И это завтра уже наступило.

* * *

Прошло много времени, и она спросила:

– Когда ты решил?

– Там, в доме. Подумал, что ты умираешь, и чуть не сошел с ума.

– А я решила, что ты удрал с моими бриллиантами, – призналась Трейси.

Джеф снова заключил ее в объятия.

– То, что я сделал в Мадриде, было не ради денег. Это что-то вроде игры – своего рода вызов. Ведь именно поэтому мы с тобой занимаемся тем, чем занимаемся. Разве я не прав? Получаем задачу, с которой на первый взгляд невозможно справиться. И начинаем искать решение.

Трейси кивнула:

– Я знаю. Сначала я делала это ради денег. Но потом ради чего-то другого. Кстати, растранжирила на это занятие много собственных средств. Мне доставляет удовольствие потягаться сообразительностью с умными, преуспевающими, но нечистыми на руку людьми. Люблю жить на грани риска.

Джеф долго молчал, а потом спросил:

– А ты не подумывала… бросить все это?

Трейси озадаченно посмотрела на него:

– Бросить? Зачем?

– Раньше мы были каждый сам по себе. Но теперь все изменилось. Я не перенесу, если что-то с тобой случится. Для чего рисковать? У нас достаточно денег. Не пора ли на отдых?

– А чем мы будем заниматься?

– Что-нибудь придумаем, – улыбнулся Джеф.

– Я серьезно, дорогой. Как мы будем проводить время?

– Будем, любовь моя, делать то, что нам нравится: путешествовать, предаваться приятным занятиям. Меня всегда влекла археология. Хочу съездить в Тунис. Обещал когда-то другу. Мы могли бы финансировать собственные раскопки. Объездим с тобой весь мир.

– Звучит заманчиво.

– Так что ты на это скажешь?

Трейси долго смотрела на него, а затем тихо проговорила:

– Если ты хочешь этого.

Джеф обнял ее и рассмеялся:

– Как по-твоему, стоит ли нам официально известить полицию о нашей отставке?

Она расхохоталась вместе с ним.


Храмы оказались самыми древними из всех, в какие прежде входил Купер. Иные из них возводили еще во времена язычества. И случалось, американец сам не понимал, кому он молится – дьяволу или Богу. Он преклонял голову в старинных соборах: Бегуин-корт, в Синт-Бавокерк, Синт-Питерскерк и Ньиве-керк в Делфте. И его молитва была всегда одна и та же: «Пусть она страдает не меньше, чем страдаю я».


Гюнтер Хартог позвонил на следующий день, когда Джефа не было дома.

– Как вы себя чувствуете? – спросил он.

– Прекрасно, – ответила она.

Гюнтер звонил каждый день с тех пор, как узнал, что с ней произошло. Трейси решила пока не сообщать ему об их с Джефом решении. Хотела поберечь свое счастье, прочувствовать его и порадоваться.

– Ну как, вы с Джефом поладили?

Трейси улыбнулась:

– Замечательно поладили.

– Хотите снова поработать вместе?

Вот теперь придется сказать.

– Гюнтер… мы уходим на покой.

Трубка изумленно онемела.

– Я… не понимаю.

– Джеф и я – как это говорилось в старых кинофильмах с Джеймсом Кэгни[125]? – мы исправляемся.

– Что?.. Но почему?

– Это была идея Джефа. Я согласилась. Хватит рисковать.

– А если я скажу, что работа, которую я предлагаю, оценивается в два миллиона долларов – и никакого риска?

– Я сильно посмеюсь.

– Я серьезно, моя дорогая. Вам всего-то и надо поехать в Амстердам, который в часе пути от вас и…

– Вам придется поискать кого-нибудь другого.

Хартог вздохнул:

– Боюсь, с этим больше никому не справиться. Но вы хотя бы обсудите это дело с Джефом.

– Хорошо, только это ни к чему не приведет.

– Я перезвоню вам вечером.

Когда Джеф вернулся, Трейси рассказала ему об этом звонке.

– Ты что, не сообщила ему, что мы стали законопослушными гражданами?

– Разумеется, сообщила, дорогой. И предложила найти кого-нибудь другого.

– А он не хочет, – догадался Джеф.

– Требует только нас. Утверждает, что нет никакого риска, и сулит два миллиона долларов с минимальными усилиями.

– Значит, то, что ему нужно, хранится надежнее, чем в Форт-Ноксе[126].

– Или в Прадо, – съязвила Трейси.

– Отличная работа, дорогая, – усмехнулся Джеф. – Тогда-то я и почувствовал, что начинаю в тебя влюбляться.

– А я после того, как ты стибрил моего Гойю, возненавидела тебя.

– Будь справедлива, – упрекнул ее Джеф, – ты возненавидела меня гораздо раньше.

– Ты прав. Так что мы ответим Гюнтеру?

– Ты уже ответила ему. Мы больше не занимаемся такими делами.

– Может, хотя бы выясним, что у него на уме?

– Трейси, мы же договорились…

– Нам так или иначе надо в Амстердам.

– Конечно, но…

– Раз мы все равно там будем, почему бы нам не послушать, что он скажет?

Джеф подозрительно покосился на Трейси:

– Я вижу, ты хочешь в это втравиться…

– Ни в коем случае! Но не будет никакого вреда, если мы выслушаем его.


