Сначала она думала, что ее вырвет. Потом с криком ненависти и ярости она схватила свой бокал и изо всей силы швырнула ему в лицо. Вино закапало с черных волос на пол. Он смахнул капли с ресниц. Движения его были спокойными, но выражение глаз вселяло ужас.

Он навис над ней, и Иден тотчас вспомнила, как встретилась с ним впервые. Ребенком она как-то сидела у реки и мечтала; он подъехал и остановил лошадь совсем рядом с ней, хмурый, красногубый мальчик, желавший нарушить ее покой. Он испытующе разглядывал ее, пока она не встала и, повинуясь какому-то глубокому неосознанному инстинкту, не бросилась бежать со всех ног в Хоукхест — так, словно за ней черти гнались.

Он не последовал за ней, но его тяжелый оценивающий взгляд потом долго снился ей по ночам. Сейчас этот взгляд был снова обращен на нее.

— Встань! — хрипло приказал он.

Она не пошевелилась. Сердце ее колотилось как у кролика.

Он грубо схватил ее за запястья и рывком поднял на ноги.

— Ты не думай, что слишком хороша для меня, леди. Вовсе нет. Многие могли бы позавидовать тебе сегодня ночью. У меня достаточно ублюдков по всему графству, чтобы доказать это.

Беспомощная, она стояла, прижатая к своему стулу, слезы текли по щекам. Отчаяние ее было безмерным. Всю жизнь Хоукхест был для нее самым безопасным местом на свете, ее гордостью, теплым уголком в сердце, а сейчас ощущение его уязвимости разрывало душу.

Не отрывая глаз от сэра Хьюго, она отвела назад руку с растопыренными пальцами.

Не осознавая, что делает, она закричала и тут же была отброшена сильным ударом в лицо. Она опрокинулась на стул, чувствуя соленый привкус крови на губах. Злобно глядя на нее, он подошел ближе.

— Возьми свечу, Иден, и посвети мне до постели, — приказал он.

Не в силах заговорить, она затрясла головой.

С проклятием Хьюго рывком притянул ее к себе и взвалил на плечо. Схватив подсвечник со стола, он поднес его совсем близко к ее бессильно свесившейся голове.

— Будешь сопротивляться или причинять мне боль, я подпалю твои чудесные волосы. Чтобы удовлетворить свое желание, мне необязательно получать дополнительное удовольствие от игры с твоими волосами.

Она вздрогнула и затихла, безутешные слезы жгли ее израненный рот.

Он притащил ее в светлицу и швырнул на кровать с такой силой, что у нее перехватило дыхание. Она продолжала плакать, но кто, даже услышав ее, смог бы прийти ей на помощь? Правда, из кухни и пристроек доносились приглушенные звуки борьбы, но она понимала, что тридцать тренированных солдат быстро расправятся с ее бедными сервами. Сейчас они, конечно, не отказывают себе в удовольствиях — в доме было две или три симпатичных девушки и полно разнообразных вин.

Сэр Хьюго сорвал свой плащ и двинулся к ней, расстегивая ремень. Она застонала и отпрянула, когда он тяжело оперся коленями на постель. Улыбка его внушала ужас, темное грубое лицо приблизилось, а когда его тяжелое тело придавило ее, она почувствовала, что сейчас задохнется. И вновь она прокляла изменника-серва, открывшего ворота, а потом неожиданно осознала, что проклинает Стефана, который оставил ее и тем самым позволил этому случиться. «Сэр Хьюго обещал присматривать за тобой, любовь моя, можешь довериться ему во всем». Он сказал ей это в тот день, когда ушел! Черная ярость клокотала у нее в горле, подогреваемая горячим, требовательным языком, который рвался к ней в рот. Его дыхание отдавало пряным вином, от мускулистого тела отвратительно пахло потом и приторно-сладким цибетом. Она непроизвольно вскрикнула, когда он грубо впился в ее кровоточивший рот, ее руки бессильно упирались ему в живот. Он разорвал воротник платья, нащупывая и обнажая ее груди, устремляясь к ним своими отвратительными губами; он кусал и сосал груди, как гигантский чудовищный младенец. Затем, когда он потянулся, чтобы задрать юбки, она отчаянно рванулась, пытаясь освободиться.

Раздался яростный рев, и кулак с размаху опустился ей на голову. Уже почти теряя сознание от боли и омерзения, она чувствовала, как он раздвинул ей бедра и втиснул между них свою дрожавшую от нетерпения тушу. Его руки жадно блуждали по ее телу, потом ладонь, как железный засов, сомкнулась на ее горле, и она почувствовала, как он глубоко проник в нее. Одной рукой он стискивал ее грудь, локтем все еще нажимая на горло, чтобы не дать ей ускользнуть, а другая рука массировала ее ягодицы в такт яростному ритму его работавших бедер. Рот его терзал ее губы, черные глаза налились кровью, словно у борова, — Иден зажмурилась, чтобы не видеть этого лица, но не было спасения от горячей, пронзавшей ее плоти, которая двигалась между ее ног.

Наконец он сделал свое дело, и она знала, что его грязное семя осталось в ее измученной, съежившейся плоти. Все его тело было покрыто потом. Он откатился в сторону, оставив ее потрясенной и неподвижной, неспособной даже рыдать — так глубоко овладели ею ощущения унижения и отвращения, как к его мерзкому телу и к тому, что он совершил, так и к себе самой; уж лучше было ей умереть, чем выносить такой позор.

Сэр Хьюго уснул почти мгновенно, вполне удовлетворенный. Он ровно и громко храпел. Иден не сомкнула глаз почти до рассвета, не в силах найти ни объяснения, ни оправдания его жестокости. Приходила мысль о самоубийстве, но ведь Бог мог счесть это грехом более тяжким, чем совершенное над ней ужасное насилие.

