– Послушай, эта женщина ничуть не интересует Коди. – Он накрыл своей большой ладонью маленькую ручку Ребекки и ласково сжал ее. – Клянусь, что ты, и только ты у него и в мыслях, и в сердце!

– Ты такой добрый, Расс, – с улыбкой произнесла девушка, – но ведь слова ничего не меняют, правда?

– Это не просто слова, милая! – возразил тот. – Я сроду не врал в утешение! И не вздумай публично обзывать меня добрым Рассом! Я столько лет зарабатывал себе солидную репутацию, смотри не погуби ее!

Его слова рассмешили Ребекку.

– Ладно, я никому не скажу. Это будет наш с тобой секрет.

Официантка принесла заказ, и беседа прервалась. Но и когда подали кофе, девушке с трудом удалось включиться в легкую болтовню, а взгляд сам собой устремлялся на Коди и его спутницу.

– Что ж, если мы хотим успеть в кино, надо уходить, – наконец сказал Расс, глянув на часы.

– Пойдем! – тотчас воскликнула Ребекка, бросая на стол салфетку.

Однако по пути к выходу им пришлось миновать столик Коди. Если бы не Расс, удержавший ее за локоть мягко, но настойчиво, Ребекка просто прошла бы мимо, глядя прямо перед собой. Расс поприветствовал обоих самым добродушным тоном.

Коди ответил куда менее сердечно, и его взгляд скользнул по лицу Ребекки равнодушно, как по лицу незнакомки.

– Ах, это ты, Расс! – промурлыкала Патриция, включая улыбку на полную мощность, как прожектор. – И Ребекка! Я просто счастлива видеть вас вместе.

– Это нужно было трактовать так: теперь вы оба можете быть вполне уверены, что незаменимых не бывает. Девушка правильно поняла намек. Голос Патриции показался ей скрипом плохого мела по школьной доске. Кое-как ей удалось улыбнуться.

– Какие у вас планы на вечер? – прямо спросил Расс, не скрывая ехидства.

– Я так хотела увидеть этот фильм, и Коди, – Патриция помедлила и ласково сжала локоть своего спутника, – пригласил меня в кино.

У нее были длинные, очень белые пальцы – пальцы женщины, не знакомой с трудом, – и алый лак на длинных ногтях это подчеркивал. О Патриции ходило много слухов, и все нелестные. Но какая разница, что говорят о Патриции в городе, если Коди находит ее достаточно привлекательной, чтобы встречаться с ней? Все, что до этого момента девушка считала важным и действенным: наряд к лицу, умелый макияж, прическа, – вдруг показалось ей жалким в сравнении с мощным арсеналом женских ужимок, кокетства и вызывающей сексапильности, которым Патриция Мартин умело оперировала.

– И в самом деле, какое забавное совпадение, – собрав все силы, сказала Ребекка с улыбкой. – Представьте себе, мы с Рассом тоже собрались в кино! Нам пора, не правда ли?

Она обратила к своему спутнику взгляд, полный мольбы.

– Да, пора, – сказал Расс и потянул ее за собой, бросив через плечо: – Увидимся!

С точки зрения Ребекки, фильм был худшим из когда-либо снятых. Собственно говоря, она его и не видела, так как перед ее глазами стояла одна картина: Коди и льнущая к нему красивая брюнетка. Снова и снова она воображала себе прощание у дверей Патриции и поцелуй, полный испепеляющий страсти. Когда два часа спустя публика покидала зал, девушка со страхом ждала расспросов о впечатлении, так как не помнила ни одной детали.

Однако Расс не приставал с разговорами, хорошо понимая ее состояние. В молчании он доставил ее до дома. Но когда она попрощалась и взялась за ручку двери, он удержал ее за локоть и повернул к себе.

– Ты что же, отправишь меня домой без поцелуя?

Ребекка знала Расса Сарвера много лет и никогда не испытывала влечения к нему. Но ведь то же самое когда-то касалось и Коди, а теперь…

«Возможно, поцелуй все изменит», – с надеждой подумала девушка и приподнялась на цыпочки. Расс наклонился. Поцелуй был приятен, в самом деле приятен, как поцелуй опытного мужчины. Но не более того. Земля не ушла из-под ног, в глазах не потемнело, сердце не замерло, и сладкий спазм не прошел внизу живота. Когда Расс отстранился, все было в точности так же, как и прежде.

Девушка медленно открыла глаза и нахмурилась, увидев кривую усмешку на губах Расса.

– Чему ты так странно улыбаешься? – спросила она, виня себя в том, что чуда не случилось. – Я сделала что-то не так?

– Нет, конечно.

– Тогда что же?…

– Целоваться со мной совсем не то, что с Коди, правда?

Ребекка потупилась, не желая признать, что Расс в точности выразил то, что она чувствовала.

– Ничего, все в порядке, милая, – утешил он спокойно и приподнял ее лицо за подбородок, чтобы заглянуть в глаза. – Я знал, что так будет, еще в субботу, когда увидел, как вы танцуете. Тогда я понял, что из нас четверых шанс есть только у Коди. Он по тебе с ума сходит.

– Ничего не сходит! – запротестовала Ребекка. – Если Коди что-то и чувствует, то лишь бремя ответственности за меня! Когда-то он решил, что будет мне старшим братом и защитником, поддержкой и опорой, и с того дня относится ко мне, как… скажем, к теленку или жеребенку! Как будто я дитя неразумное!

