Но это, напомнила она себе, не требовало большого воображения, поскольку все в школе игнорировали Мери Джейн. Для мальчишек и симпатичных девчонок она проходила по холлам тяжело ступающим призраком. И Мери Джейн решила, что ей придется нелегко и помощи ждать неоткуда.

Придется все делать самой. Бог не поможет, бабка тоже, так что надо полагаться только на себя.

Так она и сделала. Школа сестер и диплом – чтобы выбраться из Скьюдерстауна. Потом актерские курсы и почти безнадежная карусель агентов, прослушиваний, поденной работы, скотских вызовов, мелких ролей и отказов. Сколько лет ушло на самоутверждение, но наконец удача – ее признали, приняли, стали платить за работу, которую она любила. И ее даже полюбил человек, одновременно умный и красивый. И все же ей казалось, что она теряет все это и все обернется слоновьим дерьмом.

Вдоль Бродвея дул ледяной ветер, загоняя Мери Джейн в дверные проемы, где она могла перевести дух и получить минутный отдых. Девушка снова и снова задавала себе вопрос, ответ на который она знала и который всегда оставался одним и тем же. Чего ради она все это делает? «Брось, – говорил ей внутренний голос, столь схожий с голосом ее бабки. – Ты не зарабатываешь даже на автобус, башмаки у тебя протекают, пальто пятилетней давности и расползается по швам, и ты борешься с метелью, чтобы добраться до своей труппы, которая ничего не платит, но отбирает пятьдесят часов в неделю. Ты просто спятила».

Но Мери Джейн знала, что это не так. Она занималась тем, чем всегда хотела заниматься. Еще ребенком в Скьюдерстауне она играла, спасая свою жизнь. Она участвовала во всех школьных спектаклях и всегда в характерных ролях: Регина в «Лисичках», мисс Уэбб в «Нашем городке» – и играла хорошо. Черт, не просто хорошо, она была естественной. Игра давала ей выход из Скьюдерстауна, из этой невыносимой жизни. Мери Джейн знала, что бабка не будет платить за колледж или актерские курсы, а у нее самой денег нет, как нет и никаких возможностей их заработать. Девушке пришлось поступить в школу медсестер, хотя она ее ненавидела. Вот играть она любит и всегда любила. Играя, она теряла саму себя, находила друзей и вновь обретала себя. Но теперь, чтобы хоть сколько-нибудь заработать, ей не раз приходилось быть сиделкой.

Было время, и не так давно, когда Мери Джейн думала, что она наконец сможет зарабатывать на жизнь любимой работой. Девушка попала в микроспектакль для двух актеров. «Джек, Джилл и компромисс». Она играла унылую служащую на распродажах, которая на одну ночь остается с опустившимся коммивояжером, и они влюбляются друг в друга. Все происходит в постели, где они играют нагишом при почти пустой сцене. Спектакль был тем, о чем она мечтала почти всю жизнь, – средством, которое может привести ее к скромному успеху работающей актрисы. Затем – чудо из чудес – пьесу похвалили критики. Мери Джейн перевели в большой внебродвейский театр, и почти два года она должна была исполнять роль Джилл, роль, которую она создала. Мери Джейн была даже рекомендована в кино, и один из продюсеров, Сеймур Ле Вайн, встретился с ней и почти обещал ей роль.

Еще там, в ванной комнате в Скьюдерстауне, она и мечтать не смела о кино. Итак, вопреки ее вполне реальному успеху, ее бабка и остальной Скьюдерстаун понятия не имели о триумфе Мери Джейн. Мягко говоря, они не были обитателями прибродвейских районов. Но кино! Ее увидят все. Это будет оправданием и доказательством ее правоты, и впервые в профессиональной жизни Мери Джейн заработает деньги. Пьеса принесет ей все, чего она когда-либо желала.

