Еще много недель после этого он не мог говорить вслух, но, может, это было к лучшему, иначе он спорил бы гораздо дольше, а ругался бы гораздо громче… Временами Люкас вообще не хотел ни с кем разговаривать, даже с Ровеной, до того дня, как она ворвалась в его комнату, обозвала эгоистичным ублюдком и едва не выцарапала глаза, прежде чем он успел схватить ее за руки.

Через два дня они поженились, а две недели спустя его отвезли в Санта-Фе на судебный процесс по делу об убийстве Марка Шеннона.

«Странно, – думал Люкас, – как мельчайшие детали вызывают к жизни целый поток воспоминаний за те короткие минуты, пока экипаж едет по этой улице».

…Шляпа в витрине и две женщины, глазеющие из окна. Шляпа напомнила ему об Илэне, и эта мысль вызвала боль, хотя уже не столь острую. Илэна – мечта, которая снится каждому мужчине. Улыбающаяся, манящая, зовущая, умеющая дать ровно столько, чтобы он продолжал хотеть ее, любя и ненавидя одновременно. Но Илэна ушла навсегда, исчезла, а вместо нее была Ровена, плоть, а не призрак, воля, нежность и самопожертвование, Ровена, последовавшая за ним в горы, разделившая одиночество, смело боровшаяся с призраками в долине; родившая там ребенка, не имея помощи, кроме него самого и старой повитухи. В конце концов пришлось отослать старуху и самому принять ребенка, сделать все, что смог припомнить по обрывочным рассказам. Господи, как же он был перепуган!

– Какой ужас, Ро! Не знал, через что приходится пройти женщинам!

А она, улыбнувшись, сияя фиолетовыми глазами, выделявшимися словно синяки на мертвенно-бледном лице, прошептала:

– Я тоже понятия не имела. Но пройду через это еще раз, если понадобится.

Когда все было кончено, Люкас сам едва не потерял сознание, хотя не признался в этом. Но теперь у них был сын – его сын, и поэтому Ро стала еще ближе, а Илэна все больше отдалялась.

Илэна… Странно, почему он сегодня вспомнил о ней? Может, при виде тюрьмы? Она навестила его там, в темной камере без окон, когда приехала на суд в Санта-Фе – благоухающая духами, шляпа, которую он подарил ей, надвинута на лоб.

– Значит, ты так и не смог сделать этого? Позволил ему едва не убить себя – и все из-за бледнолицей суки, на которой женился. Женился!

Смех ее рассыпался сотнями острых кинжалов, вонзившихся в него. Люк инстинктивно отпрянул.

– Собираешься дать свое имя ублюдку, которого она носит? С каких пор ты проявляешь благородство, мой Люкас? Или она сделала тебя таким же слабым, каким был ее отец? Я должна была сама разобраться.

– Ну что ж, теперь тебе все ясно.

Высокие каблучки нетерпеливо простучали по каменному полу.

– Неужели это ты говоришь так холодно? Что пытаешься скрыть? – Низкий голос зазвучал чувственно-хрипловато: – Думаешь, что когда-нибудь забудешь меня? Очень скоро она тебе надоест, как другие, и тогда…

– Илэна, почему ты здесь? – устало спросил Люкас.

– Лучше скажи, почему ее здесь нет. Я приехала убедиться во всем сама. И хотела видеть ее лицо, в первый раз с тех пор, как…

Наконец он расслышал легкое возбуждение в голосе Илэны, увидел глаза, широко раскрытые, блестевшие расплавленным огнем, и почему-то представил ее в молодости – красивую, юную и неуверенную в себе.

– Значит, он решил признать тебя своим сыном? Удивительно!

– А я его сын?

Подняв брови, Илэна пожала плечами:

– Скорее всего да. Так говорил Алехандро. Он пощадил тебя только ради Альмы, потому что чувствовал вину. Но полюбить тебя не смог, и ты знал это, правда? Бедняжка Люкас так изголодался по любви, пока мы с тобой не нашли друг друга. А теперь… – Снова прозвенел ее смех. – Я думаю, что даже теперь ты умираешь от желания сжать меня в объятиях, не правда ли? Между нами существует то, чего ни одна женщина изменить не в силах. Помни это!

Присутствие этой экзотичной женщины в зале суда только добавило накала происходящей драме. Люкас чувствовал себя экспонатом, выставленным на всеобщее обозрение, единственным, кто пришел сюда не из любопытства. Были минуты, когда Люк спрашивал себя, кто же он такой на самом деле. Всю жизнь для него существовали только две вещи: любовь к Илэне и ненависть к Тодду Шеннону. Теперь же он не знал, что делать.

Вернувшись из Санта-Фе, чтобы сказать Ро о своих намерениях, Люк почти ожидал, что она захочет остаться здесь и ждать, пока он вернется за ней. Именно так и поступила бы Илэна.

– Не знаю, куда я отправлюсь и что собираюсь делать, и даже представления не имею, чего хочу. Понимаешь, Ро? Я должен сам найти ответ на вопросы, сам!

– Хорошо, Люкас. Когда уезжать? Я буду готова, как только предупредишь.

Он спорил с ней, пытался угрожать, даже ссориться. Но она настояла на своем и отправилась с ним, несмотря на то что беременность была уже сильно заметна. И осталась навсегда.

– Вот они!

Внезапно возвратившись на землю, Люкас заметил смеющихся мужчину и женщину и возвышавшуюся над ними фигуру пожилого мужчины. Он тихо выругался.

