— Дело не в тебе.

— Рассказывай это пятилетнему ребёнку, — ответила я, невесело хмыкая. — Но дело и не в тебе тоже. Ты не мог его остановить.

— Я мог убить его, — заметил он.

Я притихла. В его глазах не было злости, только сожаление.

— Где сейчас твой отец? — спросила я.

— Не знаю, — произнёс он. — Если бы знал, то уже убил бы его. Иногда мне кажется, что это единственный способ предотвратить возвращение тени. Однако я искал его и искал. Но он исчез.

— Мне жаль.

— Я бросил поиски. Может быть, он уже мёртв.

Молчание между нами было столь интимным. Я хотела податься вперёд и поцеловать его, обнять, притянуть к себе и сказать ему, что всё будет в порядке. Но ничего не могло быть в порядке, не с ним. Не со мной.

— Теперь твоя очередь, — прошептала я.

— Что мне сейчас делать? — спросил он.

Он не ждал ответа — это прозвучало скорее воплем в небеса, чем реальным вопрос.

Что мне было ему ответить? Я не знала, каково это — быть убийцей. Не знала, каково это — убивать людей, обладать мрачной потребностью. Я потянулась и взяла его за руку, поднося её к своим губам. Всё это время мои глаза не отрывались от его.

Если я никогда отсюда не выберусь, то могла бы сделать это для него.

— Я хочу, чтобы ты выместил на мне свой гнев, — ответила я. — И всё остальное.

Его отчаяние перевоплотилась в нечто другое. Его глаза бурлили эмоциями — так странно после столь долгого безразличия. В комнате становилось всё светлее с восходом солнца.

— Я не хочу тебя убивать, — произнёс он дрожащим голосом.

— Не надо меня убивать. Приблизься. Причини мне боль. Здесь.

Я подняла запястья. О чём ещё я могла его попросить?

«О том, чего ты действительно хочешь».

У какой-то части меня, давно спрятанной, были желания. Тёмные желания. Они вырвались, когда он связал мои запястья и мучил своим языком. Они стонали от удовольствия, пока его рука шлёпала мою кожу до красноты. Я хотела этого. Хотела его. Хотела стать его.

— Свяжи меня, — произнесла я. — Сделай всё, что тебе нужно. Я хочу этого.

Он взглянул на меня.

— Не хочешь. Не на самом деле. Если бы ты знала, чего желает моя тень…

— Ты не тень, — прошептала я. Он сделал паузу, своими глазами выискивая мои. — Я так долго хотела умереть, — выдавила я хриплым от волнения голосом. — Я не чувствовала ничего, кроме оцепенелой боли. А когда я с тобой… Она исчезает.

— Я тебя покалечу, — он сказал это так тихо, что слова получились почти неслышными.

— Я хочу, чтобы ты меня покалечил.

— Плохо. Я могу оставить следы.

Я вывернула запястья, демонстрируя шрамы, которые у меня были.

— Я уже помечена. Кроме того, — продолжила я, — кто ещё их увидит?

Гейб.

«Я хочу, чтобы ты выместил на мне свой гнев», — сказала она. И тень выскользнула, обнажая чувство, которое я не ощущал всё это время.

Страх.

Её запястья взывали ко мне, дабы я причинил ей боль. Но как я мог причинить ей ещё больше боли, чем до сих пор?

— Зачем тебе это? — осведомился я.

— Здесь я в ловушке.

Она перестала упрашивать меня. Перестала молить. Вместо этого она говорила спокойно и разумно. Предписывая курс процедур для моей болезни.

— Есть какая-нибудь альтернатива? — поинтересовалась она. — Если ты не хочешь меня убивать…

— Я не хочу делать тебе больно.

Это было ложью. Я хотел, чтобы её плоть окрасилась в красный, хотел заставить её кричать. Но в то же время я хотел доставить ей удовольствие. Хотел погрузиться в неё. Хотел разрушить её и собрать воедино.

— Ты опоздал. Мне больше не может быть больно. Не из-за тебя. Не из-за кого-либо.

Я взял рукой её запястья и вытянул их над головой. Её глаза расширились от страха. Правильно, она боялась. Даже я боялся того, что собирался делать.

— Увидим, котёнок, — произнёс я.

Кэт.

Я не могла перестать смотреть на него, пока он доставал верёвку.

— Вытяни руки, — приказал он.

Я вытянула. Я была послушным хорошеньким питомцем, который не прекращал играться, хотя это была уже не игра. Оставшаяся часть моей жизни была здесь, с ним, и я говорила себе, что могла бы этим наслаждаться. Здесь не было никакой необходимости в притворстве. Пока он четырежды оборачивал верёвку вокруг моих запястий, трепет пробегался вверх по моим рукам.

Когда он затянул узел примерно посередине, я не смогла сдержать улыбку. Мне было страшно. Я уже как-то размышляла о том, что он будет делать, когда свяжет меня. Раньше я стеснялась, думала о том, что будут говорить люди, если узнают, что я остаюсь с ним добровольно. Но сейчас во мне появилась лёгкость, которой не было долгое, долгое время. Никто меня здесь не видел, никто ни о чём не узнает.

Никто не узнает, что я хотела этого. Никто, кроме него.

Связав мои запястья вместе, он вздёрнул их над моей головой.

— Почему ты улыбаешься, котёнок?

