Если учесть, что все это время Джон стоял рядом, закатывал глаза и потягивал чай из воображаемых чашек, комментируя речь своей матери, это было настоящим суровым испытанием для Пенни, и она почувствовала огромное облегчение, когда наконец этот разговор закончился.

— Уф! — воскликнула она. — Я начинаю думать, что ты все же прав. Простая регистрация брака будет гораздо лучшим вариантом, чем то, что я вначале тебе предлагала.

— Отлично! — сказал Джон, потирая руки. — Хочешь, чтобы я организовал это, да?

— Не смей! — вдруг запротестовала Пенни. — Я готова выдержать все, но наша свадьба не должна напоминать торговую сделку.

— Хорошо, но я скорее всего весной буду очень занят работой на плантациях, — коварно заметил Джон. — Так что у меня, вероятно, не будет времени на медовый месяц.

— Ax Джон, — простонала Пенни. Ему пришлось пойти на компромисс.

— Ну ладно, в конце концов мы сможем на недельку слетать на Багамские острова, — уступил он. — Но это при условии, если Маккендрик заменит меня.

Чмокнув Пенни в лоб, Джон деловито зашагал в сторону амбара. Оставшись одна, Пенни воровато осмотрелась вокруг, а затем поспешила наверх, в спальню, чтобы сделать очень важный для нее телефонный звонок. Ее руки дрожали, когда она набирала номер. В любой момент Джон или Сара могли поднять трубку внизу в холле и услышать разговор. Но, к счастью, сразу же после нескольких гудков на другом конце провода ей ответили.

— Алло, — произнес дрожащий старческий голос.

— Алло. Меня зовут Пенни Оуэн. Я говорю с… — попыталась начать разговор девушка, но ее прервали.

— Говорите громче! Я плохо слышу.

— Я говорю с Лилли Макгрегор? — спросила Пенни, думая о том, как трудно кричать и шептать одновременно.

— Да, я Лилли Макгрегор. А вы медсестра, которая должна прийти и послушать мое сердце? Оно в последнее время бьется чересчур сильно. Каждый раз, когда я копаюсь в своем саду, оно начинает бухать, как барабан. Я думаю, что у меня вот-вот случится сердечный приступ.

— Извините меня, — в отчаянье прервала ее Пенни, стараясь говорить как можно четче. — Я не медсестра. Я дочь Уильяма Эллиота. Мне сказали, что…

На этот раз прервали ее.

— Дочь Билли! — в восторге закричала Лилли. — О Господи, почему же ты сразу не сказала, Милая! Я жду твоего звонка уже целую неделю. Я даже напекла для тебя шоколадных булочек, так что лучше будет, если ты заглянешь ко мне завтра утром, пока они еще не зачерствели. Приезжай к десяти часам.

Пенни не успела ничего сказать в ответ, как Лилли повесила трубку. Разговор с ней привел девушку в замешательство, но она окончательно решила довести дело до конца и все выяснить. «Только бы Лилли была искренна, когда речь зайдет об отце…» Она улыбнулась, думая о предстоящей встрече. «Ну что же понравится это Джону или нет, но, может быть, ей наконец удастся узнать все о причинах вражды Миллера и ее отца».

На следующее утро в десять часов Пенни уже была возле аккуратного белого коттеджа, который находился примерно в пяти милях от Уотерфорд-холла. Она приехала на пикапе, исправно служившем ей в суровые дни ликвидации последствий урагана, а на сиденье рядом с ней стояла корзина с букетом цветов и коробка конфет.

Выбравшись из машины и направляясь к дому, Пенни с интересом осмотрела все вокруг. Было очевидно, что Лилли повезло — ураган не причинил ее хозяйству большого вреда. Только маленькая деревянная будка уборной была перевернута и лежала рядом с забором, да сломало лишь одну старую сосну, большая часть которой была кем-то уже распилена и уложена в штабель. Кроме этого, никаких других повреждений видно не было.

Лилли сидела на веранде в кресле-качалке, лущила горох и раскачивалась, но, когда Пенни появилась на тропинке, она встала и поставила миску на плетеный столик.

— Ну здравствуй, — сказала приветливо она, обнимая девушку своими сухими, но приятно пахнущими старческими руками. — Ты, должно быть, дочь Билли Эллиота.

— Да, мадам, — на южный манер ответила Пенни.

Она поцеловала старую женщину в морщинистую сморщенную щеку и заглянула в ее серебристо-серые глаза.

— Хи! — подозрительно хмыкнула Лилли. — Ты мне не очень-то напоминаешь Билли.

— Я похожа на свою мать, — объяснила ей Пенни, смущенно улыбаясь.

— О господи! — воскликнула старушка. — Сейчас, когда ты улыбнулась, ты стала удивительно похожа на своего отца. У него была точно такая же ямочка!

— Правда? — робко переспросила девушка.

— Конечно же, милая! Ты что не помнишь? Не успела Пенни и рта раскрыть, чтобы объяснить, что она никогда не видела своего отца, как старушка опять плюхнулась в свое кресло-качалку и яростно, словно ребенок на качелях, стала раскачиваться и указывать рукой в сторону штабеля Дров.

— Ну, что ты думаешь об этом? — внезапно спросила она. — Здорово, да? Это сделал один молодой солдат, которого прислали помочь мне.

— Солдаты здорово поработали после урагана, — согласилась Пенни.

