Я быстро вытираю их и замечаю, насколько ему неловко.

– Твои родители все тебе рассказали? – неуверенно спрашиваю я, приказывая голосу звучать твердо.

Крис вздыхает, все еще избегая зрительного контакта.

– Они рассказали, что врали мне все это время. Что когда я ничего не помнил, то мою жизнь проживал за меня другой человек, что они думали, что будет лучше скрыть это от меня, – с горькой печалью в голосе говорит Крис. – Все, кого я знаю и кому верю, лгали мне. Мои родители, так называемый врач, – нахмурив лицо, говорит он.

– Добро пожаловать в клуб, – бормочу я, потирая виски.

Кажется, как будто у меня не прекращается мигрень с тех пор, как я сюда приехала.

Снова наступает тишина. Я замечаю, что на нем потертые рабочие ботинки, куртка чистая, но очевидно поношенная. Волосы тоже другие, короче, чем обычно. Он выглядит как модель компании «Олд Нэйви», еще более невинный, чем Кэл. Никаких темных цветов, никакой загадки, как видишь, так и есть.

– Я должен был понять, что что-то не так, – тихо говорит Крис, его слова снова вырывают меня из раздумий. – Я просыпался и не мог вспомнить дни, а иногда месяцы. Я должен был знать, что это что-то посерьезней, чем они мне говорили. Они сделали так, что все казалось нормальным, что я был под их контролем. Я думал, что мое лечение работает. Я не знал, насколько все плохо, – говорит Крис, но такое ощущение, будто он говорит это себе, а не мне. – Люди, которым я верил больше всего, обманули меня, – отчаянно говорит он.

– Ты не можешь винить себя... Это человеческая природа – хотеть верить в то, что все всегда хорошо. Когда я разговаривала с твоими родителями, они думали, что делали для тебя как лучше. Они действовали только в твоих интересах.

Крис смотрит на меня слегка удивленно. Я сама в шоке, не знаю, почему я это сказала. Я едва знаю Скоттов, и мы не совсем удачно начали наше знакомство, но такое ощущение, что они, правда, его любят, так сильно, что готовы обдурить кого угодно ради него. Хоть они и делали ужасные вещи, но это только ради него.

– Я не ожидал от тебя, что ты станешь их защищать. Особенно после того... как они тебя тоже обманули, – неуверенно говорит он.

– Я не защищаю их, – быстро говорю я. – То, что они сделали – неправильно, это многим причинило боль. Но я не думаю, что они сделали это со зла. Они думали, что защищают тебя. Как родитель ты сделаешь все что угодно, чтобы защитить своего ребенка от того, что по твоему мнению может ему навредить. Если бы я была на их месте, и я бы верила в то, что ложь поможет тебя защитить, я бы так и сделала, – признаюсь я.

Секунду Крис молчит, его внимание приковано к своему карману, и он что-то вытаскивает из него. Подходит ближе ко мне, и каждый нерв моего тела вздрагивает. Я чувствую, как учащается мое дыхание, и Крис, должно быть, думает, что я сошла с ума, но не показывает этого. Его недавнее выражение лица смягчается, и я понимаю, что отхожу от него на шаг. Крис замечает, что мне неловко и останавливается, протягивая руку.

– Моя мама сказала... – он мешкает, и замечаю, что это фотография Кэйлен , которую я дала миссис Скотт.

Я чувствую, как на лице появляется небольшая улыбка. Его глаза все еще прикованы к фотографии, а на лице что-то между озадаченностью и волнением.

– Кэйлен , – тихо говорю я, дотрагиваясь до ее лица на фотографии.

Когда поднимаю взгляд, то замечаю, что Крис смотрит на меня, и мы оба отворачиваемся.

– Ты назвала ее в честь него... Кэла, – спрашивает он.

Я машинально киваю. Крис рассматривает фотографию, пока идет к дивану и садится.

– Сколько ей лет? – облегченно выдыхая, спрашивает он.

– Как раз три дня назад был ее первый День рождения, – говорю я ему, присаживаясь на край дивана, и мне становится легче, когда разговор заходит о Кэйлен .

