Эли вернулась в часовню, ставшую для них ластокским домом, в сильном смятении. Долго она сидела в темноте, обхватив колени руками и пытаясь прийти в себя. Мысль о том, что ее бедному другу угрожает пожизненная каторга, а то и виселица, приводила девушку в ужас. Угнетающее чувство безысходности накатывало, будто тяжелая волна, а ощущение собственного бессилия вызывало в душе такой гнев, что он перерастал в неимоверную боль, от которой Эли хотелось биться головой о стену, выть на луну и бегать кругами по комнате. Но, будто внезапно скованная льдом, она продолжала сидеть на том же месте, глядя перед собой невидящим взором.

— Ах, мой бедный Султан! — печально размышляла Эльнара. — Ты выглядел сегодня таким веселым и вполне довольным жизнью, что я не решилась сказать тебе всю правду… Все твои надежды и предчувствия совершенно беспочвенны и напрасны. Ведь королевская милость, на которую я так рассчитывала, судя по словам охранника, наверняка сведущего в этих делах, способна лишь заменить виселицу пожизненной каторгой, и не более. Увы, в королевстве Ланшерон воровство, в котором тебя, мой бедный друг, неправомерно обвиняют, карается очень строго. О, как бы я хотела тебе помочь! Однако что в моих женских силах? Разве что преднамеренно совершить какой-нибудь неблаговидный поступок и сесть в тюрьму вместе с тобой, дабы честно разделить твою нелегкую участь? Да, пожалуй, именно так я и поступлю. Ведь Султан всегда был очень добр со мной… Как же я смогу оставить его теперь наедине с этой бедой? Настоящие друзья должны быть вместе — и в радости, и в горести. На каторге, наверное, очень тяжело, но выбора у нас нет. Впрочем, может случиться и так, что эту ужасную каторгу нам вообще не доведется увидеть, если король согласится с решением суда, а, по словам охранника, мсье Адене настаивает на вынесении смертного приговора. В таком случае мне придется совершить кражу, дабы мы с Султаном понесли одинаковое наказание. О Аллах, как это все ужасно!

Почувствовав, что очень продрогла, Эли затопила построенную Султаном маленькую печь и зажгла свечу. Небольшая часовня быстро наполнилась теплом и приобрела уютный, почти домашний вид. В печке весело трещали сухие дрова, на разбитой деревянной тумбочке, заменявшей стол, ярким огнем пылала толстая свеча, отражаясь загадочным светом на темных стенках старой фарфоровой кружки, наполненной кипятком. На душе Эльнары сразу стало как-то легче и спокойнее. Продолжая размышлять о том, что ее сейчас более всего волновало, маленькими глоточками она пила кипяток вприкуску с сахаром, но теперь ее мысли устремились в несколько иное русло:

— А, собственно, почему мы с Султаном должны отправляться на каторгу и, уж тем более, на виселицу? Мы оба еще очень молоды и никому в этой жизни ничего плохого не делали. Нет, нельзя позволять обращаться с собой как с бессловесными овцами, за жизнь нужно всегда бороться. Да, я сделаю так, чтобы меня посадили в тюрьму, но только для того, чтобы, оглядевшись на месте, вместе с Султаном придумать, как осуществить побег из тюрьмы. Верю, что у нас все получится. К сожалению, после побега придется покинуть Ланшерон, но в жизни нередко приходится чем-то жертвовать, дабы эту самую жизнь сохранить. Кто знает, возможно, пройдет время, все забудется и мы сможем вернуться обратно. Во всяком случае, я на это очень надеюсь.

Повеселевшая Эли задула свечу и легла спать.

На следующий день жители королевства Ланшерон праздновали Рождество. На главной площади столицы была установлена огромная пышная елка, щедро украшенная яркими елочными игрушками и красивыми тонкими лентами из золотистой парчи. Многие дома и общественные здания города украсили еловые ветки, а также фонарики и снежинки из серебристой фольги. На улицах звучала веселая музыка, Санта Клаус с большим мешком, перекинутым за плечо, дарил счастливым ребятишкам подарки, а их не менее довольным родителям желал здоровья и удачи. Ласток сильно преобразился и стал похож на волшебный город, где веселье никогда не заканчивается и всегда исполняются любые, самые заветные желания.

Наступил вечер, но Эльнара по-прежнему не решалась осуществить свой замысел. Целый день она ходила по городу, много времени провела на рынке, намеренно стараясь держаться поближе к торговым прилавкам, но рука упорно не поднималась на чужое добро. Девушка мысленно корила себя за нерешительность, рисовала в своем воображении образ страдающего Султана, приводила множество доводов в пользу кражи… Ведь этот поступок и кражей-то назвать нельзя: единственное, чего она надеялась добиться, — только лишь заключения под стражу.

Тем временем незаметно сгустились сумерки, и рынок, как и многие торговые лавки в городе, закрылись. Конечно, можно было бы залезть в карман какому-нибудь почтенному горожанину, но по случаю праздника на улицах повсюду была такая шумная толкотня, что Эли даже не была уверена, заметит ли этот горожанин свою пропажу. Просто остаться с чужой вещью на руках ей было вовсе не нужно. Однако откладывать исполнение своего хитрого плана на следующий день до предела взволнованная девушка тоже не могла: больше всего на свете ей хотелось сейчас как можно быстрее пережить этот ужасный позор и оказаться в тюрьме рядом с Султаном. От волнения у нее уже кружилась голова.