– Бремя ответственности тут ни при чем, – со смешком произнес Расс. – Поверь ветерану сердечного фронта, ни один мужчина не выступит против лучшего друга, если все, что он чувствует, – это ответственность за женщину. Нет, милая, мы бросаемся на людей только тогда, когда обезумеем от ревности, – и вот как раз это случилось с Коди в тот вечер в «Юнион-салуне».

Ребекка жадно впилась взглядом в лицо Расса. Его слова казались такими искренними. Впервые за долгое время в душе ее вспыхнула надежда… и погасла, стоило только вспомнить Коди рядом с Патрицией Мартин. Если сходят с ума по одной женщине, то не проводят время с другой.

– Возможно, ты прав, – сказала она неуверенно.

– Не «возможно», а прав, – заверил Расс, расслышав в ее голосе сомнение. – Могу со спокойной совестью обещать тебе, что вы с Коди будете жить долго и счастливо.

Он открыл дверь и легонько подтолкнул девушку внутрь. Она не поверила обещанию, но спорить не стала. «К чему, пусть остается при своем заблуждении», – подумала она уныло, а вслух сказала:

– Спасибо за ужин и за фильм. Все было очень мило.

– Я рад, – серьезно сказал Расс, мысленно усмехаясь: еще никогда ему не говорили после свидания, что все было очень мило.

Услышав такие слова от любой другой женщины, он воспринял бы их – и вполне резонно – как оскорбление. Но Ребекка просто не хотела его расстраивать.

Они пожелали друг другу доброй ночи. Девушка проводила Расса взглядом до машины, прислушиваясь к тому, как он не в такт насвистывает популярную песенку, а когда осталась одна, медленно поднялась в свою комнату. Там она зажгла настольную лампу с плотным абажуром. Мягкий рассеянный свет сразу сделал уютной небольшую спальню – единственное помещение в доме, где Ребекка дала волю своей женственности. Двуспальная кровать вишневого дерева с пологом, доставшаяся ей в наследство от бабушки, была покрыта шелковым стеганым одеялом. Полог был кружевной, как и занавески на окнах. У стены стоял высокий комод с бесценной коллекцией старинных кукол. Ребекка очень любила эту комнату, но сегодня она была слишком безутешна, ничто ее не радовало. Она грустно переоделась в ночную сорочку, смыла скромный макияж и причесалась на ночь. И все это время ее не покидали мысли о Коди.

Наконец она забралась под одеяло и потушила лампу. Но стоило только закрыть глаза, как воображение начало рисовать картины одна другой неприятнее. Патриция, всем телом прильнувшая к Коди в пылком объятии.

«Интересно, что они сейчас делают? – Девушка перевернулась на живот, скомкав одеяло. – Целуются на прощание? А как же иначе! Он ведь не считает ее сестрой и не находит поцелуи с ней безнравственными! И не только поцелуи. Должно быть, они сейчас у нее дома… что-нибудь насчет посошка на дорожку… а она не из тех, кто упустит случай. В салоне Карен она превозносила Коди до небес, не забыв упомянуть про тело… могу себе представить, чем они сейчас занимаются!»

И она представила, причем весьма живо, после чего со стоном уткнулась в подушку, пытаясь оттеснить яркие, мучительные образы.

Ночь предстояла долгая.


Ребекке не пришлось бы так страдать, знай она, каким коротким было прощание Коди с Патрицией. В кинотеатре он почти не видел фильма, то и дело поглядывая на Расса и Ребекку, хотя и занял места как можно дальше от них. Титры еще шли, когда он бросился вон, таща за собой протестующую Патрицию. На ее упреки он недвусмысленно дал понять, что на этом вечер можно считать законченным, подбросил ее до дома и был таков, едва пожав на прощание руку.

– Черт дернул меня согласиться… – бормотал он час спустя, перекидывая охапку сена через перегородку в стойло.

– Что?

Коди вздрогнул и оглянулся. Его отец шел по проходу между стойлами.

– О чем ты?

– Разве ты не ко мне обращался? Ах, нет! Выходит, ты разговаривал сам с собой, – ехидно заметил Закери.

– Я вообще ничего не говорил! – сердито сказал Коди.

– Ну, значит, мне послышалось.

Некоторое время Пакетт-старший, опираясь на трость, следил за ловкими движениями сына.

– Как насчет того нашего разговора? Когда начнешь перегонять скот на верхние пастбища?

Коди ответил не сразу: мысли его весь день были так заняты Ребеккой, что все пастбища на свете вылетели из головы.

– Еще не знаю, – буркнул он мрачно.

– Так подумай, – продолжал Закери со значением. – Между прочим, в этом году Ребекке впервые придется обойтись без помощи дяди и все проделать самой. Ты уже спрашивал, когда она подготовит скот к перегону? Если нет, то поторопись.


На ранчо Колтер было тихо, сумерки сменялись черным бархатом ночи. На крыльце горел свет, но в доме было темно, лишь откуда-то из самой глубины здания пробивался слабый отсвет. С минуту Коди пребывал в совершенно несвойственной ему нерешительности, потом отер влажные ладони о джинсы и постучал.

Ответа не последовало. Тогда он оглядел двор и хозяйственные постройки. Не только машина Ребекки, но и древний пикап, в котором она обычно объезжала свои угодья, были припаркованы на обычных местах, и Коди решил, что она должна быть дома. Потом его осенило, что за ней вполне мог заехать очередной поклонник. Между лопаток прошел холодок, заставив поежиться – до того неприятной показалась эта возможность.