— Черт! Быстро!

На пол машины полетели салфетки, ополовиненная бутылка водки, бумажные стаканчики и пачки сигарет. Аманда нацепила солнцезащитные очки, натянула пониже вуаль и нажала на кнопку спуска стекла, которое открылось ровно на шесть дюймов. Еще на дюйм ниже, и Девина увидела бы в салоне машины пакеты из магазина «Гэп» и твидовый костюм от Прады на вешалке (запасной вариант).

— Аманда! — Девина всегда произносила «Аманда» с каким-то недоверием в голосе, как будто сомневалась, что ее действительно так зовут. Как будто знала, что для Вив и Джима, родителей Аманды, проживавших в Бэзилдоне, она была Мэнди, а для всех остальных (до ее приезда в Лондон) — просто Мэнни.

— Девина, здравствуй… добро пожаловать.

Это «добро пожаловать» она, конечно, зря добавила. Аманда пыталась установить новую поминальную иерархию, в которой Девина, впервые за все время их знакомства, стояла бы далеко за ней и где-то в тени. А вместо этого дала Девине повод для насмешки над своим происхождением. Она почувствовала, как все сжалось внутри при мысли, что Девина, сидя за своим столом из стекла и дерева в огромном офисе издательства «Бонди Сакс» в Нью-Йорке, разыгрывает эту сцену на потеху работающим в издательстве девицам в обтягивающих топах: «Послушайте-ка ее! «Добро пожаловать! Милости просим! Я в вашем распоряжении сегодня. Присаживайтесь, пожалуйста…» Наверное, она все время так себя вела». Аманда представляла, как они хихикают, обнажая белоснежные зубки.

— Мне так жаль, Аманда. Я знаю, как вы дружили с Эмбер. Ты, должно быть, вне себя от горя.

У Девины был своеобразный американский акцент: две трети предложения она, как девушка из высшего общества, произносила быстро и четко, а оставшиеся слова растягивала, подобно Кэтрин Хепберн: «от го-о-оря». Она наклонилась над приоткрытым окном, и меховой палантин съехал с ее изящных ключиц, на которых так красиво возлежали ожерелья. Девина была известна тем, что сказала однажды: «Это все выступающие ключицы. Без них можно быть привлекательной, но шикарно выглядеть не получится. Если у вас есть только изящные ключицы, шикарный вид обеспечен». У Девины были выступающие ключицы. Она все время сидела на диете с низким содержанием белка, а по ночам ела крапиву, чтобы, как злословили, перебить мясной дух.

— Очень, очень дружили, — сама от себя не ожидая, произнесла Аманда, — дружили по-особому.

Ей показалось, что от Лидии и Джеки исходит такое напряжение, что кожаный салон лимузина завибрировал.

— Ты ведь знаешь, что Ральф ее фотографировал перед смертью. — У Девины задрожали губы.

— Правда? — Аманда раскрыла глаза пошире, чтобы было незаметно, как у нее отвалилась челюсть. Ральф был фотографом с большой буквы и работал только на американский «Ла мод». Когда-то он сделал черно-белый снимок босой Аманды на природе — в белой рубашке и потертых джинсах. Эмбер он сфотографировал играющей с двумя белокурыми голенькими детишками и собачкой.

— Нам так повезло, что мы видели ее последнюю фото-се-е-е-ес-си-и-ю. Полагаю, ты тоже?

— О да. Даже очень хорошо видела. — Аманда почувствовала, как румянец разливается по ее щекам. У Девины щеки были молочно-белыми, скулы — точеными.

— Увидимся в церкви. — Девина помахала рукой в перчатке. — Кстати, чудесные зубы. Я слышала, что теперь из-за тебя никто не может попасть на прием к доктору Магде. Умница!

Аманда подняла стекло и откинулась на сиденье, простонав:

— Черт! Черт! Черт!

— Что из этого было самым ужасным? — спросила Джеки, поднимая бутылку.

— Ральф! Фотографировал! Эмбер! — Аманда вырвала бутылку с водкой из рук Джеки и отпила из горлышка. — Ты понимаешь, что это означает? Она знала, что скоро умрет, и что, как ты думаешь, она делает? Она звонит Девине! Девине!!! Этой чертовке, моей основной сопернице и заклятому врагу, и предлагает ей самую желанную фотосессию года, если не десятилетия. Эмбер думает: «Я могла бы позвонить Аманде, моей дорогой старой подруге, с которой я столько проработала, благодаря которой вообще-то и началась моя карьера модели. Или… Я знаю, что я сделаю! Я помогу женщине, из-за которой Аманде с тысяча девятьсот девяносто шестого года пришлось принимать антидепрессанты, и она так никогда и не бросила, женщине, которая пять лет назад перехватила работу у несчастной Аманды. Это же великолепная идея! Я выберу Девину и, таким образом, добавлю пару-тройку нулей к доходам американского журнала «Ла мод», считая доходы от переизданий!»

Аманда, икая, потянулась за бумажными салфетками.

