– Вы должны привыкнуть к вину, если собираетесь обосноваться в Италии, – говорит Сильвана, наблюдая за ней. – Оно совсем молодое, почти лишено аромата, но действует предательски.

– Оно прекрасно, я хочу его пить, – отвечает Эммануэль. – Неважно, что я уже напилась!

– Может быть, это и было запланировано нашей хозяйкой, – с иронией произносит Мервея.

– Согласно моей программе, – холодно возражает Сильвана, – вы оставляете нас завтра в одиннадцать тридцать. Автомобиль будет готов за час до отъезда, он доставит вас в аэропорт.

– У меня уже есть билет. Какое внимание!

– Обязанность… и удовольствие!

Эммануэль чувствует напряженность между двумя женщинами и не может определить ее причину. Что-то делает голос Сильваны острым, злым, когда она обращается к Мервее, и это пробуждает в американке смесь неповиновения и страха.

Они уже перешли к фруктам, когда слуга двинулся к Сильване и прошептал ей несколько слов на ухо. Только лицо, ставшее вдруг бледным, выдает ее реакцию. Она отталкивает свою тарелку.

– Прошу меня простить.

Не дожидаясь ответа, она встает и уходит.

Мервея демонстрирует облегчение.

– Наконец-то! Она не будет довлеть над нами всю ночь! – говорит она сквозь зубы. В свою очередь, она поднимается и протягивает Эммануэль руку:

– Пойдемте. Я хочу вам что-то подарить.

– Может быть, она вернется? – спрашивает Эммануэль.

– Нет, – утверждает американка.

Они уходят. Комната, куда ее приводит Мервея, гораздо более тесная, чем та, что отвели для Эммануэль, но она изысканно украшена бледно-желтым бархатом, обставлена редкой мебелью. В центре возвышается кровать. На стенах висит огромное количество зеркал всевозможных размеров. Они круглые, овальные, обрамленные металлом, деревом, имитацией мрамора, фарфора… Но все они недостаточно большие, чтобы в них можно было увидеть свое отражение во весь рост, и размещены они таким образом, что каждая деталь комнаты отражается в них десятки раз.

Едва войдя, Мервея берет из коробки длинную сигарету и закуривает. Она делает пару затяжек, а потом протягивает ее Эммануэль, но та отказывается. Этот аромат эвкалипта вызывает у нее тошноту.

– Вы хорошо знаете, что я не курю.

– Даже эти? Они безвредны… В любом случае, я никогда не избавлюсь от этой проклятой привычки.

Странный скрип вдруг доносится сквозь стены и резонирует в соседней комнате. Встревоженная Эммануэль напрягается.

– Ничего страшного, – заверяет ее Мервея. – Этот шум появляется всякий раз, когда кто-то проходит по коридору. Это старое гнилое здание. Столько пространства, нуждающегося в обновлении! Если бы это принадлежало мне, я бы все тут снесла и сделала парковку. Вы заметили, как Рим парализован автомобилями? Парковка могла бы принести сумасшедшие деньги.

Как всегда, американка видит во всем прибыль. Испытывая отвращение к такой меркантильности, Эммануэль отвечает:

– Так вы думаете исключительно о деньгах?

– До пятнадцати лет я была проституткой. Моя девственность спасла от голода и болезней половину моей семьи. А остальные сидели в тюрьме за кражи, спровоцированные нищетой. Я – ребенок из Бронкса, моя дорогая, а не богатая наследница с Манхэттена.

Она говорит это с какой-то вызывающей гордостью и делает еще две затяжки, распространяя вокруг тяжелый, пронизывающий запах.

– Раздевайтесь, – вдруг приказывает она.

И сама тут же начинает снимать длинное платье с пышными рукавами из прозрачной ткани, которое было на ней во время обеда. Эммануэль остается неподвижной.

– Вы меня больше не хотите?

– Нет, хочу. Но вы мне не нравитесь.

– В самом деле? В Париже я бы в это не поверила. Или пару часов назад, когда вы восхищались моей цепочкой.

Теперь цепочка осталась единственным украшением ее стройного тела. Эммануэль чувствует, что ее чувство собственного достоинства поколеблено.

– Не в этом смысле. Ваши манеры претят мне. Мне кажется, что я имею дело с тележкой из супермаркета.

Совсем не расстроившись, Мервея смеется.

– Вы хотите, чтобы я поухаживала за вами? Чтобы я послала вам цветы? Чтобы я написала вам стихи, подписанные «Лесбос» или «мадемуазель Эмэ»? У меня нет времени. Вы слышали: завтра в девять тридцать меня, как чемодан, отправят в Сантос-Дюмон[6].

– Как, – восклицает Эммануэль, – вы не возвращаетесь в Бангкок?

– Нет, моя дорогая. Я еду в Рио-де-Жанейро. Без сомнения, мы еще встретимся. Но в другой день, а точнее – другой ночью.

– Скажите мне, – с серьезным видом просит Эммануэль, – почему вы хотите заняться со мной любовью?

– Потому что я горю желанием. И вы тоже.

– Да, – признается Эммануэль. – Вы привлекаете меня, но в то же время и отталкиваете… Но сейчас я слишком взволнована. Мне нужно знать, какую роль мы играем в этом деле. Или, по крайней мере, какова моя роль.

