Глава 6

Эвандра бывала на кладбище не только, чтобы разговорить с Аурелио или подрезать розу. Ещё чтобы встретить женщин, которые приходили к соседним нишам. Других женщин, которые также почти каждый день навещали своих умерших. Одни женщины. В большей степени жёны, оставшиеся вдовами, но были среди них и дочери, сёстры, племянницы. Они становились подругами. Странным образом, но они подружились. Такая вот дружба — сидеть вместе на одной лавочке или даже на разных, смотреть в сторону своего усопшего и недолго разговаривать с ним. Женщины обменивались губками и материалами для полировки мрамора и медных табличек. Вместе ходили к фонтану за водой. В итоге они знали о жизни каждой: «Как дела у твоего сына?» и «Когда он женится?», «Она хорошая девушка». Также все были в курсе, что внуки одной из них не хотят ходить в детский сад или чья-то старая тётка сломала себе бедренную кость, обсуждали какая дорогая нынче жизнь: «Ты в какой дисконтный магазин ходишь?», «Но это далеко, туда нужно ехать машиной», «Не волнуйся, я подброшу тебя»… Однако никто так никого и не подвозил, потому что они были, так сказать, подругами только в одном месте: они не встречались за его пределами, это было своего рода негласное правило, за пределы которого никто не выходил. Дружба существовала только на территории кладбища между стенами ниш, как будто только там они чувствовали себя защищёнными. Снаружи был мир, где всё по-другому. А внутри хорошо, так как каждая из них потеряла кого-то и их жизни внезапно изменились, стали уродливее, им нужно было продолжать жить хорошо или хотя бы не так плохо.

Например, Лучия Скатарла. Ей более семидесяти лет и весит около ста килограммов, но когда она меняет воду и натирает надгробия, то кажется молнией среди могил. Она потеряла двоих: мужа и младшую дочь, которая разбилась на мотоцикле, однажды приняв предложение друга прокатиться. Он остался цел и невредим, а девушка умерла на месте. Лучия прониклась симпатией к Эвандре, она казалась ей настолько неподготовленной, такой беспомощной. «Разве возможно, что я всему должна учить тебя? Ты совершенно ничему не научилась?» — говорила она ей, когда объясняла, как, к примеру, приготовить макароны с баклажанами, как сделать так, чтобы они не пропитались маслом, от которого набирается лишний вес.

— Тебе не нужно набирать вес, дочь моя, слушай меня! — говорила она ей по-матерински.

У Лучии было семь внуков, которые наполняли её жизнь и всегда рассказывали, что делает один, а что другой. Но её любимицей была Лауретта, чью фотографию Лучия носила с собой и всё время целовала. Когда Эвандра спрашивала, почему она любимица, Лучия отвечала, что нехорошо иметь какие-то предпочтения.

— Эта моя внучка получилась лучше! Она более… более… она лучше всех! Что я должна делать, разве это моя вина?

Ещё среди женщин была Палома Галли Брума. Бразилианка, которая танцевала в пиано-барах столицы и создавала вид, что до сих пор продолжает танцевать, одеваясь даже в зимний период в длинные изысканные платья с кружевами на оборках, будто из тюли, что развевались ветром.

— Ты так одета, тебе не холодно? — говорила ей Лучия по-матерински.

Но Палома никогда не мёрзла, казалось, что она железная, такая сильная. Она была хорошей женщиной. Естественно, она красилась, ей нравилось одеваться провокационно, выставляя напоказ длинные стройные ноги. Такие длинные, что все в городке называли её Пало (прим.переводчика — Пало (ит. palo) — в переводе означает столб, палка), вместо Палома. Но мужчин у неё не было, чего-чего, а такого о ней нельзя сказать. Она была верна памяти своего мужа Джузеппе Брума, который смотрел на неё с фотографии, приколочённой к нише: худое лицо, немного впалое, словно лицо голодающего, кожа тёмная, волосы смазаны гелем, в одном ухе серёжка, что было не к месту. Он казался иностранцем, был угрюмым, злился на мир, непонятно из-за чего.

— А чем занимался твой муж? — спрашивали её остальные.

— Он делал свою работу, — каждый раз одно и то же отвечала Палома.

На кладбище вдовы называли её Таинственным полюсом. Но это любя, так как там все желали добра друг другу, чувствовали себя объединёнными чем-то особенным.

Еще была Кандида Торрибонди, молоденькая девушка, потерявшая жениха. Его звали Арнольдо Феррандино. Он хотел стать фотографом, но у него не получилось. Тем временем Арнольдо арендовал фургон и развозил посылки по Италии. Всегда был в дороге и однажды ночью попал в аварию. Лобовое столкновение, он оказался зажат внутри. Они должны были пожениться в следующем году, уже были куплены мебель и люстры, те, с каплями кристаллов. Самого дома ещё не было, они намеревались его снять и уже договорились с семьёй Де Мео. Кандида всегда улыбалась, но было видно, что она думала и не могла понять, что произошло.

— У тебя ещё всё впереди, ты же молодая! Нет то, что мы, старые ведьмы, нам уже не за что цепляться! — Так говорили ей остальные. Они на самом деле считали, что Кандида не должна приходить на кладбище, хотя бы она должна прекратить.