Вконец обессилевшая от долгого бесплодного хождения и сильных переживаний, Эльнара добрела до церкви, из которой в ту минуту как раз выходил народ после праздничного богослужения. Впереди всех шел человек невысокого роста, одетый в широкое белоснежное одеяние, украшенное по краям золотым шитьем, и с большим серебряным крестом на шее. Его сопровождали рослые факельщики в красивой голубой форме, которые, освещая путь, выстроились в две цепочки по бокам. Торжественность и красота этого зрелища впечатляли, и в другое время Эли, наверное, с удовольствием присоединилась бы к оживленной нарядно одетой толпе, замыкавшей шествие, но сейчас ее голова была занята совсем другими мыслями.

Торжественная процессия внезапно остановилась. За спинами высоких широкоплечих факельщиков Эльнаре было трудно разглядеть, что именно стало причиной неожиданно возникшей паузы, но она решила, что более подходящую минуту для осуществления замысла вряд ли можно представить. В голове молнией пронеслась мысль: «О Аллах, что сказали бы мой бедный отец и столь обожаемая мною Софи, если бы увидели вдруг, что я собираюсь сейчас сделать? Но я должна это сделать ради освобождения Султана!» Маленькая хрупкая девушка без особого труда протолкнулась к человеку в белых одеждах. В его руках была широкая деревянная чаша, наполненная золотыми и серебряными монетами. «Значит, это судьба», — сказала себе пунцовая от стыда Эли и, крепко зажмурив глаза, сунула руку в чашку. Почувствовав вокруг себя какое-то движение, она открыла глаза и обнаружила, что процессия вновь продолжила шествие. «Неужели никто не заметил моего ужасного поступка? Быть такого не может!» — в отчаянии подумала девушка и бросилась догонять мужчину в белом.

— Сударь, я взяла у вас один линор и один луз, — дрожащим голосом сказала Эльнара и показала ему ладошку, на которой в свете факелов ярко сверкали две монеты.

— Хорошо, дитя мое, — рассеянно ответил мужчина, стоя к ней вполоборота. Его правая рука то сгибалась, то разгибалась, но широкие одежды мешали Эли разглядеть, что именно он делал этим движением.

— Но, сударь, я взяла у вас эти деньги без вашего ведома и спроса, — Эли была просто потрясена его спокойствием.

— Значит, они были тебе очень нужны, дитя мое.

— Я совершила воровство, сударь, и должна быть за это наказана, — не веря собственным ушам, севшим голосом произнесла Эльнара.

— О чем ты говоришь, дитя мое? — мужчина наконец развернулся в сторону Эли. — Разве ты не видишь, чем я занимаюсь? Все хорошо, дитя мое, ты не совершила ничего предосудительного, — на Эли смотрели мудрые карие глаза, в которых было столько тепла и понимания, что она едва удержалась от слез, а в следующее мгновение увидела, что правой рукой этот странный человек раздает из чаши подходящим к нему людям серебряные и золотые монеты. — Я вижу, ты не из здешних мест, дитя мое, а потому спешу тебя успокоить: с давних времен в королевстве Ланшерон существует добрая традиция, согласно которой на Рождество всем нуждающимся из королевской казны раздаются деньги, дабы люди могли достойно встретить великий праздник. Так что тебе, добрая душа, не стоит корить себя за свой поступок.

— Сударь, я не смогу больше этого сделать, — на глазах Эли закипели слезы отчаяния. — Умоляю вас, позовите глядельщиков, пусть они меня арестуют и отправят в тюрьму.

— Но зачем? — настал черед искреннего удивления человека в белом.

— Мой близкий друг по ложному свидетельству попал в тюрьму, и теперь его ждет суровое наказание, я хочу разделить с ним его участь.

— Однако вряд ли ты сможешь помочь своему другу этим отчаянным поступком, дитя мое, — задумчиво ответил кардинал. — Нужно поискать другой выход. К сожалению, сегодня я очень занят, но завтра утром буду рад тебя видеть, дитя мое, в своем доме по улице Дюмари. Меня зовут кардинал Сарантон. Надеюсь, мне удастся тебе чем-нибудь помочь.

С большим трудом Эльнаре удалось дождаться наступления утра. Боясь показаться чересчур навязчивой или нескромной, она долго ходила по заснеженным улицам еще сонного после вчерашнего празднества города, с удовольствием вдыхая свежий воздух и любуясь светлой трогательной красотой окружающего ее мира. Однако едва большие часы, установленные на главной площади Ластока, пробили полдень, девушка поспешно направилась на улицу Дюмари, обуреваемая смутными надеждами и некоторой тревогой.

Кардинал Сарантон жил в самом начале улицы, в небольшом двухэтажном доме нежно-бежевого цвета, украшенном изящной лепкой на карнизах. Он принял Эли просто, но с благородным достоинством, так что она сразу почувствовала доверие к этому невысокому человеку, на чьих висках серебрилась седина, а в мудрых карих глазах угадывалась легкая усталость. Подробно расспросив Эльнару о том, что произошло с ее несчастным другом, хозяин дома ненадолго задумался, устремив взор в пространство и барабаня тонкими пальцами по деревянному подлокотнику уютного кресла. А потом предложил девушке, немного взволнованной его длительным молчанием, дождаться возвращения из Парижа Его Величества короля Генриха, мудрость и справедливость которого была известна далеко за пределами государства Ланшерон, и просить лично решить вопрос о судьбе бедного Султана, обвиняемого сразу по нескольким пунктам, самым тяжелым из которых было обвинение в краже серебряной ложки. Кардинал пообещал Эли переговорить с королем и подробно разъяснить ситуацию, которая сложилась вокруг Султана, и тем самым сумел убедить ее в том, что король Ланшерона не допустит несправедливости.