* * *

– Теперь мы умрем? – спросил я Маргариту. Она раскрасневшаяся лежала, облокотившись на мою руку. Услышав мой вопрос, она тихо рассмеялась.

– Почему ты так решил? Кажется, я знаю, почему, – лукавая улыбка коснулась ее губ. – Ты читал письмо, решив, что оно предназначалось кому-то кроме тебя. – Она смеялась глазами, но лицо ее сделалось серьезным. Я не успел спросить, что значат ее слова, потому что она отвлекла меня, повторив свой вопрос: – Так почему ты решил, что мы умрем?

– Потому что мы знаем, что такое счастье. Даже больше: мы знаем, что такое великое счастье взаимной любви. А познав это, на какое еще знание можно рассчитывать?

– Разве ты думаешь, что у дозволенного знать человеку есть предел?

– Возможно, нет этого предела. Но ведь человек всегда должен стремиться к чему-то новому, иначе он умрет.

– Но ты ведь не стремился к обретению любви?

– Я стремился к великой тайне, о существовании которой я догадывался, но которую не мог постичь. Однако мне было сложно предположить, что именно любовь окажется ключом, ведущим к разгадке. О великой силе любви, о ее значимости и необходимости было сказано слишком много громких слов, что дало мне повод усомниться в их истинности.

– Любовь не единственная тайна. – Она улыбнулась. – Так почему ты решил, что мы непременно должны умереть? Ты сумел узнать лишь одну грань дозволенного, почему же ты отказываешься от остального?

– Откуда ты знаешь про остальное? Откуда ты знаешь то, чем поделилась со мной? Откуда ты знаешь, что мое имя – Фауст? – (Я удивился, что этот вопрос, который должен был возникнуть у меня уже давно, появился только сейчас).

– Ты тоже это знаешь, знаешь своей душой, но ты не хочешь этого замечать, не хочешь прислушаться к голосу своей души. Я тебе уже об этом говорила. – Она улыбнулась и нежно поцеловала меня. Ее волосы, выбившиеся из прически, щекотали мое лицо. И я подумал, что то счастье, которое я только что испытал, – это заслуженное долгими столетиями прощение человеку от Бога… Я понял, что это счастье – залог счастливой жизни, благословение… А значит, мы не умрем, мы будем жить… Не просто существовать, влача изо дня в день, из года в год свою бесполезную жизнешку с примитивными потребностями, пустую, в постоянных поисках того, кто заполнит эту пустоту, а именно жить, наслаждаясь каждым днем, каждой минутой, проведенной в этом теле с этой душой, с этим любящим и любимым сердцем. И дней таких будет многое множество!

Книга 5

Меня дернуло, голова закружилась. Перед закрытыми глазами что-то мелькнуло, какой-то непонятный свет. Он проник к зрачкам сквозь веки и исчез. Я открыл глаза. Солнечный свет наполнял мою комнату. Похоже, уже давно утро. Я долго не мог понять, где я. Вокруг беспорядок, разбросанные книги, тетрадки, одежда. Я приподнялся на локтях и оглядел всю комнату.

– Охохох! Приснится же такое!

На полу рядом с кроватью стояла пустая бутылка коньяка в печальном соседстве с начатой коробкой каких-то дорогих, но судя по оставшейся большеполовине коробки, невкусных конфет. Пытаясь привести в исправность свой вестибулярный аппарат, я влез в тапочки и поплелся на кухню. По дороге заглянул в ванную полный решимости почистить зубы, но в темноте не разглядел зубную щетку и с чистой совестью оставил эту затею. В моей голове все шло кругом.

– Вот ужас! – Опять не сдержался от комментария, обращенного теперь к коту Вениамину. – У меня такое чувство, что меня всю ночь куда-то телепортировали, причем использовали для этих целей мясорубку. – Пожаловался я животному, которое понимающе промяукало в ответ. – Все тело ноет, голова раскалывается. – Опять понимающее мяу. – Ты знаешь еще какое-нибудь слово, кроме мяу, животное? – Животное на этот раз промолчало.