На следующий день они приехали в Амстердам и зарегистрировались в отеле «Амстел». Гюнтер Хартог специально прилетел из Лондона, чтобы повидаться с ними.

Все трое снова сделали вид, будто они случайно встретившиеся туристы, и, чтобы спокойно поговорить, устроились на мотоботе, курсировавшем по реке Амстел.

– Я в восторге от того, что вы решили пожениться, – начал Хартог. – Примите мои самые теплые поздравления.

– Спасибо, Гюнтер. – Трейси знала, что он говорит искренне.

– Я уважаю ваше намерение уйти в отставку, но возникла настолько уникальная ситуация, что я должен поделиться с вами. Лебединая песнь могла бы стать очень прибыльной.

– Мы слушаем, – сказала Трейси.

Гюнтер Хартог подался вперед, понизил голос и начал рассказывать. И наконец заключил:

– Два миллиона долларов, если у вас получится.

– Это невозможно, – спокойно отозвался Джеф. – Трейси…

Но Трейси не слушала его. Она просчитывала варианты.


Комиссариат полиции Амстердама располагается на углу Марникс-страат и Эландсграхт в красивом старом пятиэтажном здании из коричневого кирпича, с оштукатуренным белым коридором на первом этаже и ведущей наверх мраморной лестницей. В зале заседаний собрались на совещание полицейские: шесть голландских детективов и один иностранец – Дэниел Купер.

Инспектор Хооп ван Дюрен, крупный мужчина с мясистым лицом, украшенным усами вразлет, и раскатистым басом, обратился к возглавлявшему полицию главному комиссару Тоону Уилемсу, ладно сложенному, живому человеку:

– Нынешним утром Трейси Уитни прибыла в Амстердам, господин главный комиссар. Интерпол не сомневается, что кража бриллиантов «Де Бирс» – дело ее рук. А присутствующий здесь мистер Купер полагает, что она осталась в Голландии, намереваясь совершить новое преступление.

Главный комиссар Уилемс повернулся к американцу:

– У вас имеются доказательства, мистер Купер?

Дэниел Купер не нуждался ни в каких доказательствах. Он знал Трейси Уитни до мозга костей. Разумеется, она находится здесь, чтобы совершить преступление, совершенно особенное и недоступное их скудному воображению. Купер с трудом сдерживался.

– Никаких доказательств. Именно поэтому ее необходимо брать с поличным.

– И как вы предлагаете это сделать?

– Не выпускать ее из нашего поля зрения.

Местоимение «нашего» насторожило главного комиссара. Он разговаривал по поводу Купера с инспектором Треньяном в Париже. «Неприятный, но дело знает. Если бы мы послушали его, то захватили бы эту Трейси с поличным». Вот и сейчас Купер говорил об аресте с поличным.

Тоон Уилемс принял решение – отчасти потому, что видел, какую шумиху подняла пресса по поводу провала парижской полиции в деле с бриллиантами «Де Бирс». «Французы облажались, а мы справимся», – подумал он.

– Хорошо, – заключил Уилемс. – Если эта госпожа прибыла в Голландию, чтобы испытать на прочность нашу полицию, мы продемонстрируем ей наши возможности. – Главный комиссар обратился к инспектору ван Дюрену: – Примите все необходимые меры.


Амстердам разделен на шесть зон полицейской ответственности. Но по приказу инспектора Хоопа ван Дюрена бригады наружного наблюдения были сформированы независимо от границ районов.

– Я требую, чтобы за ней следили двадцать четыре часа в сутки, – наставлял он. – Глаз с нее не спускайте! – Ван Дюрен повернулся к американцу: – Вы удовлетворены, мис тер Купер?

– Нет, пока мы не поймаем ее.

– Поймаем, – заверил его голландец. – Мы же не зря гордимся тем, что у нас лучшая полиция в мире.


Амстердам – рай для туристов. Край мельниц и дамб, где двускатные крыши осеняют паутину отороченных деревьями каналов, и на плавучих домиках, украшенных ящиками с геранью, полощется на ветру белье. Таких милых людей, как голландцы, Трейси не встречала.

– Все они кажутся такими счастливыми, – заметила она.

– Не забывай, изначально они – люди-цветы. Тюльпаны.

Трейси рассмеялась и взяла Джефа за руку. Рядом с ним она чувствовала необычайную радость. Какой он замечательный! А Джеф, глядя на нее, думал: «Я самый счаст ливый человек на свете».

Они осматривали достопримечательности, как обычные туристы. Прохаживались по Алберт Куйпстраат, рынку на открытом воздухе, ряды которого тянулись на целые кварталы и где стояли лотки с антиквариатом, фруктами, овощами, цветами и одеждой, заглядывали на площадь Дам, где собиралась молодежь послушать бродячих певцов и панковские группы. Съездили в Волендам, живописную старинную рыбацкую деревню на Северном море, и Мадуродам – Голландию в миниатюре. Когда они проезжали мимо аэропорта «Схипхол», Джеф заметил:

– Еще недавно это место находилось под водами Северного моря. Слово «схипхол» означает кладбище кораблей.

Трейси крепче прижалась к нему.

– Как здорово любить такого умного парня.

– Ты еще не то услышишь. Двадцать пять процентов страны отвоевано у воды. И вся Голландия лежит на шест надцать футов ниже уровня моря.