Но не подумала. Осталась неизменной в своей низкой убежденности, несмотря на мольбы и даже слезы Беренгарии, презрение Джоанны, открытое неверие всех окружающих. Ее вполне устраивало считать Тристана убийцей Стефана.

Она подняла глаза и взглянула ему в лицо. Сейчас она чувствовала жгучий, мучительный стыд.

— Вы по-прежнему верите, что это моя вина, Иден?

Она отчаянно покачала головой.

— Тогда почему… как могли вы подумать такое?

Нотка боли проскользнула в его словах, и сердце ее сжалось еще сильнее, когда она поняла, как ранила его своей жестокой ошибкой. И взглянув в гордое, опечаленное, но все равно великодушное лицо, она вдруг поняла причину своего неверия и решила, что должна сказать ему об этом.

Это было нелегко.

— Я сочла возможным так думать, ибо была ранена вами, — нетвердо начала она. — Я любила вас, но любовь моя была жестоко уязвлена. Это случилось… когда вы собрались принять обеты Ордена святого Иоанна. Было такое чувство, словно вы бросили меня. Я знаю, что у меня не было этого права.

Только сейчас к ней пришло осознание того, что Беренгария и потом Элеонора поняли сразу же. То было прозрение.

— Не было права, — повторила она, — чувствовать себя так. Теперь я вижу, что даже не понимала, что со мной творится. Мне было легче видеть в вас зло… так скорее могла притупиться боль от потери. Элеонора права, я так ничего и не поняла тогда.

Тристан с трудом поднялся и осторожно прошелся по комнате.

— Вам больно! — Чувство вины вновь охватило ее.

— Меч Хьюго пронзил мне бок. Я думал, что умру, но Господь решил иначе. Благодарю его за то, что он дал мне сильное тело и крепкую броню.

Беспечность его была очень болезненна для Иден.

— А я даже ничего не знала.

— Сейчас рана почти зажила. Вам остается лишь извинить мне некоторую стесненность в движениях.

Он улыбнулся, чтобы как-то смягчить ее боль.

— Неужели Хьюго и вправду мертв? — спросила она, ошеломленная свалившимся на нее известием. — Я с трудом верю в это. Мне все еще кажется, что он должен вломиться в этот зал. — Она смущенно рассмеялась. — Я подумала… когда вы въезжали в ворота… что это Хьюго. Разве не странно? Он обещал, что придет за мной, а Ричард сказал, что я должна буду с ним обвенчаться…

— Даже Ричард не сможет поднять его теперь из могилы, — мрачно промолвил Тристан.

— Как обстоят у вас дела с королем?

Перестав расхаживать, он уселся на край стола.

— Неважно, — сознался он. — Король не выносит моего общества с тех пор, как я стал встречаться с Конрадом. И тем паче после смерти де Малфорса… что ж, Ричард был огорчен потерей своего собутыльника. Он называет меня предателем, хотя и не стремится расправиться со мной. Не думаю, однако, что он решится на это. В английском лагере многие стали думать так же, как я. — Он покосился на нее, отметив, что она слушает гораздо спокойнее, чем раньше. — Быстрое заключение мира может быть единственно достойным завершением Крестового похода, — продолжал он. — Ричард опять не сумел взять Иерусалим. Теперь город отойдет к Саладину. — Он вздохнул с глубоким сожалением. — Этот поход оказался неудачным. Потеряно так много жизней, разбито так много судеб и иллюзий. Кто из нас вернулся домой с тем, что стремился обрести?

Он увидел, как она склонила голову, и инстинктивно протянул к ней руку. Она не подняла глаз, и он продолжал:

— Великие предводители — Ричард, Филипп, Конрад — оказались несостоятельными. Ричард, все еще крутящийся вокруг Иерусалима, словно изголодавшийся пес, до сих пор верит, что может вернуть себе былую славу. Быть может, ему это удастся… ибо нет более непредсказуемого человека. — Вновь скупая улыбка осветила сгустившуюся мрачную атмосферу. — Когда наступает конец, счастлив тот, кто получает добычу: новобранец, который ограбит убитого рами, пехотинец, который выполняет приказы и молится, когда не забывает.

— А вы, — быстро спросила она, — вернетесь за море? И закончите Крестовый поход рядом с Ричардом?

Она не осмеливалась спросить себя, почему он здесь.

На этот раз улыбка его была печальной.

— Пока я не нужен ему… хотя когда-нибудь мы, возможно, помиримся. А до тех пор… у меня другие планы.

— Разумеется. — Неожиданно ей захотелось заплакать. — Ваше будущее принадлежит Ордену.

— Я не ношу больше их эмблемы, — спокойно ответил он. — Разве вы не заметили?

— Нет. — Она была поражена. — Я не подумала. Так вы не станете принимать обеты?

— Нет.

— Как же вы поступите?

— Когда я вступал в Орден, — медленно проговорил он, не спуская с нее глаз, — я не желал ничего в этом мире, если не мог уже получить вас…

На мгновение глаза ее блеснули радостью, и он заметил это. Момент наступил. Он шагнул к ней и заключил ее в объятия.