— Ну… — Лидия широко раскрыла глаза, и уголки ее рта стали медленно опускаться вниз. На лице появилось то невинное выражение, которое обычно предшествовало одному из самых едких из ее высказываний. — Почему это тебя так удивляет? Я хочу сказать, что мы считались с Эмбер лучшими друзьями, а на самом деле и не подозревали, что происходило в ее жизни, совсем не подозревали. — Аманда и Джеки молчали, так что Лидии ничего не оставалось, как продолжить: — Сначала она никому не говорит, что умирает. Затем мы узнаем, что Николас был с ней в ночь ее смерти. — Лидия прищурившись посмотрела на Джеки. — А жену его в это время обходят стороной, — и она взглянула на Аманду, — ради ее заклятого врага, ни слова при этом не говоря. — Лидия полюбовалась своим маникюром. — Ведь хорошие друзья себя так не ведут, не так ли?

У Аманды появилось то странное чувство, когда одновременно говоришь и слышишь себя со стороны.

— Да я знала… Естественно, я знала, где мой муж. Он поехал в Хедланд, чтобы помочь Дэйву решить какие-то юридические проблемы. Гонорар за музыку или что-то в этом роде… — Она почувствовала, что у нее задрожал подбородок. — И, если хорошо подумать, сделку с Девиной тоже можно понять.

У Лидии на лице появилось выражение, казалось, говорившее: «Она бредит?»

— Все просто. Ты хочешь сделать фотографии для семьи на память о себе. Ты хочешь, чтобы фотографом был Ральф, у которого контракт с американским издательством «Ла мод». Понятно, что без Девины Ральфа не получишь.

— А почему она тебе ничего не сказала? — С лица Лидии исчезло невинное выражение.

Постучали в окно лимузина. Это был Николас.

— Дорогая, поторопись, уже почти все в церкви. Господи, сколько вас тут! Джеки, ты что, сюда переехала? Похоже на твою квартирку.

Он распахнул дверь, и они вышли, одна за другой, морщась от яркого ноябрьского солнца и отряхивая крошки с пальто.

Николас взял Аманду под локоть и отвел в сторону:

— Зайка, ты ни за что не догадаешься! На Девине такой костюм, как у тебя. Представляешь? Но на ней он выглядит совершенно по-другому. Я даже не понял сначала, пока она не стала рассказывать, что это подарок от Миуччи Прады. Я тогда рассказал о том, что тебе пришлось пережить, чтобы получить такой же костюм, — обо всех этих звонках и цветах и о том, что в конце концов тебе пошили на заказ костюм твоего размера. Она была поражена, по-моему. В любом случае тебе повезло, что ты его не надела. — Он слегка щелкнул ее по кончику носа. — Знаю я вас, женщин.

Высоко подняв голову, Аманда шла рядом. Если не считать побелевших пальцев, сжимавших сумочку, — успешный редактор журнала и образцовая жена в одном лице.

Николас провел Аманду на ее место и затем, давая время собраться с духом, прошел к передним рядам, чтобы помочь всем рассесться. Между тем ей вспомнился тот августовский четверг.

Она была в своей спальне и собирала вещи для поездки в Нью-Йорк, раздумывая, какие из четырех имевшихся у нее черных брюк взять с собой. Рива пыхтела и ворчала за ее спиной:

— Какой разница? Я не вижу никакой разница.

В спальню вошел их сынишка Людо с хомячком, пригревшимся на сгибе локтя. На лице мальчишки было обычное загадочное выражение.

— Мамуль, если ты станешь миллионершей, купишь мне робота?

Аманда решила остановиться на широких брюках от Анн Демельмейстер и Хельмута Ланга.

— Если ты станешь миллионершей, ты купишь нам машинку, чтобы делать мороженое? Мамочка, ты собираешься на праздник?

— Нет, дорогой.

— А где папа?

— На работе, дорогой.

Зазвонил телефон. Это был Николас, он звонил с мобильного. Его встреча в Манчестере затянулась, и он решил остаться на ночь.

— Опять?

— Боюсь, что да. Одно из этих нудных дел. — На заднем фоне играла музыка такой громкости, которая обычно раздражала Николаса. — И похоже, оно затянется до завтрашнего вечера… чтобы ты знала.

Она по голосу поняла, что он устал и лучше не спорить. Аманда решила сейчас не говорить ему, во сколько им обойдется пристройка к кухне, и о том, что Рива третий раз за год попросила прибавку к жалованью да еще двуспальную кровать.

— Хорошо, любимый.

Еще полчаса она потратила на доведение своего воскресного гардероба до совершенства, десять минут на уговаривание Людо, что хомяку вовсе не нужна клетка побольше. Вдруг опять зазвонил телефон.

— Аманда? Это Джон. — Джон работал с Николасом в адвокатском бюро Дадли Полк. Она не помнила, какую именно должность он занимал, но точно ниже Николаса. — Извините, что беспокою вас дома, но мне необходимо переговорить с Ником.

— Джон, он в Манчестере. — Последовала пауза, во время которой оба поняли, что уж кто-кто, а Джон должен бы был об этом знать. — Позвони ему на мобильный телефон.

— Да… — Еще одна пауза. — Конечно, извините, это моя ошибка.

Повесив трубку, она нашла Риву и сообщила ей, что господин Николас хотел бы поговорить с ней о прибавке и что он недоволен. При этом Аманда сложила руки перед грудью, словно строгая мать-настоятельница, и придала лицу оскорбленное выражение, имеющее целью напомнить Риве, что она фактически беженка, которую они приютили в своем доме, и что ей следовало бы проявить большую благодарность к ним.