Гленденинг не стал спрашивать, что он имеет в виду. Он даже не позаботился поднять голову, и Рейли оставил его в этом плачевном состоянии.

Было маловероятно, чтобы Бренна укрылась в своем любимом месте на башне. Во-первых, потому, что сильно похолодало, а на ней была только черная кружевная шаль и эта нелепая газовая косыночка, не спасавшие от холода. Во-вторых, она знала, что Гленденинг стал бы искать се именно здесь.

Гадая, что могло случиться с девушкой и куда она могла бы подеваться, а главное, как она собиралась поквитаться с Маршаллами, Рейли обошел все залы замка, заглянул во все комнаты и углы, постоянно выкрикивая ее имя.

Как мог Гленденинг жить в этом сыром и мрачном мавзолее и оставаться там живым, для Рейли было неразрешимой загадкой. Хотя столовая, которую он сегодня посетил впервые, имела относительно чистый и цивилизованный вид. Гостиная тоже не была такой уж ужасной. Когда он добрался до пришедшего в упадок бального зала, ему пришло в голову, что в замке Гленденинг было несколько комнат, которые при минимальных затратах и некотором внимании можно было бы восстановить в их первоначальном блеске. Например, в бальном зале сохранился великолепный пол.

Местами, правда, паркет был выщерблен и кое-где покоробился, но все-таки это был настоящий паркет. Гленденинг оказался гораздо большим глупцом, чем предполагал Рейли, если допустил, чтобы все пришло в такое запустение. И как раз когда Рейли собирался покинуть эту комнату и продолжить поиски, он углядел знакомые очертания.

Фортепьяно.

Рейли, не приближавшийся к инструменту с тех самых пор, как покинул Лондон, удивился, осознав, что ему не хватало музыки. Проведя рукой по клавишам, он обнаружил, что фортепьяно оказалось не настолько расстроенным, как можно было бы ожидать. Рейли поставил канделябр на крышку фортепьяно, сел на изрядно проеденный молью пуфик, размял пальцы и принялся играть.

Оказалось совсем недурно. Инструмент был хорошего качества, и звук у него был сильный и ясный. Его давно не настраивали и не стирали с него пыль, но это не могло помешать делу. Рейли попробовал сыграть более сложную пьесу. Увы, среднее си западало, но что касалось всего остального, то…

Акустика в этой комнате была отличная. И Рейли, отдавшись давно забытой радости, принялся играть сонату, полностью погрузившись в музыку…

— Очень мило.

Вздрогнув, он прекратил игру и обнаружил, что Бренна Доннегал, опираясь локтем о крышку фортепьяно, внимательно слушает музыку.

— О, — сказала она, и глаза ее приняли оттенок моря в ненастный день, — не прекращайте игры, если это из-за меня.

— Я немного увлекся? — смутился Рейли.

— Вовсе нет. Это было прелестно. Бетховен? Верно?

— Совершенно верно. Кажется, прошло сто лет с тех пор, как я слышал приличную музыку.

— Я полагаю, что, говоря о приличной музыке, вы не имеете в виду волынку?

Рейли почувствовал, что краснеет.

— В волынке нет ничего дурного, — ответил он. — Я хочу сказать, что не имею ничего против нее.

— Но, будучи не горцем, а жителем долин, я полагаю, вы предпочитаете музыку, более привычную для вашего народа.

Его народа. Она назвала его народ жителями долин. Неужели всегда будет так? Горцы будут противопоставлять себя жителям долин и вести нескончаемые битвы за нравственное и культурное превосходство?

Пожалуй, стоит переменить тему. Он указал на клавиатуру фортепьяно.

— А вы играете?

Она сморщила носик:

— У меня скорее склонность к науке, чем к искусству.

— Ах да, — вспомнил он, — конечно. Как свидетельствует история с научным подходом к проблеме рвоты.

В неясном свете свечи он не мог разглядеть, покраснела ли она.

— Совершенно верно, — подтвердила Бренна.

— И все же, — заметил Рейли, — это вовсе не трудно. Я имею в виду, играть на фортепьяно. Садитесь, я покажу вам, как это делается.

Она бросила на него лукавый взгляд:

— Думаю, мне лучше остаться там, где я сейчас. Благодарю вас.

— Не бойтесь, — настаивал он, — я этим не скомпрометирую вас.

— О, конечно, нет. Вы же обручены, а это почти все равно что женаты.

Он недоуменно заморгал:

— Разве?

И вспомнил о Кристине. Ему казалось, что он давным-давно не думал о ней.

— Ах да, конечно, — согласился он. — Да, думаю, вы правы.

Он не видел смысла в том, чтобы сообщать Бренне Доннегал о том, что его чувства к Кристине претерпели серьезные изменения с того самого утра, когда пришлось срочно оперировать Хемиша, и почему-то образ той, кто никогда не одобрял его намерения стать врачом, стал постепенно тускнеть и исчезать из его памяти.

Вместо того чтобы объяснять Бренне все это, он снова предложил ей:

— Садитесь же рядом.

С едва заметной загадочной улыбкой она села и тут же поняла, что находится слишком близко к нему, потому что для двоих пуф оказался слишком тесным, а ее юбки, верхние и нижние, были очень широкими.

