Звева Модиньяни - Джулия

Джулия любила сына Джорджо, чаек, свое писательское ремесло, снег, мужчину по имени Гермес, дедушку Убальдо и увядающие розы, но во сне она увидела только снег. Он падал и падал, наполняя сердце тихой радостью. Кто-то уверял ее однажды, что память преображает прошлое и, возвращая его в сновидениях, дает нам возможность испытать не испытанное доселе счастье, довершить недовершенные дела, простить непрощеных.

Она была в беспросветной тьме отчаяния, а за окном медленно и торжественно кружились снежинки. Вдруг пространство перед ней осветилось слепящим белым светом, и глазам стало больно, словно она смотрит на солнце. В порыве молодого неудержимого восторга она всем своим существом устремилась навстречу жизни – жизни, которой неведома смерть. Но свет тут же начал тускнеть, сгущаться и неожиданно превратился в усеянную трупами желтую, точно выжженную, гору. В одном из повернутых к ней мертвых лиц она узнала свое собственное и чуть не заплакала от отчаяния и боли. Понимая, что спит, она со страхом думала о пробуждении, потому что даже во сне знала: оно не принесет ей никакого облегчения.

Джулия открыла глаза. В окне синел рассвет. Замерзший нос – она в шутку называла его крайней точкой своих владений – лучше любого градусника определял температуру в комнате. Она вынула руки из-под пухового одеяла и с минуту лежала неподвижно, вспоминая зловещий сон, потом встала и потрогала батарею. Ледяная, черт бы ее побрал! Каждый год, несмотря на регулярные осенние проверки, отопление выходило из строя, причем, как нарочно, в самые холодные дни. Просто какой-то рок!

Она накинула халат, вышла из спальни, спустилась в подвал и отворила дверь в каморку, где висел отопительный агрегат немецкой фирмы «Вайлант» – «лучший из лучших». В отверстии белого эмалированного корпуса светился, к ее удивлению, голубой огонек, стрелка термостата замерла на установленной отметке, порядок, одним словом, а батареи холодные.

Поднявшись из подвала в кухню, Джулия взглянула на кварцевые часы над холодильником: ровно семь. В такую рань бесполезно звонить в центр обслуживания – там наверняка никого еще нет, а может, и не будет: ведь сегодня тридцать первое декабря, канун Нового года. «Все одно к одному», – подумала Джулия, притопывая окоченевшими ногами. Чтобы хоть немного согреться, она зажгла газовую плиту, все четыре конфорки. Холод в доме обострил чувство одиночества. Когда-то в этот день с ней был муж Лео, в прошлом году – Джорджо, а сегодня она одна в пустом безмолвном доме. Четырнадцатилетнего сына Джулия отпустила на рождественские каникулы в Англию, хотя ей очень хотелось поехать с ним в горы: его веселая неугомонность отвлекала бы ее от тяжелых мыслей.

В саду гнулись от ветра мокрые ветки деревьев, с улицы доносился шум машин, мчавшихся по залитому дождем асфальту, просторная кухня выглядела мрачной и неуютной в скупом свете пасмурного утра. Джулия провела рукой по волосам, убирая со лба непослушную прядь, и запахнула халат. Стало немного теплее, и она решила сварить кофе. Потом она сядет за свой роман – последнюю главу надо немного подработать. За пишущей машинкой Джулия забывала обо всем и, живя жизнью своих героев, чувствовала себя молодой и сильной. Работа была для нее лучшим утешением и лучшим лекарством. Работая, она не замечала, как бежит время.

Издалека до ее слуха донеслись беспорядочные хлопки петард – видно, какие-то ненормальные начали праздновать Новый год с утра пораньше. На плите заворчал кофейник, распространяя аромат хорошо поджаренных зерен. Джулия взяла фарфоровую чашку, наполнила ее до половины и, обхватив обеими руками, начала прихлебывать обжигающий горький кофе, наслаждаясь каждым глотком.

В широкое окно ей был виден сад с тоскующими по теплу рододендронами, азалиями и розами. День умирал, так и не успев родиться. Последний день года… А может, бытия? Может, завтра уже ничего не будет? Чувство одиночества охватило ее с новой силой. Внезапно взгляд ее упал на куст гортензии, который зеленел среди пожухлых цветов и, вопреки природе, собирался, похоже, цвести. «Молодчина!» – восхищенно подумала Джулия, глядя на полураспустившиеся бутоны. Ей-то уже не зацвести, это точно. И надеяться нечего.

Она ощущала себя точно в вакууме, отделенной непреодолимыми стенами от мира, живых людей, всего, что ей было дорого, даже от самой себя. Если бы Джорджо не уехал в Уэльс, все было бы совсем иначе, но его возрасту незнакомо чувство сострадания, оно возникает лишь на опыте собственной боли.

– Мамочка! – начал он зондировать почву еще в ноябре. – Ты отпустишь меня на каникулы к Матту в Суонси? – Он всегда называл ее мамочкой, когда хотел чего-нибудь добиться.