— Да мадам, — твердо сказала Лилли. — Имейте в виду, за это мы должны благодарить президента Эйзенхауэра. Как только пронесся ураган, он выслал войска нам на помощь.

«Старушка просто все перепутала, — подумала Пенни. — Ведь Эйзенхауэр был президентом во время большого урагана в тысяча девятьсот пятьдесят четвертом году». Она положила конфеты и цветы на стол рядом с Лилли и откашлялась, не зная как ей дальше продолжать разговор.

— Ну садись, милая, — подбодрила ее старушка, продолжая яростно раскачиваться. — А теперь расскажи мне, где ты училась на медсестру? В Колумбии?

Пенни тяжело вздохнула.

— Я не медсестра, — мягко напомнила она старой женщине. — Я дочь Уильяма Эллиота. Вы помните Уильяма Эллиота?

На какое-то время проницательные серые глаза миссис Макгрегор затуманились, а затем вновь прояснились.

— Извини, милая, — сказала она смущенно. — Я думаю, что я стала от старости совсем забывчивой. Но если ты дочь Билли, ты ведь непременно захочешь посмотреть старые фотографии, не так ли?

— Да, конечно, — с облегчением согласилась Пенни.

Лилли взяла цветы и понюхала их.

— Это очень трогательно, милая, — сказала она. — Проходи и помоги мне найти вазу для них, а затем мы попьем чаю с булочками.

Ступив в темную прохладу дома, Пенни отметила, что рассеянность Лилли ни в коей мере не отразилась на ее умении содержать дом. В комнате пахло полированной мебелью и цветами. И как только глаза девушки привыкли к полумраку, она увидела, что в комнате полный порядок. Веджвудские тарелки поблескивали за сверкающими стеклянными дверцами серванта, подушки из ярких цветных лоскутов лежали на софе, а все стены были увешаны семейными фотографиями в серебряных рамках.

На половичке, растянувшись, дремала откормленная полосатая кошка. Когда дверные петли скрипнули, она открыла глаза, потянулась и неторопливо удалилась вон.

— Не любит гостей, — объяснила Лилли. — Не обращай на нее внимания, пожалуйста. Иди в столовую, посидим немного за чаем.

Закрывая за собой одну из створок двери, она привычным жестом потянулась к стене, сняла с нее одну из фотографий и протянула гостье.

— А вот и твой батюшка, — произнесла она с видимым удовольствием.

Невольный трепет охватил Пенни, когда в руках у нее оказалось то, за чем она так долго стремилась. От волнения ноги у нее подкосились, и она была вынуждена присесть на стул перед огромным, занимавшим полкомнаты, обеденным столом красного дерева. Впервые в жизни ей представилась возможность разглядеть черты лица своего отца. Едва дыша, вглядывалась она в глубоко посаженные голубые глаза, разглядывая его темные волосы, привлекательную улыбку и даже заметила ямочку на щеке. Теперь она понимала свою мать, безоглядно влюбившуюся в этого красавца-мужчину. Она все смотрела и смотрела на фотографию, не в силах оторвать от нее глаз. Старуха же при этом хранила полное молчание.

— Он был очень красив, — наконец прошептала Пенни.

— Да, мадам, — согласилась Лилли. Она пододвинула Пенни чашку охлажденного чая и блюдо с булочками. — Фото сделано, когда ему было лет двадцать пять, незадолго перед тем, как он отправился в Австралию. Но сколько я его помню, он всегда был таким красавцем. С самого рождения. Да что говорить, это был самый очаровательный ребенок из всех, кого я видела за свой долгий век. К тому же Билли был очень обаятелен! Ну и баловала же его в детстве мать. Ему все сходило с рук. Бывало, посмотрит на нее с эдакой ангельской улыбкой, а та и не может больше злиться на него.

Налить тебе еще чаю, милая?

Чай в этом доме пили крепкий и кислый, с лимоном. Пенни пришлось выпить целых два стакана и проглотить три булочки — липкие, плотные, с начинкой из мелко нарубленных орехов и кусочков растаявшего шоколада.

— Спасибо, все очень вкусно, — наконец призналась она. — Большое спасибо, миссис Макгрегор.

— На здоровье, милая. Держу пари, в больнице, где ты работаешь, такого не подадут! Но ты можешь звать меня просто — Лилли. Так на чем мы остановились?

— Вы начали рассказывать о моем отце, Уильяме Эллиоте, — терпеливо гнула Пенни свою линию.

— Ах, да, — спохватилась старуха. — Сейчас принесу альбомы, и ты их посмотришь.

Дрожащими руками она принялась убирать со стола посуду, но Пенни отобрала у нее поднос и отнесла его на кухню. Когда она вернулась, Лилли уже сидела перед стопкой альбомов в потертых сафьяновых переплетах и протирала очки. Улыбнувшись, она открыла верхний. Пенни бросилась в глаза пергаментная сухость кожи на ее костлявых руках.

— Вот твой папа, когда он был маленьким, — с любовью произнесла Лилли. — А это твой дедушка Боб и бабушка Грейс. Боб — сын моего брата Гарри. Я всегда любила его. Мне-то самой Бог детишек не дал… Не правда ли, военная форма ему очень к лицу? Его убили боши в Нормандии… Бедняжка! — Какая жалость, соболезнующе произнесла Пенни, пока старуха вздыхала о горестях давно прошедших дней. — Скажите, а мой папа был единственным ребенком в семье?