– Никаких троллей, – по привычке ответила Хоуп. – Тебе будут сниться кошмары. – Не будут! – заупрямилась девочка. – Никаких троллей, – решительно повторила мать.

Исполнив свой долг, Мэтт снова спустился в гостиную, пощелкал пультом и нашел спортивный канал. Сквозь двойную стеклянную дверь, отделявшую гостиную от кухни, Хоуп увидела, что он переоделся в самые старые джинсы и линялую фланелевую рубашку, которую она давно собиралась выкинуть. Вздохнув, она пожала плечами. В конце концов, это его день рождения. Пусть надевает что хочет.

Хоуп вынула бутылку специально купленного вина, зажгла свечи на кухонном столе, разложила красные льняные салфетки (чей-то свадебный подарок) и накрыла второй ужин за день. Она твердо решила, что день рождения Мэтта должен пройти в уют­ной семейной обстановке. Хоуп обожала такие вечера. Они с Мэттом вкусно поужинают, а тем временем их любимые детки будут спать наверху, как бывает во всех счастливых семьях.

Но Мэтту явно не было до этого дела. Он и из кухни продол­жал смотреть телевизор, и его участие в празднике ограничилось тем, что он открыл бутылку и наполнил бокалы.

– Удачный был день? – спросила Хоуп.

– Угу, – промычал Мэтт, одним глазом косясь на экран, и от­правил в рот кусок бифштекса.

Некоторое время они ели в молчании, потом Хоуп не выдержала.

– Все в порядке? – снова спросила она. – Да, отлично. Замечательный бифштекс.

– Я говорю не о бифштексе.

Мэтт вздохнул и на мгновение отвлекся от экрана.

– Хоуп, тебе сегодня очень нужна беседа? Я устал, у меня был трудный день, и мне хотелось бы расслабиться. Если ты ничего не имеешь против.

Ее глаза наполнились слезами.

– Да, конечно.

Звучал унылый голос комментатора, и Хоуп машинально жевала свой бифштекс, не ощущая никакого вкуса. Случилось что-то плохое. Она знала это. Знала уже несколько недель. Мэтт пере­живал, но Хоуп была уверена, что его работа тут ни при чем. Это было что-то личное, имевшее отношение к ним с Мэттом и наверняка ужасное.

Мэтт ходил подавленный уже два месяца – с тех пор, как умер его любимый дядя, живший в Ирландии. Сначала Хоуп думала, что Мэтт испытывает чувство вины из-за того, что не виделся с Гароидом несколько лет. Родные Мэтта были совершенно равнодушны друг к другу. Когда Хоуп выходила замуж, она надеялась быть принятой в лоно большой семьи (которой у нее самой ни­когда не было), но с удивлением узнала, что у Паркеров есть одна общая черта: ненависть к клановым сборищам. Родители Мэтта жили чрезвычайно замкнуто; их единственный сын родился позд­но, и эти занятые люди явно не обрадовались его появлению на свет. Теперь, когда он стал взрослым и обзавелся женой, они счи­тали свой родительский долг выполненным. Хоуп не могла этого понять, но радовалась тому, что дурная наследственность не ме­шала Мэтту любить жену и детей.

Как-то Сэм проницательно заметила, что Мэтт решил постро­ить свою жизнь совсем иначе, чем его суровая и холодная родня.

– Он хочет, чтобы люди любили его, и нуждается в тебе. Вот почему он так обожает командовать, – с обычной для нее рез­костью добавила Сэм.

Хоуп очень хотелось верить, что муж нуждается в ней. Но если бы она была в этом уверена, то не стала бы спрашивать его, что случилось. Может быть, на него так повлияла смерть Гароида? Мэтт был невероятно привязан к своему чудаковатому дядюшке, у которого в детстве проводил каждое лето. Но если это так, то почему же в последнее время он избегает ее?

Хоуп знала, что должна сохранять спокойствие, что не нужно трогать лихо, потому что стоит это сделать, как она все узнает и уже не сможет прятать голову в песок и притворяться, что все в порядке. Но молчать было выше ее сил.

– Не говори мне, что это пустяки, – быстро сказала она. – Мэтт, тебе плохо.

– О'кей, ты права, – бросил он, положив вилку. – Мне пло­хо. Ты очень наблюдательна.

– Я просто хочу помочь, – вполголоса сказала Хоуп.

– Да не надо мне помогать! – Мэтт взмахнул руками. – Я просто немного расстроен, вот и все. Недоволен, кисну, ощущаю депрес­сию. Не знаю, как это называется. Только не говори мне, что это кризис середины жизни! – сердито добавил он. – Так сказал этот чертов Дэн. Заявил, что я скоро сбегу с семнадцатилетней девочкой.

Хоуп вздрогнула.

– Он пошутил, – сказал Мэтт, увидев ее лицо. – Кому я ну­жен? – с горечью добавил он. – Мне сорок лет, а что я сделал в этой жизни? Ничего. Годами просиживал штаны в рекламном агентстве, а ради чего? Ради приличной машины и возможности получить хорошую пенсию? Я не сделал ничего. Ничего такого, чем можно было бы гордиться.

– У тебя есть Милли и Тоби, – еле слышно пролепетала Хо­уп, боясь добавить «и я»: Мэтт мог не включить ее в этот набор.

В ответ он только махнул рукой, и Хоуп стало нехорошо. Она вдруг почувствовала, что Мэтт уходит от нее. Что ж, история повторяется: люди только и делают, что уходят. Мать и отец ушли тогда, когда были нужны ей больше всего на свете. Да, они умерли, это совсем другое дело, но все-таки… Хоуп ждала, что Мэтт уйдет от нее, с тех пор, как полюбила его. Такова плата за красивого мужчину: нельзя быть уверенной, что он тебя не бросит. Все стра­хи, которые Хоуп годами держала под спудом, вырвались наружу.

