Хоуп искательно улыбнулась, ненавидя себя за трусость. Если бы ей хватило смелости сказать Марте, куда она может засунуть свои саркастические реплики! Уже не в первый раз Хоуп предава­лась своей любимой мечте: будто они с Мэттом выиграли в лоте­рею, она бросила работу и посвятила себя воспитанию детей. Этот воображаемый мир предусматривал приходящую уборщицу, прачку и человека, который доставлял бы продукты из супермар­кета. Тогда она смогла бы сказать Марте все, что о ней думает, потому что больше не нуждалась бы в яслях. Большое спасибо, отныне она сама будет присматривать за своими детьми. Сможет проводить с ними каждый день, учить их рисовать, рассказывать им сказки, варить какао и рисовую кашу, не вздрагивая При мысли о том, что они опаздывают в ясли. Она будет готовить вкусную домашнюю еду, а не покупать полуфабрикаты, освоит рукоделие и превратит сад в прекрасно ухоженные джунгли. Настоящий рай земной…

В главном помещении яслей – просторной комнате, окрашенной в теплые тона и обставленной детской мебелью, – ее ждали Милли и Тоби, закутанные в теплые стеганые куртки и похожие на маленьких эскимосов. На розовом личике Милли, такой же нетерпеливой, как и ее отец, застыло сердитое выражение. За­чем ее нарядили в тесную куртку и заставили ждать, если в это время можно было поиграть в кубики? Тоби, бледный и серьез­ный, тихо стоял с шапкой в руках. При виде Хоуп его пухлое личико озарила улыбка.

– Мамочка, получил звездочку! – радостно воскликнул он.

– Неправильно! – злобно перебила его Милли, которая всегда заботилась о чистоте языка. – Нужно говорить «я получил звездочку»! У Тоби вытянулось лицо.

– Милли, – укоризненно сказала мать, – будь с братом по­вежливее!

– Он маленький и глупый! – фыркнула девочка, сморщив курносый носик.

– Он твой брат, ты должна заботиться о нем и не обижать.

Милли тут же взяла Тоби за ручку и посмотрела на мать снизу вверх, ожидая похвалы. Хоуп волей-неволей пришлось улыб­нуться. В чем, в чем, а в сообразительности Милли отказать было нельзя.

Попрощавшись с Мартой, которая стояла на крыльце и вглядывалась в даль, звеня ключами, как тюремщик, они пошли до­мой, держась за руки. Милли весело болтала, Тоби молчал. Так было каждый вечер – Тоби вел себя очень тихо примерно полчаса. Потом, оказываясь в теплом, уютном доме, он постепенно от­таивал, начинал говорить, смеяться и играть. Поведение сыниш­ки тревожило Хоуп. Она подозревала, что Тоби ненавидит ясли, но боялась спрашивать. А вдруг малыш вцепится в нее и попро­сит не посылать его туда? Каждый вечер Хоуп пристально рас­сматривала лицо Тоби, отыскивая на нем следы слез. Если бы ребенок плакал в яслях, она не колеблясь бросила бы банк и сказала Мэтту, что нужно найти другой способ выплачивать жилищную ссуду. Разве она смогла бы ходить на работу, зная, что ее дорогой малыш страдает? Но Тоби никогда не плакал. Он каждое утро безропотно надевал куртку с капюшоном и только широко рас­крывал глаза, когда Хоуп крепко обнимала его на виду у бдитель­ной Марты.

– У вас очень спокойный мальчик, – сказала ей воспитатель­ница Клер, с которой Хоуп однажды поделилась своей трево­гой. – Не волнуйтесь, он вполне доволен жизнью. Честное сло­во. Он любит лепить из пластилина и слушать сказки. Мы знаем, что он немного стеснителен, и заботимся о нем, так что можете не беспокоиться.

Едва войдя в дом, Милли отправилась в детскую, собрала ку­кол, усадила их за стол, велела пить молоко и вести себя как сле­дует, если они не хотят неприятностей. Она точно повторяла ин­тонации Марты, разговаривавшей с родителями. Хоуп опусти­лась на колени, снимая с Тоби курточку.

– Хорошо прошел день, милый? – тихо спросила она, обняв мальчика.

Тоби кивнул, и Хоуп поцеловала его в макушку, вдохнув аро­мат мягких светлых волос.

– Тоби, малыш, ты знаешь, как мама тебя любит? Больше всех на свете!

Он улыбнулся и пухлой ручкой погладил мать по щеке.

– Маме нужно приготовить для папы праздничный ужин, а вы пока поиграйте, хорошо?

Тоби снова кивнул.

Хоуп с гордостью подумала о новой поваренной книге, кото­рая лежала в пластиковом пакете, оставленном в коридоре. Ско­ро она будет готовить чудесные блюда, которые придутся по вку­су всем. А пока… Хоуп сняла упаковку с бифштексов и сунула их в микроволновку. Она с удовольствием отправилась бы поужи­нать в ресторан, однако лучший друг Мэтта Дэн через три дня сам отмечал день рождениями решено было праздновать вместе. Кроме того, агентство получило очень выгодный заказ и устраи­вало по этому случаю банкет, так что праздник предстоял объ­единенный. Говорить, что Хоуп предпочла бы скромный обед на две персоны в ресторанчике неподалеку, было бессмысленно. Мэтт был гораздо более общительным человеком и любил боль­шие сборища, где можно очаровывать всех направо и налево и вы­слушивать комплименты в свой адрес. Но Хоуп на таких празд­никах всегда чувствовала себя неуютно.