— Я не дам больше обетов, моя дорогая и единственная любовь, если только они не будут посвящены тебе.

Она плакала и задыхалась, руки ее трепетно скользили по его лицу. Они жадно прильнули друг к другу устами, со страстью, которая превозмогала любую боль. Она попыталась было освободиться, чтобы молить его о прощении, но он остановил ее поцелуем, нежность которого была сравнима лишь с предшествовавшей яростной силой.

— Никогда не произноси этого, дорогая. Какое нам нужно прощение? — пробормотал он, прижимая к себе сладостное тело, утраченное и мучительно вожделенное им с той ночи в горах близ Дамаска. Грудь ее была мокра от слез, он осушал их своими поцелуями. Внезапно подняв голову, он ликующе произнес:

— Найдется ли священник в твоем владении, Иден? Если он есть, то пусть придет и соединит нас браком!

— Теперь же?

Ошеломленная, потрясенная, переполненная радостью, она тоже смеялась, волосы разлетелись по плечам, лицо светилось от счастья.

— Почему бы и нет? Или он предпочтет, чтобы я делил с тобой постель, не будучи законным супругом?

При этих его словах она неожиданно затихла. Огромные глаза взглянули ему в лицо с выражением таинственным и лукавым, которое он не надеялся увидеть снова еще много дней.

— Что такое, Иден? Почему ты так на меня смотришь? Разве ты не хочешь меня в мужья?

Она кивнула с серьезным видом, сложив руки на животе:

— Без сомнения, желаю, и чем скорее, тем лучше. Я тотчас пошлю за отцом Себастьяном. Но при всем этом мы живем здесь в Хоукхесте маленькой сельской общиной, и ты должен будешь простить, если даже после нашей женитьбы языки у людей не перестанут чесаться.

Тристан был озадачен:

— Быть может, это продлится какое-то время, ибо они привыкли считать тебя вдовой, но имя мое безупречно, я обладаю знатными титулами и обширными землями в Англии и во Франции. Так что у поместья Хоукхест нет особых причин для злословия.

— Только то, что его наследник появится на свет слишком быстро.

Лицо его выражало не больше, чем щит, лишенный герба.

— Тристан… Я говорю тебе, что скоро у нас будет дитя.

Он так стиснул ее в объятиях, что она чуть не вскрикнула.

— Дамаск? — спросил он немного приглушенным голосом.

Она положила голову ему на плечо, стараясь не причинить боли.

— Дитя той ночи… Любовь моя, и ты не сказала мне!

— Я сама не знала, пока не добралась до дома. Это Хэвайса догадалась первой.

Глаза цвета каштана светились безграничной лаской.

— Ты доставила мне такое счастье.

Затем лицо его потемнело.

— Но если бы я не пришел к тебе, что тогда? Сказала бы ты мне об этом?

Она колебалась всего секунду.

— Нет, — храбро ответила она. — Я сказала бы всем, что это ребенок Стефана.

Наступила тишина, хотя они по-прежнему держали друг друга в объятиях. Затем он встал и поцеловал ей руку.

— Моя неустрашимая леди. Это было бы самым разумным, случись такая необходимость. Благодарение Господу, этого не произошло. И спасибо Ему за Беренгарию, ибо она дала мне силы побороть мою уязвленную гордость и отыскать тебя здесь.

Она проникновенно посмотрела на него.

— Так ты не был готов легко простить меня?

— Поначалу нет. Но со временем я сделал бы это. Я знал, что ты не владела собой, отягощенная скорбью и собственными страданиями. Однако Беренгария не оставила мне времени для раздумий. Она послала за мной с вестью о том, что твой юный Жиль найден и нуждается в хорошем присмотре. Сейчас он в полной безопасности в Винчестере. Вскоре он прибудет сюда.

— Я очень рада. Не знаю, как я перенесла бы известие о его смерти. К тому же я скучала по его плутовской физиономии.

— Он был мне хорошим спутником. Пожалуй, я возьму его в оруженосцы.

— Но Беренгария…

— Ты найдешь все в ее письме. Она говорила мне о природе любви и о том, что происходило на ее глазах между нами. Слова ее глубоко тронули меня. Она сказала, что немногие из нас настолько счастливы, чтобы встретить душу, родственную своей собственной. Она очень сожалела… о себе, о Ричарде, да, наверное, и о большей части мира. Но не о нас. Она видела, чем мы можем стать и что мы есть друг для друга, и не хотела, чтобы это разрушилось. Поэтому она послала меня к тебе.

— Я говорила ей, — нежно промолвила она, — что если я и обрету покой, то это случится в Хоукхесте. И она послала мне этот покой, ибо она гораздо мудрее меня.

— Мы вместе станем мудрее, — проговорил Тристан. Его темноволосая голова склонилась к ее бледному, серьезному лицу, рубиновое пламя сверкало в его глазах.

— Ты верила, что рано или поздно я приду к тебе? — спросил он, томясь желанием.

— Если ты верил в это, — прошептала она, — какая разница? Ты здесь.

Они слились, и не было более страданий. В темном уголке мира разорвался роковой круг, колесо судьбы упало в пыль.