– За неделю все прошло, спасибо. – Я пошевелила плечом, чтобы Розенберг убрал руку.

Он оглянулся, потом снова посмотрел на меня и тихо сказал:

– Если честно, я очень о вас беспокоюсь. Простите, что лезу не в свое дело, но я слышал, что вы стали проводить свободное время с одним парамедиком и…

Я прервала его:

– Доктор Розенберг, думаю, нам не стоит…

– Понимаю. – Он подмигнул.

Несколько дней назад я хлопнулась бы от этого в обморок. А сейчас едва сдержалась, чтобы не поморщиться.

– Однако ходят слухи, – продолжал он. – Я считаю вас своим другом. Мы проработали вместе почти два года, и… я просто не хочу, чтобы вас обидели. А Джош Эйвери обидит. Он здесь недавно, но уже заработал определенную репутацию. Просто… будьте осторожны. Я волнуюсь за вас.

У меня отвисла челюсть, но я захлопнула рот. Доктор Розенберг всегда был со мной дружелюбнее, чем с другими медсестрами, но сейчас от него исходило не просто дружелюбие.

– Спасибо. – Я моргнула и выпрямилась.

Деб вернулась за стол. Доктор посмотрел на часы:

– Упс! Я забыл, что у меня встреча. Приятного аппетита, Хамата.

Он встал, взял свой обед и оставил нас вдвоем. Деб сглотнула. Она явно была взволнована.

– В чем дело? – спросила я.

– Ты когда-нибудь замечала, что ты единственная медсестра, которую он называет по имени?

– Ну и?

– Ну и ничего. – Она положила в рот кусочек курицы и, жуя, продолжила: – Я просто говорю что есть: похоже, его беспокоит твоя дружба с Джошем. С тех пор как ты попала в аварию, Розенберг стал разговорчивым, а когда тебя привезли… – она замолчала, и я вопросительно посмотрела на нее, – он нашел предлог, чтобы выйти из кабинета, потому что был слишком расстроен.

– Слишком расстроен? Ты серьезно?

– Он ведет себя странно. Видимо, осознал свои чувства к тебе, а ты уже начала встречаться с Джошем.

Я закатила глаза и откинулась на спинку стула:

– Заблуждаетесь, Хамата. Совершенно ни к чему все это драматизировать.

– По-моему, нагнетать страсти не в моем репертуаре, и ты это знаешь, – обиженно ответила Деб.

– Может, авария помогла ему понять, что мы друзья и коллеги, а теперь он просто беспокоится за меня. Кстати, основания для беспокойства есть. Репутация у Джоша действительно так себе. А у Розенберга дочь-подросток. Он хочет меня предостеречь, и, мне кажется, это очень мило.

– Ты возвела его на пьедестал, и скоро он шлепнется оттуда на задницу, а твое наивное сердечко разобьется. Но поглядеть на это будет весело.

В комнату вошли несколько человек: медсестры и техник МРТ. Деб запихнула в рот последние два кусочка курицы и сказала:

– Все. Пора работать.

– Надеюсь, ты никого не будешь посвящать в свои теории? А то обо мне, похоже, и так уже болтают.

– Эйвери, ты меня обижаешь. Правда.

Она вышла. Оставшись одна, я нервно заерзала. Мне еще никогда не удавалось рассердить Деб. Я вообще не знала, что такое возможно. Но она вдруг снова заглянула в комнату:

– Это была шутка. На самом деле хорошо, что ты меня предупредила. Я ведь собиралась всем рассказать, что док Роз хочет усадить тебя в гинекологическое кресло и трахать, пока ты не закричишь.

– Ненавижу тебя, – сказала я, выходя вместе с ней в коридор.

Остаток дня прошел скучно. Джош и Куинн привезли к нам в отделение пациента, но, как только у нас с Джошем появилась возможность перекинуться парой слов, ему пришлось ехать по новому вызову.

Перед отъездом он поцеловал меня в щеку, из-за чего в сестринской поднялась волна гневного шепота. Едва новость дошла до Эштон, она незамедлительно посягнула на мое личное пространство. Как только я отчиталась перед начальством в конце смены, эта стерва возникла передо мной и, наматывая волосы на палец, с фальшивой непринужденностью спросила:

– Так, значит, ты и Джош?

По ее физиономии расплылась ухмылка Чеширского Кота.

– Нет.

– Нет? Значит, это неправда? Он тебя не целовал?

– Нет, – повторила я.

Она облегченно вздохнула:

– Хорошо. А то ведь мы с ним уже несколько месяцев… Ну, ты понимаешь. Я бы не хотела, чтобы ты подбирала за мной объедки.

– Нет – значит нет. Я не намерена обсуждать с тобой свою личную жизнь. Не хотелось бы тебе это говорить, Эштон, – сказала я, дописывая историю болезни, и, захлопнув тетрадь, подняла глаза, – но объедки – это ты сама. Ты и все другие медсестры в этом городе, которые спали с Джошем Эйвери.

Эштон фыркнула и поджала губы. Ее пухлые щеки залились краской.

– Сожалею, если он тебе нравится. Джош есть Джош. У него харизма от природы, и кажется, что он со всеми флиртует. Но на самом деле он встречается со мной с тех пор, как сюда приехал. Так что не будь ревнивой сучкой.

Я сощурилась:

– Ты забываешься, Эштон. Мы на работе.

– Я выше тебя по должности.

– Это не дает тебе права называть меня сучкой.

Двери отделения распахнулись со свистом, и выражение ее лица изменилось.