— Но я прихожу просто, чтобы побыть с вами! — говорила Кандида, смеясь, но было ясно, что это не так. Она приходила туда, потому что не могла быть вдали от своего Арнальдо! «Мой Арнальдино» (прим.переводчика — Суффикс –ино в итальянском языке означает уменьшение, ласковое обращение) — иногда вырывалось у неё, когда она сидела на лавочке и смотрела в небо, думая, что никто её не слышит.

Иногда она приносила с собой карты, чтобы поиграть вместе. Ей, молодой, это очень нравилось. Они играли в «Разори соседа», в «Рамми 40» или в «Кончинку». Последнюю просто обожала Лучия Скатарла. Так проходили часы, пока не становилось слишком влажно или даже близилось время закрытия, и приходили могильщики, чтобы отправить их по домам.

На Рождество Эвандра принесла панеттоне (прим.переводчика — Панеттоне — лёгкий сладкий итальянский пирог с засахаренными фруктами, выпекаемый на Рождество) с шампанским.

— Просто, чтобы поднять тост всем вместе, — сказала она.

Эвандра была одержима Рождеством — она прицепила гирлянды вокруг ниши, поставила ароматическую свечу на землю и повесила на свою розу два шарика, венок и поздравительную открытку, при открытии которой играла Jingle Bells. Всё для своего Аурелио, чтобы и он хоть немного ощутил Рождество. Если бы она могла, то принесла презепе (прим.переводчика — Презепе (ит. presepe — вертеп, ясли) — рождественская композиция, изображающая младенца Иисуса в яслях, Деву Марию и Св. Иосифа. В композициях могут присутствовать ещё и фигурки осликов, пастухов или быков. В домах Италии и других католических стран презепе устанавливают наряду с новогодней ёлкой) с овцами. Деву Марию с младенцем она на самом деле принесла, так чтобы никто не видел. Пластиковая статуэтка искусно расписана, Эвандра поставила её возле мраморной ниши Аурелио таким образом, чтобы Мадонна положительно на него воздействовала.

— С Рождеством Христовым, Ауре! — произнесла Эвандра тихим голосом, чтобы никто не услышал.

В то Рождество они вчетвером встретились на кладбище во второй половине дня, даже не договорившись об этом. Эвандра пришла с обеда от сестры и её семьи, на нём присутствовали около двадцати человек, потому что у Секондо было множество родственников. Когда уже подавали фрукты, ей удалось сбежать, чтобы успеть до закрытия кладбища, прихватив с собой половину панеттоне и бутылку. Пластиковые стаканчики уже были у неё в сумке. Она отрезала каждой из четырёх по кусочку. Немного они съели, выпив перед нишами, а немного раскрошили на клумбу. Таким способом они угощали своих усопших, делились с ними Рождеством.


Глава 7

Следующим вечером снова шёл дождь. Эвандра позвонила Розалене и задала тот самый вопрос:

— Как думаешь, что мне делать, когда идёт дождь?

Розалена, беззаботная и спокойная, как раз нарезала помидор для капрезе (прим.переводчика — Лёгкая закуска, одна из разновидностей антипасто, включающая в себя помидоры, моццареллу, оливковое масло и базилик). В тот вечер она не собиралась выходить, потому что её усатый коллега оставался дома с детьми. Он был женат, имел двух дочерей, но не ладил с женой. Обычная история. Розалена не знала, какими будут их отношения, но ничего не ожидала, так как понимала, что жёны в конце концов всегда побеждают. Она всё пустила на самотёк. Часто повторяла: «Река всегда течёт к морю». Это было её жизненным кредо. Вечер Розалена решила провести дома — поухаживать за геранями на балконе, немного посмотреть телевизор, а потом початиться с друзьями, пока не почувствует сонливость. Так, спокойно и небрежно, она ответила своей подруге-вдове, которая просила о помощи:

— Ты могла бы проводить время в Facebook!

Так Розалена и сказала. Ей пришло это спонтанно, от сердца. Она часто заходила на Facebook, ей нравилось, это расслабляло. Розалена нашла там старых друзей, одноклассников, познакомилась кое с кем новым и любила говорить: в Facebook можно каждый раз открывать себя заново, построить новую жизнь с каждым новым контактом. Именно это ей и нравилось — строить! Стать другим человеком, начать с нуля. Это как, кладя кирпич за кирпичом, возвести стены и перекрасить их в другой цвет. Однажды она призналась, что любит море и хочет пойти на курсы подводного плавания, другой раз — что ей надоело в Италии и она думает поехать в Бразилию, в третий — что в детстве она страдала из-за плохого дяди и поэтому ей даже сейчас хочется плакать, а ещё писала, что рисует акварелью или что отлично ездит на коне или что записалась на курсы классического танца. Иногда это были правдивые вещи, иногда нет, как, например, история о плохом дяде: у неё таких никогда не было. Но плюс в том, что даже для неё самой не было ясно, где истина, а где ложь. Это была игра, но еще это была жизнь. Как будто события становились настоящими, только если написать о них в Facebook, они появлялись там впервые, рождались на волшебной доске и существовали.