Его свободная рука грубо скользнула вниз по моему телу.

— Потому что я хочу этого.

Впервые за долгое время я позволила себе ощутить желание. Боль между моих ног возросла, когда он двинулся рукой между моих бёдер, и я приняла эту боль, позволяя ей усилиться.

Он целовал меня грубо, настойчиво, губами вырывая воздух из моих лёгких. Я вздрогнула, когда он разорвал поцелуй.

Его твёрдый член проступал через штаны, вжимаясь мне в ногу. Дыхание было горячим и быстрым, тогда как сам он всё ещё сжимал мои запястья над головой. Рукой он задрал моё платье до талии.

Я чувствовала, как сильно он хотел меня, что вынуждало страстно желать его внутри себя. Мне больше не было стыдно. Это моё тело, моё желание, и я владела ими.

Его рука разминала мою кожу через ткань. Теперь платье невозможно было снять, потому что мои запястья были связаны. Я усмехнулась.

— Надо было раздеть меня прежде, чем связывать, — сказала я.

Он ударил меня по лицу, сильно. Шок от удара пронзил меня со скоростью молнии, но прежде, чем я успела оправиться, Гейб поцеловал меня в губы, кусая нижнюю, посасывая плоть.

То был шлепок не для того, чтобы причинить мне боль, а для того, чтобы всего лишь удивить. И он удивил меня.

Он перекинул ногу через мою талию, оседлав меня. До того, как я сумела опустить руки, он ухватился за воротник моего платья и разорвал его. Ткань легко разошлась в его кулаках. Вскоре от платья ничего не осталось, если не считать лоскутов шёлка на моём обнажённом теле.

— На тебе нет нижнего белья, котёнок, — проговорил он.

Я приподняла подбородок.

Господи, я хотела его. Его член был горячим и пульсирующим — я почувствовала его у своего живота, когда он нагнулся. Он целовал меня столь мягко, столь ласково. Нежность его поцелуя отправляла меня по спирали чистого блаженства, настолько чистого, что я начала расплываться.

Затем он грубо скрутил мой сосок. Боль прострелила мою грудь.

Я заскулила, извиваясь под ним. Он легонько поднял мои запястья обратно и лизнул мою шею, а потом нежно прикусил. Боль в моём соске превратилась в огонь, который окатил жаром мои нервы. Я ощутила каждую крупицу его прикосновения, когда он задел вершинку моего разгорячённого соска большим пальцем.

Потом снова ущипнул, и я заскулила. Господи! Несмотря на боль, я чувствовала, как между моими бёдрами прибывает влага.

— Я собираюсь всосать тебя, — шепнул он. — А потом укусить.

Я застонала, в то время как его рот сместился чуть ниже моего уха, языком прищёлкивая по мочке. Он был внимателен, не позволяя ни единой части себя коснуться меня между бёдер, где всё уже пылало.

Его рука разминала мышцы моего плеча, тогда как рот обхватил мой сосок. Его язык двинулся вниз, скользя вдоль нижней части груди. После чего он принялся посасывать её, вынуждая меня резко выдохнуть. Это была уже другая боль, не такая, как раньше, и казалось, будто его губы ласкали там, внизу, где я так отчаянно в этом нуждалась. Я изогнулась под его хваткой.

— Нетерпеливый котёнок, — промурлыкал он.

— Пожалуйста…

Его рука очутилась на моём горле, перекрывая воздух. Я напряглась от давления, теперь моё горло ныло точно так же, как и остальная часть меня. Он целовал меня в губы, душил, пресекая любые попытки перевести дыхание.

— Нет, — попыталась простонать я, но он давил всё сильнее, отрезая воздух.

Я заметалась под ним, пинаясь ногами. Я не этого хотела. Я не хотела, чтобы он меня убивал! Я хотела…

Я хотела жить.

В последнюю секунду он отпустил моё горло. Я закашлялась, хватая ртом воздух. Захрипела, когда глотнула кислорода, возвращая его обратно в свои лёгкие.

— Теперь тебе страшно, котёнок? — спросил он.

Его глаза горели желанием, желанием, на которое я откликалась. Я хотела его, да. Я ужасно его хотела. Хотела всё, что он мог мне предложить. Но я знала — он причинит мне лишь ещё больше боли, если расскажу ему об этом.

Его пальцы погрузились между моих бёдер, и я ахнула. Его губы раздвинулись, и он поднял руку, его кожа блестела от моей влаги. Он облизнул свои пальцы.

— Ты очень вкусная.

Я захныкала. Мне нужен был его рот на себе, чтобы он облегчил боль, которая пронзала моё естество и заставляла меня извиваться на простынях.

— Хочешь, чтобы я попробовал тебя, котёнок? — поинтересовался он.

В его глазах притаилась угроза.

— Да, — ответила я тихо.

Он улыбнулся опасной усмешкой:

— Очень жаль, что сегодня мы не делаем то, что хочешь ты.

Прежде чем я успела хотя бы раскрыть рот, чтобы спросить у него, что он имел в виду, его руки оказались на моих бёдрах. Он перевернул меня, и я грубо приземлилась на живот, вышибая из себя воздух. Как только я вдохнула, он ударил меня по заднице, опустив руку со шлепком, пославшим по всему моему телу судорогу. Меня пронзил экстаз.