Мэтт внимательно посмотрел на нее.

– Все в порядке, – почти грубо проворчал он. – Я никуда не денусь.

Слезы, которые Хоуп до сих пор удавалось сдерживать, потекли по щекам. Она знала, что муж лжет. Это было видно за милю. У Мэтта есть женщина; он собирается уйти к ней, и это лишь во­прос времени. Просто Мэтт не хочет огорчать ее в свой день рож­дения, а она слишком напугана, чтобы спросить, есть ли у него кто-нибудь. Правда могла оказаться ужасной.

– Перестань, Хоуп! Я же сказал, что переживаю трудное время и пытаюсь справиться с этим. Мне будет легче, если ты не ста­нешь обращать на это внимания.

– Не могу, – прошептала Хоуп. – Я люблю тебя и не выно­шу, когда ты расстраиваешься. То есть… Я сделаю все, что от ме­ня зависит…

– Невозможно, – лаконично ответил Мэтт. – Это мой кри­зис, а не твой. Ты не волшебница. Так не бывает. А сейчас давай закончим ужин и немного отдохнем. Пожалуйста, – более мягко попросил он. – Мне не хочется больше говорить об этом.

Хоуп кивнула и постаралась успокоиться, хотя не верила ни единому слову мужа. Будь у нее силы, она бы потребовала, чтобы Мэтт сказал правду. На ее месте Сэм швырнула бы тарелку и по­требовала объяснений, но она так не могла. Хоуп ненавидела ссоры и любила Мэтта до безумия. Если Мэтт хочет, чтобы она ничего не знала, пусть так и будет.

Мэтт доел бифштекс и улыбнулся жене.

– Вот и хорошо, – негромко сказал он. – Давай забудем все и посмотрим видео. По дороге домой я купил кассету.

– Я хочу отдать тебе подарки, – пролепетала Хоуп, борясь с отчаянием.

На следующее утро Мэтт рано ушел на работу и даже не поце­ловал жену на прощание.

А Хоуп помнила времена, когда они так любили друг друга, что Мэтт, уже одевшись, мог стащить с себя костюм и снова нырнуть к ней в постель, нисколько не беспокоясь о том, что опоздает на работу. Она закусила губу. Что ж, все ясно: их брак подошел к кон­цу, а Мэтт просто никак не может найти способ сообщить ей об этом…


«Здравствуй, дорогая Сэм!

Как обстоят дела на твоей новой работе? Хорошо ли тебя встре­тили?»

Хоуп решила, что спрашивать об этом глупо, и стерла послед­ние четыре слова. Люди могут хорошо встретить нового коллегу, но не нового босса.

«У нас все хорошо. С нетерпением ждем юбилея Мэтта. Я хоте­ла купить новое платье, но передумала. Ах, если бы у меня была твоя фигура и я могла бы носить наряды от модных дизайнеров! Когда ты будешь в очередной раз избавляться от старья, сунь его в пластико­вый мешок и пошли мне. После этого я непременно сяду на диету.

Я тебе скоро позвоню.

Любящая тебя Хоуп».


К четвергу, на который был назначен банкет, Хоуп от беспо­койства похудела на килограмм. В обычных условиях она прыга­ла бы до потолка, но сейчас радоваться было нечему. После свое­го дня рождения Мэтт разговаривал с ней одними междометиями.

Последние два дня он допоздна засиживался на работе, ссыла­ясь на то, что в воскресенье предстоит важная презентация. К со­жалению, Хоуп точно знала – об этом случайно обмолвился Дэн, – что никакой презентации у них не будет. Хоуп была убеж­дена, что Мэтт собирается увидеться с «ней», и боролась с жела­нием последовать за мужем на своей малолитражке. Но с двумя детьми, цепляющимися за подол, не очень-то поиграешь в част­ного детектива. Она представила себе, что на следующий день Милли во всеуслышание объявит: «Папа, мы видели тебя и не­знакомую тетю. Мама плакала и говорила нехорошие слова».

Однако факт был налицо. Когда Хоуп вчера неожиданно во­шла в спальню, Мэтт быстро спрятал в «дипломат» какие-то бу­маги. Наверно, документы, необходимые для развода. Больше ему скрывать было нечего.

Хоуп отчаянно хотелось с кем-нибудь поделиться, но с кем? Сэм никогда не любила Мэтта. Она пришла бы в ярость, тут же примчалась бы из Лондона с адвокатом и велела Хоуп вытрясти из мужа все до последнего шиллинга. Ее ближайшая подруга Бет­си была женой Дэна, друга и коллеги Мэтта, так что делиться с ней своими страхами было невозможно. А вдруг Бетси участливо возьмет ее за руку и скажет: «Да, у Мэтта есть женщина»?

Поэтому Хоуп продолжала поступать так, как поступала всю жизнь: хранила все в себе, а по ночам лежала в постели, глядя в потолок, прислушиваясь к сонному дыханию Мэтта и думая о том, как она будет жить без него.


Вечером в четверг ресторан был набит битком, но все разгово­ры на мгновение смолкли, когда в зале появились сотрудники рекламного агентства Джадда. Большинство глаз было устремле­но на Джесмин Джадд, новую жену босса, роскошную блондинку с атласной кожей, на которой было темно-розовое платье, вышитое бисером. В ее присутствии Хоуп чувствовала себя неуютно. Удобный трикотажный костюм, который дома казался наряд­ным, по сравнению с элегантным нарядом Джесмин выглядел убогим и старомодным. Хоуп вздохнула. Она никогда не умела правильно одеваться. А в последнее время ей казалось, что она вообще ничего не умеет делать правильно.