Эта же пьеса привела Сэма. Он написал и поставил «Джек, Джилл и компромисс». Сэм руководил Мери Джейн и – чудо из чудес – влюбился в нее. Тогда, почти шесть месяцев назад, когда пьесу купил Голливуд, он вел переговоры о постановке этого фильма. И он сказал, что Мери Джейн должна играть Джилл на экране. Это была реальная, повседневная трагическая роль. И она будет ее навсегда.

Сэм улетел в Лос-Анджелес на переговоры. Сначала он звонил ей каждый день, затем через день. Потом Мери Джейн не слышала о нем почти неделю и чуть не свихнулась. Наконец она получила записку: «Прости меня. Я сделал все, что мог. Вернусь через четыре дня».

Два дня спустя она прочла в «Варьете», что роль Джилл предполагают отдать Крайстал Плинем. Двадцать четыре часа Мери Джейн не могла встать с постели.

Только ее друг Нейл Морелли помог ей справиться с этим ударом.

– Ослы, – проговорил он, когда Мери Джейн лежала лицом вниз и тихо плакала. – Послушай, помнишь, что об этом говорят лаоисты?

– Нет. Что? – хмыкнула она.

– Дерьмо случается.

Мери Джейн села, вытерла нос и, соглашаясь, заметила:

– А индусы говорят: «Такое дерьмо уже случалось прежде». Нейл улыбнулся, его похожее на мордочку ласки лицо выглядело почти добрым.

– Ну-ка, поешь моих спагетти с острым соусом. Крайстал Плинем – нуль на палочке, увидишь – она провалится. Послушай, ты сделала Джилл. Ты вдохнула в нее жизнь. Каждый, кто видел тебя, этого не забудет.

– Да. И никто никогда не увидит меня снова. – Печаль овладела Мери Джейн, и она отвернулась, чтобы поплакать.

– Эй! Ты получишь другую роль. Помнишь, что сказали критики? «Неуловимо. Пафос с искрой сентиментальности». Даже чертов Джон Саймен сказал, что ты была непостижима, а ведь он ненавидит каждого! К черту Голливуд. К черту Сэма. К черту их всех. Веселей, пока ты еще в пьесе. А не перепихнуться ли тебе со мной?

– О, Нейл!

– Хорошо, может попозже, когда ты вытрешь нос. – Нейл протянул ей бумажный носовой платок. – Ну, а как насчет минета? – спросил он.

Мери Джейн скорчила рожу и высморкалась.

– Ну вот и умница. Все же в следующий раз ты это сделаешь. Я подскажу: пользуйся не носом, а ртом, и не дуй, а соси. Идет? Это гарантирует твою популярность. Возможно, даже получишь роль.

Нейл, лучший друг Мери Джейн, поддерживал ее, когда она ревела, смешил и укреплял ее дух. Он был отличный друг, но он ошибся. После «Джек, Джилл и компромисс» Мери Джейн ничего серьезного не получила. Сэм вернулся пристыженный и виноватый, и она попыталась принять и понять его. Конечно же, у него не было выбора. Конечно же, Голливуд жаждал дать роль самой горячей женщине в городе. Крайстал Плинем согласилась. Мери Джейн пыталась не обижаться на Сэма. Шесть месяцев она старалась простить его и наблюдала, как его карьера несется вперед на всех парусах. Она должна простить его или она его потеряет. Она любила Сэма и знала, что он сделал все что мог. Просто Голливуд не хотел видеть на экране толстую, некрасивую и уже начавшую стареть женщину. Насколько она понимала, Америка вообще не хотела таких. Мери Джейн дрожала и натягивала на себя старенькое пальто.

Сэм всячески старался оправдаться и помириться с ней. Он сократил число поездок в Голливуд для распределения ролей и подготовки предварительных роликов. Он даже начал подготовку новой вещи – внебродвейского ревю, в котором будет занята и она. Сэм сопротивлялся ее унынию, и Мери Джейн это понимала.

