем. Когда я развернулся, она подняла руку, но лишь затем, чтобы заслонить глаза от солнца.

Глава V

Я был у себя в офисе, когда поступило сообщение о краже на Прентисс-стрит. Это рядом с Джордж-стрит, прямо за углом, поэтому я вызвался зайти туда по дороге домой. Ориентировка ”Ллойдов” была, как всегда, предельно лаконична:

”Страхователь — мистер Джеральд Литчен, 13, Прентисс-стрит, 1.

Полис № 70647, на сумму 5000 фунтов.

Характер инцидента: ограбление.

Дата: 2 ноября.

Срок действия страхового полиса: 12 месяцев с 7 августа с.г.”

Добравшись до Прентисс-стрит, которая пересекает Уигмор-стрит и заканчивается тупиком сразу за Селфриджем, я отыскал номер 13. Дверь открыла косоглазая горничная с выщипанными бровями. Она неприязненно уставилась на меня, словно подозревая, что я пришел всучить ей неходовой товар, а когда я объяснил цель своего прихода, пробурчала, что мистер Литчен в отъезде, а миссис Литчен от потрясения слегла, так что не мог бы я зайти в другой раз? Я отказался; пришлось ей впустить меня в прихожую и отправиться с докладом к госпоже.

Через пару минут девушка вернулась и сообщила, что миссис Литчен велела показать мне место происшествия, после чего она примет меня в спальне. Я очутился в гостиной, где на стенах с позолоченными обоями висели сюрреалистические маски, а выкрашенная в белый цвет мебель наводила на мысль о кукольном домике. С красных карнизов свисали бледно-желтые портьеры. Под ногами у меня простирался пушистый ковер королевского голубого цвета.

— Сами осматривайте окна. А мне велено показать вам буфет, где лежало серебро.

Окно оказалось разбитым; сюда было нетрудно добраться снаружи. Буфет опустел — если верить служанке, раньше он был полон столового серебра эпохи короля Георга — мистер Литчен его коллекционировал. Сообщив это, горничная удалилась.

Здесь уже побывала полиция. Все, что я мог сделать, это возможно более подробно описать способ, которым грабители проникли в дом. Завтра справлюсь, верны ли мои догадки.

В доме было тихо. После осмотра гостиной я закурил в ожидании горничной. Та все не шла; не докурив полсигареты, я смял ее и выбросил в окно. Маски злорадно скалились мне в лицо. Охота же людям жить в окружении всякой нечисти!

Я поискал кнопку звонка, чтобы вызвать горничную. Наконец она явилась и провела меня в спальню с персиковыми стенами и шелковыми портьерами цвета слоновой кости. Лежащая в постели женщина распорядилась:

— Все, Долорес. Можешь идти.

— Хорошо, мэм.

— Миссис Литчен? — уточнил я.

— Да. Присаживайтесь. Здесь полнейший бардак, но, я думаю, вы меня извините. У меня адская мигрень. Сами знаете, как это бывает, когда тебя будят за два часа до положенного времени.

За Долорес закрылась дверь. Миссис Литчен была блондинкой лет двадцати семи, с тяжелыми веками, правильной формы носом и угрюмо опущенными уголками рта. Длинные волосы падали на плечи и блестели, словно женщина только и занималась их расчесыванием. На ней была белая шелковая ночная рубашка в тон портьерам. А еще мне бросились в глаза длиннющие — никак не меньше дюйма, покрытые бледно-розовым лаком ногти.

Мы побеседовали.

Я узнал, что Джеральд в отъезде, а она не решилась ему звонить, потому что, узнав о пропаже серебра, он пришел бы в бешенство. Она даже подумывала, не попытаться ли заказать дубликаты и ничего не говорить мужу. Бывает, он по целым неделям не подходит к буфету.

Хлопнула входная дверь. Адью, Долорес!

Я спросил миссис Литчен, взято ли что-нибудь, кроме серебра. Нет. Лично она не стала бы проливать по нему слезы: в современных квартирах слишком мало места для подобных вещей. Не буду ли я так добр смешать ей напиток?

Я оказался добр, и она предложила мне выпить за компанию. Сама пригубила и в знак одобрения наклонила голову с пажеской прической.

— Вы недурно смешиваете джин, мистер Оливер Бранвелл. Жаль, что я чувствую себя совершенной развалиной. Вы не могли бы дать мне закурить?

Я дал ей закурить. Она поблагодарила, взмахнув ресницами. Я сказал, что уже осмотрел все, что нужно, и постараюсь в возможно более короткий срок составить исковое заявление. Она вытянула под одеялом длинные ноги.

— Я рада, что вы заглянули. Спасибо, что прояснили для меня картину. Но куда вы торопитесь? Впереди еще целый вечер — надо же как-то его убить.

— Он уже наполовину мертв.

— Вам что, не терпится увидеть жену с детишками?

— Я не женат.

— Не женаты? — она смерила меня взглядом. — Весьма разумно с вашей стороны. Как же вы обходитесь?

— Во всяком случае, у меня не бывает лишних вечеров, чтобы их убивать.

— Не вижу связи, — женщина закрыла глаза и уронила голову на подушку. От зажатой во рту сигареты поднималась тонкая струйка дыма.

Я сделал движение, чтобы уйти. Она остановила меня вопросом: каким образом полиция собирается искать воров? Я пустился в объяснения, но на ее лице появилось выражение скуки. Она лениво закинула руку за голову. По другую сторону кровати стоял телевизор. На стене висела футуристическая картина в деревянной раме кофейного цвета. В нише сверкало трюмо; в нем отражалась хрустальная статуэтка — скаковая лошадь.