Мервея садится на кровать, делает последнюю затяжку и с презрением давит окурок об ковер. Потом она поднимает глаза, полные ненависти, но этот взгляд искренен.

– Я могу лишь сказать вам, в чем состоит моя работа. Хорошо оплачиваемая, как если бы я продала тысячу шведских девственниц самому богатому арабскому шейху. Примерно двадцать дней назад мне позвонили и предложили…

– Кто вам звонил?

– Так ваш же муж, Эммануэль.

Вот и все. Круг замыкается. Любые другие вопросы бесполезны. Все сходится к Жану. Доказательство – его телефонный звонок во второй половине дня, холодный и безличный… Тем не менее, подавив нарастающее страдание, Эммануэль слушает продолжение:

– Значит, ваш муж позвонил мне. В мой офис. Он предложил мне за работу определенную сумму. Нужно было прибыть в Рим и кое-кому позвонить.

– Я не понимаю, – бормочет Эммануэль.

Но именно сейчас она механическими движениями начинает снимать одежду и разуваться.

– Я тоже не понимаю. Прежде всего, зачем все эти перемещения? Мне нужно было перемещаться через Лондон, Мадрид, Париж, Женеву и Милан, приехать сюда, позвонить из аэропорта неизвестному и назначить с ним встречу.

– Для чего?

– Я узнала об этом только в Милане, на предпоследнем этапе. В отеле, где был заказан для меня номер, меня ждало письмо. В коротком сообщении был указан номер телефона, позвонив по которому я должна была найти дом, достойный лица, сопровождающего танцовщиц.

– Таким образом, вы знали о существовании этих проклятых статуэток!

– Ваш муж сообщил мне об этом. Добавим, что это лицо должно было быть принято с величайшим уважением и максимумом рекламы.

Эммануэль, на которой осталось только короткое белое платье, поддерживавшееся двумя тонкими бретельками, борется с застежкой. Не без труда, она наконец расстегивает ее.

– А кому вы звонили?

– Нашей изысканной хозяйке, – с сарказмом отвечает Мервея. – Теперь вы знаете все, что знаю я.

– Еще нет.

– Да-да. Мы договорились о встрече у нее, и я вручила ей конверт, который получила в Милане. Я уже знаю, что позже меня будут ждать другие инструкции.

– Как все это сложно! – вздыхает Эммануэль, спуская одежду по бедрам.

Она уже готова снять трусики, но Мервея останавливает ее.

– Подождите.

Ее голос стал теплее. Она подходит, откидывает волосы Эммануэль, чтобы освободить ее лицо, и целует ее. Сочный вкус ее губ передается Эммануэль, и она оказывается в ее руках. Они целуются, сливаясь губами, а потом Мервея языком медленно проникает в рот Эммануэль. Язык Эммануэль, вместо того чтобы двигаться навстречу, удаляется и поднимается вверх. Теперь Мервея может исследовать ее влажную пещеру, вплоть до маленького узла плоти, клитора, который она начинает возбуждать. Язык Мервеи извивается, словно змея, а затем обхватывает язык Эммануэль, толкает его, сосет и устремляется в глубину ее горла.

– Это было непристойно? – спрашивает она, завершая поцелуй.

Она опрокидывает Эммануэль на край кровати, так что ноги ее остаются на ковре.

– Да, – отвечает Эммануэль шепотом, стараясь снова прижаться к ней.

Мервея сопротивляется.

– Повтори: это было непристойно.

Эммануэль ошеломлена, но безапелляционно уступает. Она подчиняется. И тут же Мервея набрасывается на нее и снова захватывает ее рот, как минутой раньше. Или, возможно, немного иначе. Во всяком случае, ее страсть явно смущает Эммануэль.

Мервея укладывает Эммануэль на спину, ноги которой при этом свисают с постели. Потом Мервея кладет ладони на колени Эммануэль и наклоняется к ее лобку, еще прикрытому трусиками. Она хватает край одежды зубами и тянет короткими рывками вдоль бедер. Ее безумная грива закрывает лицо и живот Эммануэль, которая с трудом поднимает таз, так что трусики полностью открывают половой орган. Непростой маневр! Мервея соскальзывает на ковер, продолжая тянуть трусики, как это делает щенок, играя на привязи. Трусики рвутся.

Теперь она уже на коленях: так легче стянуть трусики до лодыжек Эммануэль. Затем она встает, держа одежду в зубах, словно ценный трофей. Одной рукой она раздвигает ноги своей партнерши. Теперь половой орган Эммануэль полностью обнажен; трепещущий и гордый, он отражается в зеркалах на стенах. Эммануэль видит себя готовой к соитию, разорванной на куски, и все это – во всевозможных ракурсах.

Ее образ, однако, не везде одинаков. В одном из зеркал, прямо напротив, она видна почти целиком, от колен до груди, лицо же ее как бы отделено от бюста. В другом видна одна вульва; она выглядит как черный цветок с розовыми прожилками, открывающимися в центре. В еще одном зеркале отражается красивая линия бедер, продленная округлыми ляжками. В четвертом, маленьком и овальном, обрамленном металлической рамкой и размещенном выше, чем другие, ее силуэт вырисовывается на широком пространстве кровати.

– Попроси меня смотреть на тебя.

Мервея отползает от кровати и, сидя на корточках, почти прижимаясь спиной к стене, сверлит взглядом место между ног Эммануэль.