Я сел на стул, отчего в голове закружились вертолеты, а стол почему-то качнулся вправо и потом медленно влево, прежде чем замер на месте. Похмельем мое состояние вряд ли можно было назвать – бутылка в спальне у меня не первая, я уже умею с ними обращаться. Тут засвистел чайник, и я тут же принял решение заменить его бесшумным электрическим при первой же возможности: свист, казалось, раскалывал мою голову пополам. Кофе, как назло, осталась самая малость, и малость эта была размазана по дну банки, потому что я случайно выплеснул туда воду из вымытой чашки. Делать нечего, заварил кофе прямо в банке. Кому, в конце концов, какая разница? Меня же никто не видит. Да и век у нас не девятнадцатый, чтобы соблюдать какие-нибудь глупые светские ритуалы. Вспомнились отрывки сна. Я пока не мог восстановить всю картину приснившегося, но отчетливо помнил, что сон был очень ярким, «натуральным». Судя по костюмам приснившихся мне людей, действие сна относится как раз к девятнадцатому веку, скорее, второй половине.

– Нет, пора завязывать, – я кивнул зеркалу, и оно охотно со мной согласилось, закивав моей же физиономией мне в ответ.

Глянул на часы – 8.30. Вот …!!! Шеф убьет, если через полчаса я не окажусь каким-нибудь волшебным образом у его кабинета и не протяну готовую статью. Вот дернуло же меня согласиться вести театральное обозрение… Хотя чего я жалуюсь? Несколько лет назад я вообще очень даже мечтал работать в подобном месте: работать дома и целыми днями просвещаться культурно, да еще за очень даже приемлемую оплату.

Я напялил кое-как джинсы, которые нашел на полу любовно уложенными комплектом вместе со свитером; напялил и свитер. Не фонтан, конечно, но в машине не видно, а шефу все равно: он меня видит-то раз в неделю, когда я статью сдавать приезжаю. Потерпит. Надо бы поесть. Ладно, съем по дороге кусок торта – вон он как красиво лежит на полке, просто вопиет о желании быть вкушенным моей скромной персоной. («Вопиет»?…«Вкушенным»?.. И правда перестарался вчера с коньяком…). Торт возьму с собой, в пакетике.

Торт закончился еще на лестнице, по дороге вниз. Тем лучше. Меньше делать, сидя за рулем.

Машина, естественно, с первого раза не завелась. А кто ждет от видавшего многое в жизни автомобиля молодецкой покорности? Пригрозил бы я старому разбойнику утилизацией, да язык не повернулся – все-таки одиннадцать лет меня таскает…

