Звева Модиньяни - Джулия

– Хорошо, когда все про себя знаешь! – воскликнула Джулия. – Как тебе это удается? – И пожаловалась: – А вот я не могу сказать, что буду делать в следующую минуту. Я хочу невозможного. Понимаешь? – Она покраснела, чувствуя, что сейчас откроется перед подругой. – Я по уши влюбилась в женатого человека.

И без того длинное лицо Сильваны вытянулось еще больше, толстые губы оттопырились.

– В женатого человека? – словно не веря своим ушам, переспросила она.

– В женатого человека, – повторила Джулия.

– Скажи, что это неправда, – взмолилась изумленная подруга.

– Чистая правда. Клянусь.

– Ты сошла с ума! Для девушки с фамилией де Бласко это позор. Нет, не может такого быть.

– При чем тут фамилия? – удивилась Джулия. – И почему позор?

– Потому что… потому что… Потому что позор! – пробубнила Сильвана, брызгая слюной на книги, на тетради, на руки Джулии, категорически отказывавшейся считать себя преступницей.

Кто бы подумал, что в планах этой тихони нашлось место для Бенни де Бласко и что она не прочь заполучить в мужья молодого прокурора, чья фамилия говорила о принадлежности к старинному знатному роду? Всему свой срок, считала практичная Сильвана. Если бы не ее интерес к брату Джулии, ей бы и дела не было до сердечных дел подруги, полагавшей, будто хорошо ее знает.

– И кто же этот женатый господин, в которого ты по уши влюблена? – спросила она странно официальным тоном.

– Лео Ровелли, – сияя, ответила Джулия.

– Журналист из «Коррьере»? Не может быть! – оживилась Сильвана, не в силах скрыть восхищения.

– А вот и может.

– Трудно в это поверить.

Джулия принялась расписывать Лео:

– Он такой красивый! Высокий. Сильный. Уверенный в себе. Ласковый. У него светлые волосы и обалденные голубые глаза. Теплый певучий голос. Огромная культура. Знаешь, на кого он похож? На Хемингуэя. И пишет, как Хемингуэй, это его любимый писатель. Он может цитировать романы своего Хэма целыми страницами. Представляешь, он мне звонит и как ни в чем не бывало объявляет: так, мол, и так, я лечу на Кубу. Или в Рио, в Нью-Йорк, в Найроби.

Завершая портрет Лео, она приврала – слишком увлеклась. Они были знакомы всего несколько дней, и за столь короткое время он не мог побывать во всех этих местах: самой дальней поездкой стала поездка с ней в район аэропорта «Линате».

– Здорово, правда? Настоящий мужчина!

– Возможно, – согласилась приземленная Сильвана. – Но настоящий мужчина не станет кружить голову девочке, которую ничего не стоит скомпрометировать. Настоящий мужчина сидел бы со своей женой, а не увивался за малолеткой. – Спору нет, в словах Сильваны, как всегда, преобладал рассудок.

– При чем тут его жена? – возмутилась Джулия. – Он ее давным-давно разлюбил. А может, и вообще никогда не любил. Придет день, и они расстанутся. Но это их дело. Во всяком случае, я замуж не собираюсь.

– Что же ты собираешься делать?

– Объявить войну дурацким буржуазным предрассудкам.

– Я серьезно. Как ты представляешь себе свое будущее? Чем думаешь заниматься?

– Понятия не имею. Может, ничем. Для меня главное – жить, – убежденно ответила Джулия, которой будущая жизнь рисовалась многообещающе радостной, полной чудес, – идеальный испытательный полигон для постоянной, изо дня в день, проверки стойкости духа и силы чувств.

И вот наступил день, когда ей предоставилась исключительная возможность испытать себя и свои чувства и когда она впервые ощутила себя женщиной. Объявив за завтраком, что должна законспектировать в библиотеке несколько важных статей и что вернется не раньше чем к обеду, она вышла из дома. Сияло солнце, на душе было бесконечно радостно, сердце бешено колотилось.

Лео должен был подхватить ее на бульваре Абруццо. Он притормозил у тротуара, и Джулия села в машину.

– В нашем распоряжении квартира моего приятеля, – сказал Лео, показывая ключ.

Джулия молча посмотрела на него. Разумеется, она поедет, но почему, почему он заговорил об этом так цинично? Неужели нельзя было сказать то же самое в другой, более деликатной форме, не так откровенно?

– Молчание знак согласия, – решил за нее Лео.

Полный газ, рывок с места, подобный старту пилота «Формулы-1», сумасшедшая гонка по улицам – и десять минут спустя Джулия уже входила в мрачное жилище неведомого ей человека, где к запаху дешевых тосканских сигар примешивался запах нафталина.

Первым, что бросилось ей в глаза, была постель, застланная зеленым, из блестящей ткани покрывалом, выцветшим и не очень чистым.

Джулия не отличалась твердостью характера, но сейчас она решила твердо: это неподходящее место для первого, неповторимого любовного опыта. Ее, мысленно побывавшую с Лео в идиллических далях, где рождаются великие иллюзии и где все дышит поэзией, не устраивали эти жалкие подмостки, когда речь шла о важнейшем в жизни дебюте.

Она оставалась у двери, пока Лео задергивал шторы – скорее не для создания романтичной, интимной обстановки, а чтобы скрасить убогость помещения, где самой примечательной деталью была ужасная абстрактная картина, покрытая слоем пыли, без рамы, – цветное пятно на фанере.