Я вижу, как Крис удивленно вскидывает бровь, и полностью разворачивается ко мне.

– Ты растила ее одна, – он сочувствующе смотрит на меня, и по какой-то причине это начинает меня злить.

– Нет. С самого начала мне помогала моя тетя и друзья. У нее есть все, что нужно, – объясняю я.

– Кроме отца, – тихо говорит он. И сказал это он, не я. – Она-она в порядке?

– С ней все хорошо, – улыбаюсь я, скучая по малышке больше, чем думала.

– Ну, то есть, она здорова?

– Насколько может быть здоровым годовалый ребенок.

– Ты уверена?

Я хмуро смотрю на Криса.

– Конечно, уверена, – слегка раздраженно говорю я.

Я – ее мама, думаю, я бы знала, если бы она была не здорова.

– Она не делает ничего странного?

– Например?

– Ну, вообще?

– Кэйлен не странная, – резко отвечаю я.

– Нет, я не это имел в виду. Я просто хотел убедиться, что у нее все хорошо, – говорит Крис, подбирая слова.

Я встаю.

– С ней все хорошо уже целый год и без твоего участия. Я сделала так, что у нее все хорошо! – говорю я более злобно, чем намеревалась, но ведь я забочусь о дочке одна с самого ее рождения, а Крис думает, что я бы не знала, в порядке ли моя дочь.

– Я не имел в виду ничего такого. Я-я не знаю, что хотел сказать, – с явной искренностью говорит Крис, и протягивает мне фотографию.

По какой-то причине я чувствую себя виноватой, и до меня доходит, что он имеет в виду свое психическое состояние. Думаю, мне рано или поздно придется забеспокоиться по этому поводу, вдруг это может передаться и моей дочери, но я отгоняю эти мысли подальше, чтобы окончательно не сойти с ума.

– Прости. Я отреагировала слишком остро, – извиняющимся тоном говорю я. – Я... Просто для меня все это непривычно... все это, – говорю я, пытаясь оправдать свое поведение.

– Нет, это я виноват. Я забылся. Не стоило задавать такой идиотский вопрос, – перебивает меня Крис.

В комнате снова наступает тишина, и мы оба вздыхаем.

– С ней все в порядке, у нее прекрасное состояние здоровья для одного года, – внимание Криса снова приковывает фотография сначала с легкой улыбкой, но потом она становится шире, как будто он наполовину перестал волноваться. Он улыбнулся впервые с тех пор, как... в общем, за долгое время. Вообще-то, это первая улыбка... Криса, но все равно я по ней соскучилась. Он снова усаживается на диван, и я осторожно сажусь рядом с ним, смотря на фото Кэйлен в его руке.

– У нее твои глаза, такой же разрез, как у тебя, – осторожно говорю я, как будто комментарий слишком личный, а потому неуместный. Кажется, Крису неловко.

Возможно, мне не стоило этого говорить. Не следовало...

– То есть... я... – я заикаюсь, вводя нас обоих в неловкое положение до тех пор, пока Крис не отрывает взгляд от фотографии и не улыбается мне.

В животе снова начинают порхать бабочки. Мысленно я начинаю молиться, чтобы мои щеки не покраснели так сильно, как думаю. Он отводит от меня взгляд, притворяясь, что ничего не заметил, затем его улыбка пропадает, а взгляд становится почти что обеспокоенным.

– И как мы с этим справимся? – тихо спрашивает он, не зная, что дальше говорить. – Я-я не знаю, что мне делать с этим... – говорит Крис, заламывая свои руки, разочарованно вздыхает и снова встает. – Ты ничего обо мне не знаешь. Я ничего не знаю о тебе. И этот Кэл... – он отчаянно закрывает лицо руками. – Ну, то есть... У меня есть дочь, которую я даже не помню... – злобно смеется он. – Годы моей жизни, – продолжает Крис, – все, что произошло, а я ничего из этого не помню. Никто не удосужился мне рассказать. Что мне с этим делать? – он нервно шагает по комнате туда-сюда. – Я пытаюсь. Правда... Я думал, если я смогу первым заговорить с тобой, то у меня получится, но...