Пробка. Ага, я удивился. Пробка для Москвы – это неотъемлемая часть ее сложного организма. Москва без пробок – все равно, что торт без начинки. А торт, кстати, был очень вкусным, и красивым таким… Интересно, кто изобрел первый торт? И когда? Вот ведь вопрос – знали ли люди средневековья, что такое торт? А в девятнадцатом веке? Хм, мне же снился как раз девятнадцатый век. Надо вспомнить подробности, может, где-то и промелькнуло нечто похожее на торт. Или, может, мой разум знает, когда изобрели торт и был ли он уже изобретен в девятнадцатом веке. Есть же гипотеза, что все люди заранее знают все на уровне догадки, а во сне эти догадки вылезают из глубины рассудка и становятся сном. Кто-то ведь нечто подобное придумал. Хм, так что с тортом? Вот, помню, люди в каких-то прикольных костюмах с кружевами и рюшами сидят за столом и что-то едят. Но торта нет…А говорят как они красиво, просто жуть! «Дорогой друг, не будете ли вы так любезны посетить сегодня вечером мой одинокий приют, чтобы развлечь меня своими удивительными рассказами о своих путешествиях?». И не передразнишь ведь с первого раза! И вообще бессмыслица получается. Даже мое филологическое образование не годится для таких выкрутасов речевых – это ж как такому научиться?! Ладно там сказать красиво, это я еще помню, как делается – метафоры там всякие интересные, эпитеты. Трам-пам-пам! Это что за машина, интересно, передо мной плетется? Уйди, ты мне не нравишься! Давай, давай, сворачивай. Фауст! Точно! Одного из героев моего сна звали Фауст! Или не звали?.. Странно как-то: вроде его называла девушка его Фаустом, а он вроде как граф какой-то?.. Вообще странный сон. И впечатление от него странное. Герой этот, Фауст, вроде как откуда-то взялся и вдруг стал другим человеком, превратился в него или ему такое показалось спьяну… Нет, там не так все просто. Надо вспомнить, обязательно надо! Интересно прям! Так-так-так, появился некий Фауст, (и почему, кстати, Фауст? Это же персонаж Гете! Ну ладно, потом подумаю, почему, надо сначала вспомнить, что он делал) и начал этот Фауст скучать от однообразной жизни своей в положении богатого человека. Так, заскучал. Потом с каким-то тоже аристократом познакомился, который ему содействовать в развлечениях начал. Дебоширили они нещадно. Но этому Фаусту опять стало скучно. Он решил, что человеческая жизнь слишком однообразна и неинтересна. А что нам всем требуется, когда жизнь кажется скучной и однообразной? Любовь нам требуется. Точно! И Фауст влюбился в некую Маргариту! Нет, стоп. Сначала другая девушка была… Точно-точно… Тоже с каким-то красивым именем на М… То ли Марианна, то ли Матильда… А Матильда – это кошка Фрекен Бок. Ладно, неважно пока. Так, дальше. Ага, приехал. Постою минуточку у входа, постараюсь до конца вспомнить и пойду. Значит, провел он с этой девушкой ночь, а она утром с него денег попросила. Как-то мне красиво это все приснилось, надо записать эту сцену. И лицо у Фауста такое несчастное было, прям бедолага. После этой ночи бедный Фауст разочаровался как-то в женщинах, да и не только в женщинах, похоже. О чем-то он размышлял все время, или скорее записывал свои размышления. На дневник похоже, но словно в картинках, и я его просматриваю. Потом он встретил другую, Маргариту как раз. Но что-то не всегда у них все прекрасно было, как-то пресно и скучно, кажется. Потом опять скука и разочарование у товарища, теперь уже в себе. Так, а потом была еще одна женщина, какая-то светская львица девятнадцатого столетия, вдова какого-то влиятельного человека. И псевдоним у нее странный – леди Лаура! Это я помню, откуда, – из Петрарки, про него лекцию в институте я слушал, и стихи мне его нравились. Но с этой леди тоже ничего толком не было – не захотел Фауст с ней кокетничать. Она его даже к себе приглашала, хотела своим любовником сделать. А он не пошел. Потом Фауст опять ударился во все тяжкие, даже одну девушку чуть не изнасиловал (совсем, видно, дошел товарищ до ручки), но вовремя остановился. Все сокрушался, что он порочен, и гореть ему за подобные шалости в аду. Вот тоже странно: он начал сокрушаться по этому поводу, когда у него уже второй, если не третий приступ развращенности от скуки начался… А потом он с Маргаритой поговорил, и оказалось, что она умна неимоверно и все в отличие от Фауста знает: и что он Фауст, и что что-то странное с ним приключилось, и что за история. И письмо она специально написала какое-то, чтобы его подтолкнуть к осознанию всего происходящего. А содержание письма в том, по-моему, что Маргарита не счастлива с этим товарищем, Фаустом, и жалуется на это подруге. Там еще какая-то мысль интересная проскользнула, я как раз что-то такое недавно читал. Так-так-так, вот вертится на языке, можно сказать. Что-то про сказки. А, вот! Во всех сказках всегда все заканчивается свадьбой, а что бывает потом, мало вообще кому интересно. Считается, видимо, что если люди поженились, то суждено им жить теперь вместе в мире и согласии. А оказывается на деле, что не всегда одной любви для сожительства достаточно. И что даже это историческое представление в заблуждение вводит. По сказкам получается, что муж и жена или влюбленные они как бы две половинки одного целого, а если половинки соединились, то все теперь прекрасно будет. Ан нет. Сейчас говорят не о половинках, а о единицах. Каждый человек – это одно целое, которое уже имеет свои привычки, представления, ценности, и ему, по сути, любимый человек нужен не для того, чтобы дополнять себя, а чтобы украшать жизнь и вносить в нее положительные эмоции. Вот и выходит, что свадьба – это всего лишь начало, и порой не самое простое и благополучное… Странно, Маргарита, если правильно помню, что-то такое в письме и написала как раз. И как она могла вообще в своем девятнадцатом веке до такого додуматься? Это же только сейчас такое придумали, в нашем двадцать первом веке. Хотя, может, я чего не знаю. А потом, помню, приснилось, что Маргарита с Фаустом в саду снова любовниками сделались. Очень красивая сцена, ее надо будет вспомнить в подробностях.