– Меня, мадемуазель?!

Я едва сдержала улыбку: Лафайету было прекрасно известно, что ни один из членов королевской семьи не испытывает к нему симпатии.

– Да, вас.

– Я тотчас буду, мадемуазель.

– Я предпочла бы, чтобы вы отправились со мной.

– С удовольствием.

Он предложил мне руку и любезно последовал за мной в тронный зал. Я не знала, зачем маркиз понадобился принцу крови. Снова какие-то интриги, заговоры в пользу Пруссии… Или, может быть, граф д'Артуа, приблизив к себе Лафайета, просто хочет насолить королеве, которая этого «героя двух миров» терпеть не могла.

Я заняла свое место за спиной королевы, как и подобает фрейлине. Мария Антуанетта еще до начала Совета начала скучать. Если бы не просьба короля, она бы предпочла этому собранию простую прогулку к пруду Швейцарцев.

– Его величество Людовик XVI, король Франции и Наварры!

Лакей в золоченой ливрее поспешно распахнул перед королем обе створки дверей.

– Прошу вас, сир.

Людовик XVI вошел, и тут же некоторые придворные тайком прыснули в кулак. Несмотря на то что чаще всего король вызывал к своей особе лишь симпатию, чего-то ему не хватало для настоящего королевского величия. Вот и сейчас – его парадный костюм был вроде бы и ладно сшит, и красив, и моден, к тому же над ним долго трудились камердинеры. Но все равно рубашка совсем некстати выглядывала из рукава, шелковые панталоны мешковато сидели на толстом заду, жабо нелепо торчало во все стороны. Да, король не умел носить одежду, и теперь, когда он, неуклюжий и смущенный, шел через весь зал к трону, это было всем заметно.

– Простите, сударь, что я заставил вас так долго ждать, – сказал он министру иностранных дел Монморену. – Начинайте, прошу вас.

– Голландия в опасности, государь, – произнес Монморен грустно.

– В чем дело, почему?

– Потому, что ей угрожает Пруссия, сир, – раздалась низкая октава министра, – которую поощряет Англия.

– О, эта Англия! Совсем недавно мы растоптали ее,[62] и вот гидра снова поднимает голову.

– Да, сир, – вдруг сказал Лафайет, – в политике Англии всегда было заметно стремление к деспотизму.

Все удивленно посмотрели на опального маркиза: он впервые решился подать голос в присутствии королевы. Мария Антуанетта нахмурилась. Принц мог торжествовать победу – удар попал точно в цель.

Людовик XVI вскочил с кресла и забегал по залу.

– Мы не позволим Пруссии и Англии попирать Голландию! Там правит Мария Кристина, сестра ее величества королевы!

– Они хотят восстановить там власть штатгальтера, сир.

– Нет! Мы защитим нашу союзную Голландию! – патетически воскликнул король. – В память о 1785 годе![63]

Кажется, им снова обуяло желание заслужить у истории имя Справедливого. Король был так взволнован, что, если бы все зависело только от него, уже двинул бы полки в Голландию:

– Что же вы будете делать, сир, если прусские полки вступят в Голландию? – спросил граф д'Артуа недовольно.

– Мы объявим войну Пруссии, брат мой! Мои генералы не подведут меня. Правда, Буйе? Правда, Шуазель? – спрашивал он, обращаясь ко всем военным, присутствовавшим на Совете. – Взгляните, брат мой, какие у меня военачальники! Гогела! Граф де Дамас! Рожкур! Буйе-сын! Таких храбрецов не было и нет ни в одной армии мира!

Он остановился подле генерала Лафайета и промолчал.

– Вы хотите объявить войну Пруссии? – с яростью воскликнул граф д'Артуа. – Это безумие! И, хочу вам заметить, у прусского короля не менее талантливые полководцы!

Я удивленно взглянула на принца. Да, мне было известно, что он давно уже интригует с целью склонить короля к союзу с Пруссией. Но все-таки, этот неуважительный тон…

– Боже мой! – воскликнул всегда спокойный и флегматичный министр финансов. – У нас совершенно нет денег для ведения войны. Мы сделали шестьсот миллионов новых займов…

– Ничего, Калонн! – воскликнул король с воодушевлением. – Мы значительно сократим свои расходы.

– Крохи, сир, жалкие крохи! Долги – это бочка Данаид, – упрямо заявил министр. – Еще одна война – и нам конец.

– Воевать с Пруссией – это безумие! – сказал граф д'Артуа так же яростно. – Неужели это непонятно?

– Отчего же, брат мой? – вызывающе спросил король.

– Если мне позволено будет сказать свое слово, – раздался низкий голос Дианы де Полиньяк, – то я скажу, что его высочество прав.

Все замолчали и посмотрели в ее сторону. Она спокойно стояла за спиной королевы, перебирая пальцами жемчужные четки.

– Нам нужно искать союз с Пруссией, сир, – произнесла она, – но отнюдь не войны.

Я бросила на нее взгляд, и завидущий, и ревнивый одновременно. От герцогини исходили странные токи, внушающие робость. Подруга королевы, женщина непревзойденного ума и железной логики, она была очень некрасива – остроносая, с выступающими скулами, резкая, не особенно женственная. Это, впрочем, не мешало ей иметь огромное влияние на графа д'Артуа. Кроме того, герцогиня пользовалась уважением во всех сферах двора. Я замечала, что когда она начинала говорить, все сразу умолкали, и ее твердый голос был слышен во всех концах зала.