Она снова задрожала. Ветер становился холоднее. На Таймс Сквер она пошла на запад через театральный район. Уродливый, крикливый, со старыми рекламами на старых кирпичных стенах, темных, пахнущих мочой. Была среда – день утренников.

Мери Джейн посмотрела на огромную рекламу над театром «Плимут», гласящую – «ТУПИК». Она пробовалась для этой пьесы. Никаких шансов. Сейчас Мери Джейн с завистью думала о всех счастливчиках, заполучивших роли. Они наверняка сидели в своих уютных гримерных и радовались закончившемуся представлению.

После снятия «Джека, Джилл и компромисс» Мери Джейн чувствовала себя потерянной. Теперь она боялась потерять и Сэма. Он с головой ушел в кино, в то время как Мери Джейн погружалась все глубже и глубже в свое страдание. Девушка смотрела, как Сэм готовится к отъезду на побережье, и ненавидела себя, цеплялась за него, провожая, как цеплялась при встрече. Так будет, вероятно, и сегодня вечером.

Сэм терпеть не мог такое цепляние. Наверное поэтому он встречался с Мери Джейн на репетициях. Некая стратегия против цепляния. Это будет первая репетиция с Сэмом после нескольких недель перерыва. Он вел труппу почти четыре года. И когда уезжал в Голливуд, все актеры чувствовали себя потерянными. Но теперь Сэм временно вернулся, и Мери Джейн собралась. Собралась и не противилась тому, что, может быть, скоро он покинет ее на месяцы, стараясь не думать, что он оставит ее навсегда.

Наконец, промокшая, она пересекла Восьмую авеню, прошла мимо двух черных шлюх, дрожащих в дверях «Бергер Кинг», и подошла ко входу приходского дома церкви св. Малахии. Отец Дамиан, священник местных актеров, разговаривал с одним из прихожан. Он повернул к девушке свое удивленное лицо.

– Мери Джейн, ты насквозь промокла. – Старик подошел и помог ей снять мокрое пальто.

«Он всегда готов помочь актеру», – подумала Мери Джейн с благодарностью.

– Что случилось?

– Не спрашивайте, отец. Я безработная нью-йоркская актриса, и вы мой ангел-хранитель. Вот и все, что я знаю. – Перебросив пальто через руку, Мери Джейн распахнула дверь на лестницу и заявила: – Ах, дайте мне немного горячего кофе, или в этих стенах прольется кровь.

2

Сэм Шилдз стянул свитер и швырнул его на кровать. Возвращение из Лос-Анджелеса должно было утомить его, но он чувствовал себя полным энергии. Лететь на «МГМ Гранд» одно удовольствие – места только первого класса и только первоклассная публика. Студия оплатила счет и отправила его в аэропорт на роскошном «роллс-ройсе». Какая роскошь проехаться подобным образом и к тому же за чужой счет. Третий класс больше не для Сэма Шилдза.

Времена изменились. Деньги – свои ли, чужие – никогда не были слишком доступны для Сэма. Выросший на северном берегу Лонг Айленда в маленьком арендованном домишке, настолько сыром, что обои отставали от стен, где никогда не хватало денег ни на приличную одежду, ни на хорошую еду (зато всегда находилась бутылка для отца или матери), Сэм научился ценить хорошие вещи, а заодно и обходиться без них. Порядочные люди ходили в «Брукс Бразерз», а не в костюмах от Роберта Холла. Если не было денег на добротный новый синий блейзер, Сэм носил старый до тех пор, пока рукава не становились настолько короткими, что казалось, будто он их закатывает. Его отец, захудалый рекламный агент, был когда-то золотым мальчиком в Дойль Дейне, как раз в те времена, когда это было самым подходящим местом для умного беби. Мать проработала два года у Смита, а затем надела белые перчатки у Кейти Джиббс. Отец и мать Сэма были рослыми и худощавыми, он светлый, она темная. Молодые люди повстречались и через месяц поженились.