Когда Лео обернулся, Джулия открывала дверь, чтобы уйти.

– Ты что? – удивился он.

– Мне здесь не нравится.

– Что тебе не нравится? – раздраженно спросил он.

– Этот дом, эта постель.

– Дом как дом, – попытался оправдаться Лео, подходя к ней, чтобы обнять. – Разве это главное? Главное наша любовь.

– Дом как дом, говоришь? В твоих обещаниях о таком доме не было ни слова.

– А что было в моих обещаниях? – Лео не ожидал такого оборота дела, его голос упал.

– Париж, Лондон, Нью-Йорк, Рио, Гавана, – загибая пальцы, перечислила Джулия.

– За одно утро? – язвительно спросил он. – Три часа – и мы уже по ту сторону Альп! Или даже в другом полушарии! Ну и ну! Угораздило же меня связаться с ребенком, с пугливой девчонкой?

– Ошибаешься, – с достоинством возразила она. – Я не пугливая девчонка, а благоразумная женщина. Мне двадцать лет. Просто я не думала, что первый раз это произойдет в таком месте. Ведь для меня это первый раз…

– Первый раз?

– Представь себе…

– Погоди, выходит, ты… выходит, я… – растерянно забормотал Лео. – Я привожу тебя сюда сама знаешь для чего и тут узнаю, что ты девушка?

Глаза Джулии наполнились слезами, губы задрожали.

– Тебя это огорчает? – спросила она.

– Глупый вопрос. Но неужели нельзя было сразу сказать, что ты девушка?

– А кто уверял меня, что он опытный мужчина? – поддела его Джулия. – Мог бы и сам догадаться.

– Лучше вспомни свои слова, черт подери! – взвился Лео. – «Никакого замужества, никакой кабалы! Понравится мне мужчина – он мой. Если забеременею, буду рожать, ребенка воспитаю сама. Если мужчину и женщину тянет друг к другу, в их любовной связи нет ничего предосудительного. То, что ты женат, для меня не имеет значения!» Черт подери! Девственницы так не говорят и даже не думают!

– Что же, по-твоему, мешает девственницам думать именно так? – поинтересовалась она.

– Мне кажется, ты все усложняешь, – обнимая ее, примирительно заметил Лео.

Она вырвалась из его объятий:

– Не прикасайся ко мне!

– Может, ты и права, – признал он. – Мне не следовало торопить события. Я вел себя как последний мужлан.

– А теперь испугался моей невинности.

– Попробуй меня понять…

Запах дешевого табака и нафталина казался все сильнее, все тошнотворнее.

– Отвези меня домой, – потребовала она.

– Но почему, Джулия?

Радужные мечты Джулии вступили в явное противоречие с действительностью.

– Я хочу домой, – сказала она. И грустно улыбнулась.

На улице было пасмурно, солнце спряталось в тучах.

Джулия позвонила в редакцию «Коррьере делла сера». Ее мучило, что она была чересчур резка с Лео и даже не сказала ему «до свидания», выходя из машины.

– Господин Ровелли взял отгул, – услышала она напыщенный голос: человек, снявший трубку, явно был о себе самого высокого мнения.

Что же теперь делать? Ей необходимо сказать Лео, что она его по-прежнему любит, что она вела себя как глупая девчонка, что она уезжает из Милана на неделю, а то и больше.

После долгих колебаний Джулия заставила себя позвонить ему домой и, пока в трубке звучали гудки, попыталась мысленно представить обстановку, в которой Лео – не важно, хорошо или плохо – жил с другой женщиной – разговаривал, садился за обеденный стол, ложился в одну постель.

– Слушаю, – ответил уверенный женский голос. Джулия растерялась: на другом конце провода была сила, был скрепивший брачные узы закон. – Слушаю, – повторила женщина. – Алло!

Инстинкт самосохранения заставил Джулию положить трубку. При этом она, упорная ревнительница честности при любых, даже самых неблагоприятных обстоятельствах, почувствовала себя подростком, позвонившим из озорства в чужую дверь и бросившимся наутек. Нет, хуже: Джулия почувствовала себя автором анонимного письма.

Ее обожгла ревность: одно дело знать, что Лео женат, другое – убедиться в реальном существовании его жены, услышать ее уверенный голос. Пестрый бумажный змей, беззаботно паривший в заоблачных далях ее девичьих фантазий, не выдержал яростной силы внезапного урагана. Ее жизнь всегда была, как катанье на американских горках: то головокружительный спуск, то подъем, от которого захватывает дух, никаких плавных переходов, ни малейшего намека на устойчивое равновесие. Вечно над ней сгущаются тучи, они привычнее, чем солнце в синем небе над ее бедовой головой.

Джулия поднялась в свою комнату, чтобы собраться в дорогу. Она должна была ехать в Модену: истек срок договора на аренду дома, где дедушка жил со своими собаками, и от наследников Убальдо Милковича потребовали срочно освободить эти, с позволения сказать, хоромы.

Кармен поехать не могла – не решалась оставить мужа, который еще не совсем оправился от сердечного приступа. За ужином, на семейном совете, было решено, что моденским домом займется Джулия. У Бенни, как всегда, хватало собственных неотложных дел, Изабелле же, впадавшей в панику по любому поводу, вообще ничего серьезного поручать было нельзя.