– Мне следовало бы догадаться!

– Ну? И долго ты намереваешься избегать его? Всю жизнь? Чего ты боишься, Люкас?

Он рассерженно уставился на Ровену, бессознательно теребя повязанный на шее черный платок, скрывающий тонкий красный шрам, опоясывавший горло.

– Иногда, женщина, ты слишком далеко заходишь!

Он был зол на нее, но еще больше на себя. Неужели Шеннон считает, что с ним не желают ни видеться, ни говорить, потому что боятся? Странно, он никогда не мог думать об этом человеке как об отце. Только как о Шенноне. Ненавистное имя, которое он отказывался носить.

Мальчик возбужденно вскочил:

– Мама, это…

Ровена взглянула поверх его головы на Люкаса, но гневно сжатые губы чуть раздвинулись в смущенной улыбке.

Привязав лошадей к столбу, он обошел вокруг, чтобы помочь слезть сначала ей, потом ребенку.

Толпа зевак все росла, хотя люди держались на почтительном расстоянии, стараясь не глазеть открыто на приезжих.

– Будь я проклят, если это не Тодд Шеннон и его сын! Говорят, они слова друг другу не сказали с самого суда. И тому уже несколько лет.

– А жена… она вроде была помолвлена со стариком?

Именно веселая болтушка Коринна, которая нисколько не изменилась с последней встречи, разве что немного пополнела, первая нарушила неловкое молчание:

– Господи, Ровена, просто не верится, что ты уже мать. Дядя Том, маленький Гай Рамон – ваша копия! Такие же глаза, только не холодные и жесткие… Ой!

Джек Дэвидсон покраснел, и Коринна поспешно прикрыла рот рукой.

– Ой, простите! Я же обещала, что не буду зря болтать! Но иногда очень трудно удержаться, ведь это просто роман, как в книге! То есть я хочу сказать…

– Коринна!

– Оставьте, Джек. По крайней мере она говорит то, что думает, а это довольно редкое качество, – вежливо заметил Шеннон, глядя из-под нависающих бровей на внука, который в свою очередь с любопытством, но безбоязненно уставился на деда.

– Ты говоришь по-английски, парень?

– И по-испански, и на апачи! – быстро вмешалась Ровена. – Хотите познакомиться, Тодд?

Люкас подумал, что Ровена, возможно, сама все это придумала. Она и ее приятельница! Черт бы взял этих интриганок!

Но, поймав смеющийся взгляд Коринны, невольно улыбнулся в ответ. Она, во всяком случае, честна и порядочна. Шеннон тут, конечно, прав.

– Ну вот, теперь, когда мы знакомы, могу сказать, что представляла вас совсем другим. – Коринна оценивающе наклонила голову. – Напоминаете… о да, Хитклифа, героя книги мисс Бронте «Грозовой перевал». Хотя, конечно, характером Ровена совсем не похожа на покорную, мягкую Кэти, как считаете?

– Никогда не встречал женщины, которая бы так много болтала. Впервые в жизни почувствовал, что меня нужно спасать! – мрачно пробормотал Люкас позднее и хмуро взглянул на Ровену, которая только улыбнулась в ответ. Пришлось признаться: – Ну да, она заинтересовала меня. А вы… может, объясните, что означает выражение вашего лица, мадам? Довольны тем, что провели мужа? Господи, никогда не думал, что почувствую такое облегчение, когда Джек предложил пойти куда-нибудь в более спокойное место, познакомиться поближе. И предупреждаю вас, за обедом я с ней рядом сидеть не намерен! Как тебе только удалось уговорить меня на это?

– Ты действительно готов выслушать Тодда? Наверное, потому, что смог наконец увидеть его в истинном свете – старого одинокого человека. Но ведь Тодд – дедушка Гая, и мы не должны лишать малыша его любви и заботы. О, Люкас!

Ровена неожиданно повернулась, обняла его и прижалась всем телом. Люкас вдохнул запах ее волос, чувствуя знакомое возбуждение.

– Подумай о всех потраченных зря годах, о непонимании, ненависти и страданиях! И вспомни о словах шамана, своего приемного отца, – насчет того, что необходимо видеть две стороны медали. Нет никакой причины, почему бы тебе и Тодду после стольких лет не вести себя как подобает цивилизованным людям. – И, чувствуя его нерешительность, кокетливо добавила: – Когда Монтойа привез Луз с детьми погостить у нас, ты был готов забыть старые обиды и все простить!

– Но и ты не слишком злилась!

– Так что?

– Если не хочешь оказаться со мной в постели до обеда и заставить всех ждать, предлагаю скорее спуститься вниз.

Малиновый луч заходящего солнца проникал через занавеси окна, окрашивая все волшебным сиянием.

Они испытующе посмотрели в глаза друг другу. Взгляд Ровены красноречивее всяких слов говорил: «Я люблю тебя и выбрала тебя. В нашей жизни есть место и для других людей, особенно теперь, когда мы уверены друг в друге».

За дверью в коридоре засмеялся ребенок, и Люкас, приподняв подбородок жены, губами нежно коснулся ее губ.

– Ну вот, мэм, придется пока довольствоваться этим. Пойдем-ка, надо спасти нашего малыша и уложить спать, пока его окончательно не избаловали!

Призраки прошлого начали таять и исчезли. Рука об руку, смеясь, муж и жена вышли из комнаты.