— Отлично, — сказал Рейли, нажав на клавишу, — вот это среднее си слегка западает, но все же на ее звук можно полагаться.

Он пробежал пальцами по клавишам.

— Это октава, а это другая. Уловили?

— Думаю, да, — ответила она. — Маршаллы уехали?

— Да, и довольно давно. Кстати, вы обставили свой уход со сцены довольно эффектно. Как вам удалось впутать в дело крысу?

— Это было чистой импровизацией, — призналась она. — Замок весной кишмя кишит крысами. Весеннее таяние снегов вызывает наводнение в темницах, и вода заливает все щели, поэтому крысы бегут туда, где безопаснее.

— Как приятно это слышать. Ну что же! Это было впечатляющее зрелище. Думаю, это надолго отвлекло их от серьезного беспокойства по поводу вашего образа жизни.

Он снова пробежал пальцами по клавишам.

— Так вам все понятно насчет среднего си?

— Понятно, — ответила она серьезно.

— Итак, — продолжал он, — если вы это усвоили, то можете играть что угодно.

— Думаю, я хотела бы научиться играть ту вещь, что вы играли сначала, — предложила она.

— Ах, это? Прелестная веселая пьеска? Да? Это вполне подойдет для начала. Итак, дайте мне ваши руки.

Она подчинилась, а он, глядя на них, снова вспомнил тот первый раз, когда держал ее руку рядом со своей, сравнивая их величину и размеры пальцев. И почувствовал то же самое, что и тогда, — непонятный взрыв эмоций. Этот ток пробежал по его жилам так же стремительно, как виски миссис Мерфи, и жар охватил все его тело от темени до кончиков пальцев ног. Он никак не мог бы объяснить, что было в этой женщине такого, что вызывало в нем столь странную физическую реакцию каждый раз, как их пальцы соприкасались.

Она не была самой красивой женщиной из всех, кого ему довелось видеть в жизни. Она не была самой изысканной и блестящей. Пожалуй, даже напротив. И еще эти мужские штаны…

— Держите руку вот так, — сказал он, размещая ее пальцы на клавишах фортепьяно, и, глядя на них, вдруг совершенно забыл, как следует играть сонату — эту или любую другую.

Она терпеливо ожидала продолжения, и пальцы ее оставались на клавишах все в том же положении. Он ощущал исходивший от нее аромат, столь отличный от того, что он чувствовал в последний раз, когда они оказались так близко друг от друга. Сейчас это были какие-то неизвестные ему духи, легкие и светлые. В них не было прилипчивого цветочного запаха, что предпочитают иные женщины. Когда она повернула голову, чтобы взглянуть на него, легкая прядь ее волос коснулась его щеки, и он увидел изящный изгиб ее шеи.

— Ну? — спросила она, поднимая брови. Ее лицо находилось в дюйме от его собственного.

—Я…

Он не понимал, что с ним случилось. Никогда прежде он не терял дара речи в присутствии женщины. Но в присутствии этой женщины, не доставившей ему ничего, кроме неприятностей, да еще за столь короткое время, это произошло.

Да, что-то неладное творилось с ним. Что-то было не так. Потому что он оказался слишком чувствителен к ее близости и исходящему от нее теплу.

Ее губы, казалось, завораживали и манили его, казалось, она искушала его и без слов побуждала прижаться к ним собственными губами, но взгляд ее, спокойный и все еще немного шаловливый, каким она обычно смотрела на него, не изменил своего выражения…

И прежде чем он осознал это, его левая рука легла на ее талию и обвила ее, он наклонился вперед, к ней, но она стремительно повернула голову, откинула назад плечи и вдруг принялась бойко и уверенно молотить пальцами по клавишам фортепьяно.

— О, это чертово море, — запела она своим хрипловатым контральто, стараясь подражать непристойной залихватской манере матросов, и делала это без малейшего стеснения.


О, это чертово море, ты не заманишь меня,

Ты не обманешь меня…

Чайки снуют на просторе, я же сижу у огня.

Чертово бурное море, ты не заманишь меня…


Рейли понял, что мастерство мисс Бренны Доннегал в игре на фортепьяно не уступало его собственному. А возможно, она и больше его преуспела в этом искусстве, так быстро порхали ее пальчики по клавишам, из-под которых струилась сложная мелодия.

Она лукаво улыбнулась ему, бросив взгляд через плечо, и продолжала петь, почти не глядя на клавиши, потому что, должно быть, пальцы ее были привычными к этой мелодии.

— Чертово море, проклятое море, — продолжала она заливаться, — право, пора мне с тобою поспорить, если плюешь ты соленой волной, значит, пора потягаться с тобой…

Рейли не понимал ее. Он был совершенно уверен: она отлично сознавала, что он собирался поцеловать ее. Но то, что она догадывалась об этом и намеренно старалась избежать поцелуя, рассердило его гораздо больше, чем то, что она притворялась, что не умеет играть на фортепьяно.

Он знал, что нравится ей. Она почти призналась в этом в то утро, когда они стояли на пирсе. Так почему теперь она отвернулась, когда он уже собрался поцеловать ее, и запела эту глупую песню о проститутках и сводниках?