Она лежала тихо, глядя в темноту, боясь пошевелиться, чтобы не разбудить лежавшее рядом чудовище. Если он возьмет ее еще раз, она, без сомнения, сойдет с ума, как та девушка, которая была похищена бандой наемников незадолго до Крестового похода. Потом они привезли опозоренную девушку обратно в деревню, но это был уже лишь несчастный остов — она все время смотрела в землю и не помнила больше своего имени.

Когда птицы начали веселым щебетанием приветствовать приближавшийся рассвет, она услышала, как он наконец зашевелился. Она тут же притворилась спящей: стала дышать медленно и глубоко. Она чувствовала, как он тяжело ворочается рядом, а потом ощутила его дыхание рядом со своим лицом.

Хьюго откинул простыни. Она знала, что его блестящие черные глаза сейчас гуляют по всему ее телу, и сверхъестественным усилием воли заставляла себя лежать расслабленно и неподвижно, хотя внутри каждая ее клеточка дрожала.

Она почувствовала на лице прикосновение его влажных губ, его рука легла ей на бедро.

— У тебя великолепное тело, леди. Не припомню, когда я чувствовал такое вожделение. Что ж, спи — у нас впереди еще много долгих ночей. Я сделаю тебе ребенка за неделю, клянусь святым Томасом!

С облегчением она ощутила, как покрывало опять легло ей на плечи, и услышала его приготовления к отъезду.

Как только он ушел, она открыла глаза. Оставшись один на один с мыслями о том, что произошло сегодня ночью, она наконец дала волю слезам, и деревянная кровать долго сотрясалась от ее рыданий.

— Святая матерь Божия, — взмолилась она, — пусть я буду прощена. Я вынесу любую епитимью. Я буду нести бесконечное покаяние. Не допусти, чтобы я потеряла свою бессмертную душу!

Когда были выплаканы все слезы, она начала думать более связно. Она совершила страшный грех, но сделала это не по своей воле. Бог не накажет ее за это. Он должен простить ей. Господь всемилостив.

И наконец, после всех своих рыданий, она почувствовала страшную усталость — она совсем не спала, нужно поспать, иначе не будет сил обдумать, что же ей делать дальше. Ведь необходимо что-то сделать — она не может принять это зло, ворвавшееся в ее жизнь — она должна бороться. Измученная, она уснула.

Позже в комнату осторожно пробралась Хэвайса, няня Иден, которая после смерти болезненной матери девочки приняла на себя заботы по дому. На ее добром, морщинистом, немного грубоватом лице читалась жалость к хозяйке. Она прекрасно знала, что произошло. Так же, как и все сервы в поместье. День только загорался, когда сэр Хьюго вошел с важным видом в зал, приказал своим головорезам готовиться к охоте, потребовал мяса и эля и незамедлительного сбора всех обитателей поместья.

— Ваша госпожа согласна стать моей женой так скоро, как только возможно, — объявил он, нагло оскалившись при виде их ужаса. — Теперь я ваш хозяин, равно как я всегда был вашим сюзереном. Вам следует во всем мне повиноваться, — и тогда мне не придется быть с вами жестоким. Но если кто-нибудь рассердит меня — долго ему не жить.

Он поел и выпил, затем с проклятием ударил по столу и отправился со своими негодяями на дневную охоту: будучи человеком привычки, он не позволял чему-либо нарушать заведенный распорядок и мешать его ежедневной забаве. Однако около дюжины вооруженных людей было оставлено поддерживать спокойствие в его новом поместье.

Только один раз он заговорил с Хэвайсой:

— Проведай свою хозяйку, ей давно пора было проснуться. Я не люблю лежебок. Передай ей, чтобы она вставала и принималась за домашние дела. — Затем его унесло, лошади быстро проскакали по двору, разгоняя цыплят.

— Я принесла тебе травяной отвар, моя уточка, — нежно проговорила нянька, не обращая внимания на испачканные и смятые простыни. Она всплеснула руками, когда Иден подняла голову с подушки. — Что же случилось с твоим сладким ротиком, мой ягненок? Это он тебя так ударил? Уж я растравлю ему печень, вот увидишь!

Медленно, ощущая боль во всем теле, Иден села и прикрыла себя одной из шкур, лежавших на кровати. Она взяла теплое сладко пахнувшее молоко и выпила его. Руки ее, державшие чашку, дрожали.

Хэвайса покачала головой:

— Полежи-ка, пожалуй, еще и дай добрым травам сделать свое дело, — распорядилась она, нарушая недавнее приказание своего нового самозваного хозяина. — Тут есть ромашка и шалфей, да еще мак — достаточно, чтобы ты могла поспать.

Иден покраснела. Первая упомянутая трава предупреждала зачатие и обеспечивала нормальный переход к следующему женскому циклу. Хэвайса очень хорошо разбиралась в свойствах и применении всевозможных трав и знала, как врачевать большинство болезней, встречавшихся в их владениях. В тех случаях, когда она не могла ничего поделать, обращались за помощью к древней колдунье, которая обитала в землянке в ближайшем лесу, однако оставались и такие болезни, как воспаление легких, нарушение сердечных ритмов или разные формы чумы, где приходилось уповать лишь на милость Господню. Когда Хэвайса оставила ее, Иден упала обратно на подушку и, несмотря на совет няньки уснуть, попыталась разобраться в случившемся, чтобы понять, как ей теперь жить дальше. Но все ее существо было заполнено только одним чувством — ненавистью. Она должна убить Хьюго де Малфорса. Ей нужно взять нож, принести его в эту комнату и спрятать в эту самую кровать. И в следующий раз, когда он снова станет навязывать ей свою мерзкую близость…