Кому как не мне было знать о том, кем приходилась эта женщина графу д'Артуа. Я не могла с ней соперничать. Несмотря на непривлекательность, она слыла женщиной, не знающей себе равных в любовном искусстве. Да и в интригах тоже.

– Сир, не слушайте их! – воскликнула королева. – В лице Австрии, императором которой является мой брат Иосиф, Франция всегда имела сильного и верного союзника. Наши страны связаны неразрывно – браком, сир.

– Австрия уже давно отступилась от нас, государыня, – сказала Диана де Полиньяк весьма холодным тоном. – Франция становится орудием династических интересов Габсбургов, и последние никогда не поддерживают ее в борьбе с Англией.

– Мадам! – высокомерно произнесла королева. – Вы, вероятно, забываете, что я сама из рода Габсбургов!

– Оттого вас так и не любят в Париже, ваше величество, – колко заметила герцогиня.

У королевы не доставало сил пойти на конфликт. Я невольно усмехнулась. Герцогиня де Полиньяк, оказывается, играет против Марии Антуанетты на стороне графа д'Артуа. Месяц назад я бы непременно сказала об этом королеве. Но теперь меня занимало лишь одно – возможность досмотреть развязку всей этой игры.

Король задумчиво покачал головой.

– Франция не будет ничьим орудием, – пробормотал он.

– Сир, – сказала королева, нежно протягивая ему руку, – неужели вы не верите Иосифу? Он родной брат вашей жены, вашей королевы. Поверьте ему, сир! Поверьте ему так, как верите мне.

– Франция будет другом Австрии до тех пор, пока жива моя вера в вас, мадам! – провозгласил король, сдерживая слезы.

Я увидела, что Луи XVI расчувствовался и полностью согласился с Марией Антуанеттой, и незаметно покинула зал.

Разъяренный граф д'Артуа выскочил из зала вслед за мной. Никогда раньше я не слышала такой брани.

– Ну, что? – сказала я. – Вы, кажется, проиграли.

– Еще бы, черт побери! Все дело в том, что толстяк все еще очень влюблен в Туанетту.

Толстяком он обычно называл короля.

– Глупец! Верить этой шлюхе! Жалкий рогоносец! Он один не знает того, что с красоткой Таунон спит весь Версаль!

Одним ударом кулака он сбросил на пол изящную танагрскую статуэтку. Испуганные лакеи бросились подбирать осколки. Граф брезгливо обошел их.

– Она забрала слишком много власти, – бормотал он, имея в виду королеву. – Потаскуха! Толстяк делает все, что она говорит, и никакие памфлеты на него не действуют…

Принц понемногу успокаивался.

– Надо выбить из-под ее ног опору, понимаете? Выбить во что бы то ни стало! И опора эта – Австрия!

– И как вы хотите это сделать?

– Стоит только рассорить короля с королевой… указать ему на рога на его голове…

Какая-то шальная мысль мелькнула в черных глазах принца. Он сразу повеселел, увлек меня в оконную нишу, нежно поцеловал в губы.

– О, вы с ума сошли! – воскликнула я недовольно. – Вокруг столько людей!

– Когда мы встретимся в полночь, нам никто не помешает. Не правда ли?

Он ушел, оставив меня в недоумении насчет своих планов.

Два дня спустя вечером весь двор развлекался на пруду Швейцарцев. Наступили морозы, и его ледяная поверхность отражала свет фонарей и факелов, как зеркало. Я была на коньках, поддерживаемая под руку каким-то любезным кавалером. Щеки у меня разрумянились от ветра, синие ленты шляпы, хорошо оттенявшие белокурые локоны, разлетались во время бега. Стоя на санях, запряженных тремя огромными собаками, ко мне подлетел герцог де Лозен, ловко обхватил за талию, и, несмотря на мое шутливое сопротивление, усадил на скамью, укрытую тигриными шкурами. Сани понеслись, как мне казалось, с бешеной скоростью. Я смеялась не переставая, жизнь казалась мне беззаботным сказочным вихрем, волшебной феерией. На одном из темных поворотов герцог быстро обернулся, сорвал с моих губ поцелуй и рассмеялся так заразительно, что мне не захотелось сердиться. Вокруг нас носились на большой скорости конькобежцы – дамы в меховых манто, лакеи, толкающие спинки саней, смеющиеся кавалеры.

Мария Антуанетта забыла обо всем в обществе графа де Ферзена. Да и мне хотелось обо всем забыть. Какое все-таки чудо Версаль…

Когда стало совсем темно, веселье начало затихать. Уставшая, я ускользнула от герцога, чтобы, чего доброго, не вызвать вспышку ревности у принца. Я боялась не так за себя, как за Лозена. Думая об этом, я быстро шла по аллее, густо усаженной обледенелыми липами, к дворцу. И тут услышала сзади чьи-то приближающиеся шаги. Обернувшись, я узнала в темном высоком силуэте герцогиню Диану де Полиньяк. Ее бархатные юбки отчаянно шелестели.

– Дорогая, – своим низким голосом сказала она, – вы уже несколько месяцев при дворе, а мы еще ни разу не поговорили.