Я вижу замешательство на его лице, беспокойство, неуверенность. Крис выглядит таким же потерянным, как и я, может, даже больше. Не знаю, что сказать, чтобы исправить это, или можно ли что-то сказать, чтобы исправить это. Я не видела его таким безумным и на грани. Я вообще таким его не видела.

– Я знаю, для тебя это тяжело. Даже представить не могу, через что ты сейчас проходишь, – честно говорю я, стараясь в какой-то степени его успокоить.

– Я ничего о тебе не знаю, – его голос звучит так, будто Крис оправдывается, но в его глазах и на лице я вижу сострадание. Тем не менее, его слова меня ранят, как будто в сердце вонзили нож. Это знакомое лицо поворачивается ко мне, но в его глазах нет и намека на то, что он меня знает, как и в его словах. – Но когда ты смотришь на меня, такое чувство, что ты знаешь обо мне все, – говорит Крис, пристально смотря мне в глаза, как будто пытается прорваться сквозь них, будто если бы он так долго смотрел на меня, то получил бы ответы на все свои вопросы.

– У меня и с одной жизнью хватает проблем, – говорит он с сарказмом. – Как я должен справится с другой, о которой ничего не знаю? С той, которая... не моя на самом деле? – говорит он сам себе.

Я открываю рот, чтобы ответить, но понимаю, что Крис думает, что для меня вся эта ситуация не так тяжела. Кажется, что он почти не понимает, через что мне пришлось пройти... через что я прохожу.

Я останавливаюсь, стараясь как можно лучше подобрать слова, чтобы не обеспокоить или не ошарашить его.

– Когда твои родители рассказали мне о тебе, – осторожно начинаю я, – это было самое тяжелое, что со мной случалось, самое тяжелое, что мне когда-либо приходилось слышать. Мне было больно, и я была в замешательстве, я им даже не поверила... я не хотела им верить, – говорю я, сжимая запястье. – Мне по-прежнему больно. Я по-прежнему в замешательстве. Я не знаю, что делать. Я не знаю, что сказать... тебе, – я слышу, как у меня ломается голос, и Крис поворачивается ко мне лицом. – Я не могу пойти на компромисс с кем-то, кого я не знаю, – я делаю пару вдохов, пытаясь успокоить сердцебиение, но это бесполезно, мое сердце по-прежнему колотится как бешеное. Я ощущаю на себе его взгляд и продолжаю рассматривать пол. – Когда ты смотришь на меня... это как будто я – тяжкая ноша... проблема, и ты понятия не имеешь, как это больно, – я сглатываю комок в горле, обжигающие слезы наворачиваются на глазах, когда я, наконец, смотрю на Криса. Он выглядит так, словно хочет что-то сказать, но молчит. Теперь его глаза приклеены к полу. – Я не виню тебя за это, – быстро добавляю я. – Я не могу... Но ты должен понять, что у тебя все от Кэла... – смеюсь я, слез не избежать, но я пытаюсь изо всех сил и уверенным голосом продолжаю. – У тебя... у тебя его улыбка, его голос, его глаза... – я чувствую, как улыбаюсь сквозь слезы, когда вспоминаю, как Кэл улыбнулся бы мне, и он не казался бы снисходительным, умеющим манипулировать или высокомерным – те редкие моменты, когда он улыбался по-настоящему. – Когда я смотрю на тебя... Я вижу его. И это больно – знать, что это не ты украл мое сердце, когда впервые улыбнулся мне, кто отвез меня на банджи-прыжки на первом свидании, что это не ты сказал мне, что я единственная женщина, которую ты когда-либо любил. Но ты... ты ведь не он, и ты любишь другую, – я чувствую себя смущенной, по щекам бегут слезы, но Крису нужно увидеть их, чтобы знать, что я тоже человек. – Так что у меня вроде как тяжелый период, – наконец вытирая слезы, хихикаю я. – Даже зная все это, я не знаю, как я со всем этим справлюсь, – объясняю я. – Что мне с этим делать... даже если бы я могла, но я очень хочу попытаться ради той маленькой девочки на фотографии. Я бы сделала ради нее все что угодно, даже бросила единственного человека, которого любила...