Он ездил туда прошлым летом на курсы английского языка и жил в семье молодых индусов, у которых было трое своих детей. Вернувшись в полном восторге, Джорджо только и мечтал о том, как бы снова побывать у этих милых гостеприимных людей.

– Значит, отдых в горах с любимой мамочкой кажется тебе не таким заманчивым? – спросила она сына с нежной иронией. – Жаль, он обошелся бы нам гораздо дешевле.

Неужели они с сыном обсуждали поездку в Уэльс всего месяц назад? Сейчас ей кажется, что с того дня прошла целая вечность. В ноябре Джулия чувствовала себя молодой, здоровой, полной сил. Она как раз начала новый роман и с головой ушла в жизнь своих персонажей, не зная еще, как это всегда с ней бывало, чем закончатся перипетии их судеб.

В кухне заметно потеплело. Глядя на запотевшее окно, Джулия улыбнулась, вспомнив, как маленький Джорджо однажды разрисовал его всякими непристойностями, и ей вдруг ужасно захотелось услышать его голос.

После нагретой газом кухни гостиная показалась Джулии просто ледяной. От обоев, имитирующих грубую каменную кладку, и даже от мягкого ковра цвета слоновой кости, покрывающего узорные плитки пола, веяло холодом. Джулия невольно взглянула на мраморный камин с двумя канделябрами и прямоугольным зеркалом в ореховой раме между ними и подумала, что не мешало бы его затопить. Потом села на один из двух цветастых диванчиков, надела очки и взяла со стеклянного столика телефонную книгу в бирюзовом кожаном переплете. На маленьком изящном будильнике было почти восемь, и Джулия не сомневалась, что Матту уже на ногах.

Ответила ей Салинда, чье тонкое красивое лицо Джулия видела лишь на фотографиях.

– Джорджо спит, – сказала она.

– Спит? – удивилась Джулия. – Он вчера поздно лег?

– Не очень, около полуночи. У детей была вечеринка.

Значит, сын без нее не унывает. Как хотелось ей в эту минуту попросить Салинду разбудить этого маленького бессердечного паршивца, вытащить из теплой постели, чтобы он понял, какой он эгоист!

Первый раз в жизни она так сердито подумала о сыне, такого с ней никогда еще не было. И тут же ее гнев обратился к Всевышнему: неужели он не может оторваться от своих дел и помочь ей? Разве не его обязанность помогать страждущим?

– Разбудить его? – вернул его на землю мягкий голос Салинды.

– Нет, не стоит, я просто хотела узнать, все ли у вас в порядке.

На самом деле ей хотелось пожаловаться Салинде на свое отчаяние, на холод, на то, что в этом старом доме она сейчас в полном одиночестве, что несколько дней назад под колесами машины погиб котенок, заплатив за стремление к свободе своей жизнью. Еще ей хотелось рассказать о беспощадном враге, который с ней поселился и с которым она вступила в схватку не на жизнь, а на смерть, о том, что сегодня, в канун Нового года, ей предстоит ехать в Модену на эксгумацию останков деда и она очень боится.

Но такой разговор вряд ли был бы уместен, поэтому Джулия вздохнула про себя и сказала как можно бодрее:

– В самом деле, я позвонила просто так.

– Когда Джорджо проснется, я скажу ему, чтобы он тебе перезвонил.

– Днем меня не будет, лучше я сама позвоню вам в полночь, чтобы поздравить с Новым годом. Привет Джорджо и еще раз спасибо.

Успев промерзнуть в гостиной до костей, она вернулась в теплую кухню. Подумала о деде и невольно улыбнулась. Как бы он сам отнесся к предстоящей сегодня церемонии? Она, сестра Изабелла и брат Бенни (под этим американизированным уменьшительным именем, похожим на собачью кличку, скрывалось мало популярное в наше время имя Бенито) получили от городского совета Модены официальные письма, подписанные самим мэром, в которых сообщалось, что для увековечения памяти героя Сопротивления Убальдо Милковича его останки будут перезахоронены в почетной стене колумбария.

Успеет ли мастер за это время починить отопление? Джулия бросила нервный взгляд на будильник: стрелки сдвинулись всего на пять минут. Впрочем, уже можно попробовать позвонить в центр обслуживания. Джулия сняла трубку и, поднеся ее к уху, услышала пронзительный свист. Она несколько раз нажала на рычаг, после чего появились частые гудки. Неужели Салинда там, в Уэльсе, не положила трубку? Несмотря на холод, лоб ее покрылся испариной. Она снова сняла трубку – теперь телефон молчал, как мертвый. Вслед за отоплением он тоже вышел из строя.

Джулия бросилась в спальню. Если она не сделает заказ до полдевятого, к ней уж точно сегодня никто не придет. Две одинаковые фарфоровые лампы под розовыми абажурами на двух одинаковых тумбочках по обеим сторонам кровати освещали мягким светом уютную комнату, в которой не было ничего лишнего. Единственным украшением спальни можно было считать пару антикварных кресел венецианской работы начала восемнадцатого века. На светло-серой стене висело деревянное распятие, а под ним миниатюрные гравюры девятнадцатого века в золоченых рамках с изображениями святых.