– Джош! – воскликнула она и, возбужденно оскалившись, качнулась на каблуках.

– Привет, Эштон, – ответил он и улыбнулся мне: – Ты готова?

– Да, только вот заполню последнюю карту. – Я достала большую коричневую папку.

– Хм… – произнесла Эштон, теребя волосы. – А что происходит?

Джош нисколько не смутился:

– Мы с Эйвери едем ужинать.

Эштон захлопала глазами, ее лицо вытянулось.

– То есть как? Какого черта? Ты ведь в прошлый раз собирался провести вечер со мной!

Он вздохнул:

– Это ты собиралась, а я сказал «нет».

– Ты ничего не говорил мне об Эйвери, – захныкала она.

– Боже мой! Ну прямо мыльная опера «Дни нашей жизни»! – Я закрыла папку и посмотрела на Джоша: – Поехали?

Он повел меня к дверям раздевалки. Я заскочила туда забрать сумочку и вымыть руки, а выйдя, опять увидела Эштон: она стояла перед Джошем, и глаза у нее были на мокром месте.

– Карисса, уж не знаю, как сказать еще яснее. Я четыре месяца говорю тебе одно и то же.

– Что говоришь? Я не понимаю!

– Это случилось один раз. И если б я знал, как ты все воспримешь, ничего бы не было вообще. Пойми же наконец: я не хочу поддерживать с тобой отношения. Пожалуйста, оставь меня в покое.

Эштон надулась от негодования. Губы у нее задрожали. Напоследок она метнула в меня злобный взгляд и ушла, громко топая.

Джош приподнял брови, а потом сложил губы буквой «О» и выдохнул:

– Трудный случай…

– Кажется, ты разбил ей сердце.

– Прежде чем войти в ее квартиру – кстати, там грязно и пахнет баклажанной икрой, – я сказал ей, что отношения мне не нужны. Она сказала, ей тоже.

– Последовательностью Эштон никогда не грешила.

– А ты последовательна. Разумна и знаешь себе цену, не вешаешься на всех подряд… Мне это нравится в тебе.

Я усмехнулась:

– Звучит ужасно скучно.

– Нисколько не скучно, – ответил он, открывая передо мной дверцу машины.

* * *

Мы подъехали к многоквартирному дому в каких-нибудь трех кварталах от моего. Когда Джош выключил двигатель, я взялась за ручку, но, прежде чем выйти, задумалась.

– Ты здесь живешь?

– Да. Мне нужно взять кошелек. Я его второпях забыл. – Улыбка, которой он меня ослепил, наверняка была самой обворожительной в его арсенале. Он вылез, обошел машину и открыл мою дверцу: – Можешь не входить, если не хочешь.

– А у тебя тоже пахнет баклажанной икрой?

Джош рассмеялся:

– Нет.

Он взял мою руку и неохотно отпустил ее только на крыльце. Но не успел он вставить ключ в дверь подъезда, как та распахнулась сама.

– Ой! – воскликнула какая-то девушка: чуть моложе меня, с пучком волос мышиного цвета и в толстых очках.

– Мы вовремя! – сказал Джош.

– Кто это? – спросила она, делая шаг в сторону, чтобы мы смогли пройти.

– Это, – Джош с гордостью показал на меня, – Эйвери Джейкобс.

Девушка поправила очки:

– Медсестра?

Джош усмехнулся и на секунду опустил глаза:

– Да, Синда, она медсестра.

– Приятно познакомиться, – кивнула Синда. – Джош, твоего мохнатого малыша я навещала три раза. Он погулял, поиграл, и – сожалею, что вынуждена об этом сообщить, – его вырвало у тебя на кухне.

– Чем ты его накормила? – Джош скорчил рожу.

– Поделилась с ним мясом по-луизиански.

– Синда, я же тебе говорил, что он этого не переваривает!

Она подавила смешок:

– Но ему так нравится! Ты бы видел! Кухню я помыла с хлоркой и проветрила. Посуду помыла тоже, а то…

Джош скривился:

– Нет у меня никакой посуды!

Синда задумалась:

– Значит, я вымыла посуду у кого-то другого. Вы у меня все смешались. Ну ладно, я побежала на работу.

– По-прежнему сидишь с близнецами Рэмзи?

– Как видишь, они меня еще не убили.

Она вышла. Закрыв за ней дверь, Джош снова взял меня за руку. Мы прошли два лестничных марша и остановились перед второй квартирой слева.

– Здесь живу я, – он взялся за дверную ручку, – а здесь, напротив, Синда. Если она дома, я понимаю это по детским крикам.

– У нее дети? – насторожилась я.

Джош усмехнулся:

– Нет, Синда профессиональная няня, и у нее всегда полно работы. К ней постоянно приводят детей. Даже на ночь. Зарабатывает будь здоров. – Он открыл дверь своей квартиры. – Мне она тоже помогает, поскольку я подолгу не бываю дома, а у меня щенок. Наверное, мне не стоило его брать, но Куинн отказался, и я решил побыть добрым самаритянином…

Джош замолчал, и мы вошли в квартиру. Она оказалась такой же пустой, как моя. Вся меблировка гостиной состояла из паршивенького дивана, кресла и шкафчика. Я потянула носом воздух: пахло не рвотой и не баклажанами, а средством для мытья полов, мятой и одеколоном Джоша.

– Давно ты здесь живешь?

– Нет. Пару месяцев. Подыскал жилье наскоро, чтобы больше не мотаться по впискам, случайным знакомым.