Она напомнила себе, что к банкету нужно обязательно купить новое платье. У Адама, босса Мэтта, была красивая молодая же­на, которую звали Джесмин. Мэтт как-то проговорился, назвав ее «лучшим украшением Бата», после чего Хоуп решила, что не имеет права ударить в грязь лицом.

Думая о предстоящем празднике, она положила детям на та­релки рыбные палочки, а себе заварила чай.

– Тоби! Милли! Ужинать! – позвала она.

Милли, как всегда, притащила с собой Барби и начала ее кор­мить, разбрасывая вокруг кусочки.

– Милли, ешь аккуратно! – недовольно предупредила Хоуп. Она отняла у девочки куклу, и Милли тут же заревела. На пол упало еще несколько кусочков.

– Милли, это просто безобразие! – сказала Хоуп, пытаясь справиться с гневом и жалея, что она слишком устала. Чтобы иметь дело с детьми, нужно много терпения.

В ответ девочка извернулась и толкнула стол так, что из чашки Хоуп выплеснулся чай.

– Милли! – крикнула Хоуп, когда чай пролился на юбку, в которой она ходила на работу. Черт, нужно было переодеться сразу же, как только она пришла домой!

– Когда я подошел к двери и услышал крики, то понял, что не ошибся адресом, – кисло заметил Мэтт, появившись на пороге кухни. Как всегда, он был безукоризненно одет и выглядел на за­пущенной кухне довольно неуместно.

Хоуп стиснула зубы. День рождения мужа представлялся ей совсем по-другому. Пламя свечей, аромат свежеприготовленных блюд, она сама облачена в бархат и благоухает духами… Вместо этого в доме хаос, она растрепана, как чучело, и воняет потом после беготни по магазинам. Сомневаться не приходилось: дети и романтические обеды при свечах – понятия взаимоисключаю­щие.

Милли тут же прекратила рев, подбежала к отцу, обхватила ру­ками его колени и зарылась лицом в серые шерстяные брюки.

– Папочка! – радостно заворковала она, как будто только что не разбрасывала еду по кухне, словно озорной эльф.

Мэтт подхватил ее на руки, и две темноволосых головы оказались рядом: одна кудрявая, другая коротко стриженная, с сединой на висках. Мэтт был высоким, мускулистым и стройным, с темными, глубоко сидящими глазами, от которых у женщин учащался пульс, и решительным квадратным подбородком. Седина шла Мэтту так же, как новая прическа; его красота казалась более зрелой и мужественной. Даже после семи лет совместной жизни при виде улыбающегося мужа у Хоуп начинало гулко биться сердце. Но ей отравляла существование мысль о том, что при виде жены пульс Мэтта ничуть не ускорялся.

– Что, ссоришься с мамой? – спросил Мэтт. Милли сдавленно всхлипнула.

– Да, – грустно сказала она.

– Она ничего не ест, разбрасывает еду, пролила мой чай и всю меня забрызгала! – Хоуп знала, что напрасно так сильно сердит­ся, но ничего не могла с собой поделать.

– Пустяки, – небрежно ответил муж, даже не взглянув на нее. – Чай легко отстирывается.

Он взъерошил Тоби волосы и прошел в гостиную с Милли на руках. Тоби сполз со стула и побежал за ним. Через секунду отту­да донеслись хихиканье и смех.

Хоуп мрачно посмотрела на свою белую блузку, забрызганную чаем, поднялась наверх и переоделась в зеленый бархатный кос­тюм. Потом причесалась, вдела в уши жемчужные серьги, брыз­нула на себя духами, села за туалетный столик и повернула оваль­ное зеркало, собираясь красить губы.

Она знала, что выглядит старомодно и напоминает не роскош­ных и властных героинь современных любовных романов, а ти­хих и спокойных женщин с тревожными серыми глазами, кото­рых любила описывать Джейн Остин. Хоуп подошли бы фасоны времен королевы Виктории, которые подчеркнули бы ее пыш­ную грудь и скрыли широковатую талию и полные ноги. Она лучше всего выглядела в платьях приглушенных, теплых тонов, делав­ших еще более выразительными ее глаза с пушистыми ресницами.

Хоуп подколола волосы, обнажив стройную шею, и на счастье прикоснулась к стоявшей на туалетном столике серебряной шка­тулке с эмалью. Шкатулка принадлежала ее матери, и ежеднев­ное прикосновение к ней стало для Хоуп такой же привычкой, как чистка зубов после еды. Мать Хоуп умерла рано, и шкатулка с изображением орхидеи была единственной памятью о ней. У Сэм была своя такая же шкатулочка, только на той были изображены анютины глазки.

Родители девочек погибли в автокатастрофе, и тетя Рут сразу увезла обеих к себе в Виндзор. Так что сувениров на память о Сэн­ди и Камилле Смит у их дочерей почти не осталось.

Хоуп улыбнулась и подумала, что бы она сама оставила детям, если бы скоропостижно умерла. Скорее всего, грязную тряпку для вытирания пыли…

Внизу Мэтт смотрел телевизор. По обе стороны от него сидели очень довольные дети. Хоуп остановилась за диваном и поцело­вала мужа в макушку.

– Извини, что я ворчала, когда ты пришел, – нежно сказала она. – Давай уложим эту парочку спать и сядем за праздничный ужин.

– Папа, ты должен почитать мне сказку! – умоляющим тоном пробормотала Милли.

– Почитаю, моя радость, – рассеянно пообещал Мэтт.

– Только длинную, – сказала довольная Милли. – Про трол­лей и фей!