Звева Модиньяни - Джулия

«Звонил Гермес».

«Опять Гермес».

«Непрестанно только Гермес».

«Гермес меня достал».

«Все время Гермес».

«В конце концов, с меня хватит!»

Джулия поднялась на второй этаж. Дверь в комнату Джорджо была приоткрыта. Оказалось, что он и не думает заниматься, а без зазрения совести играет в футбол на компьютере. Ей не нравилось, что сын часами просиживает за таким занятием, она не понимала, какое удовольствие сражаться с электронными соперниками, но сегодня она не сказала ему ни слова. Она смотрела на его сосредоточенное лицо и думала, как ей жить дальше. Будущее рисовалось ей в мрачном свете, будущее без малейшего проблеска надежды.

Джорджо привык к тому, что мать, застав его за компьютерными играми, начинала ворчать, поэтому, встретившись с ее рассеянным, ничего не выражающим взглядом, крайне удивился.

– Мам, ты чего? – спросил он, глядя на нее со страхом.

– Ничего, – бесцветным голосом ответила Джулия, направляясь в свою комнату.

– Что-то случилось? – снова спросил он, идя за ней следом.

Джулия легла на кровать. Она чувствовала себя совершенно опустошенной, обессиленной, измученной.

– Ничего особенного, – ответила она.

– Ты мне не нравишься, – заметил Джорджо озабоченно, совсем как взрослый. – Тебе что, плохо?

Джулия посмотрела на сына и словно впервые увидела его: густые золотистые волосы, чистое ангельское лицо, высокий, уже ее перерос, длинные стройные ноги в джинсах – красивый мальчик, одним словом. Но сейчас молодость сына не заряжала ее энергией, она чувствовала себя старой, безнадежно старой.

– Хорошо, плохо, – с кривой улыбкой сказала она, – все это очень относительно. – Ей хотелось обо всем рассказать сыну, но она не знала, до какой степени может быть с ним откровенной. Что понимает четырнадцатилетний мальчик?

– По-моему, ты фигню какую-то порешь, – с беспокойством глядя на мать, заметил Джорджо на своем изысканном языке тинэйджера.

Джулия посмотрела на него глазами, полными слез.

– Ты что-то скрываешь!

Джорджо сел на кровать напротив матери, чтобы лучше видеть ее лицо. Джулия почувствовала угрызения совести. Мальчик о ней беспокоится, а она ведет себя как последняя эгоистка! Он чувствует себя уже взрослым мужчиной, ему хочется защитить ее, уберечь от бед, он действительно уже большой и в состоянии понять ее проблемы, так что не стоит от него таиться, лучше рассказать все, как есть.

Зазвонил телефон. Джорджо снял трубку.

– Гермес. Чем-то взволнован, – прошептал он, зажимая рукой микрофон и изображая на своем лице страдания влюбленного, как ему, видимо, казалось, очень забавно.

– Скажи, что меня нет, – затрясла головой Джулия.

– Привет, Гермес, – уверенно сказал Джорджо, не дожидаясь, пока на другом конце провода послышится голос. – Мама просила сказать тебе, что ее нет, но я даю ее тебе, разбирайтесь сами.

Положив трубку на кровать рядом с матерью, он вышел из комнаты, и Джулия, сделав глубокий вдох, поднесла трубку к уху.

– Джулия, что случилось? – и в самом деле взволнованно спросил Гермес.

– Думаю, нам не о чем больше разговаривать, – медленно, с трудом произнесла Джулия.

– Да скажи же, что произошло? – испуганно спросил Гермес. Первое, что пришло ему в голову: «Ей стало плохо».

– Ничего.

– Я тебя не понимаю.

– А мне после того, что сегодня произошло, напротив, все ясно.

Гермес решил, что она обиделась на него за несостоявшийся обед в «Тула».

– Прости, я действительно не смог, – начал он оправдываться, – неожиданно возникли проблемы с Теодолиндой, я не мог ее оставить.

Его удивило, что Джулия, всегда такая чуткая и разумная, на этот раз вела себя, как избалованная капризная любовница.

– С Теодолиндой? А я подумала, что с женой.

– При чем здесь жена?

– Блондинка, которая стояла с тобой в обнимку у постели Теодолинды, разве не твоя жена? – с наигранным удивлением спросила Джулия. – И разве это не была сцена примирения и воссоединения семьи?

– Бог мой! – Гермес лишь сейчас понял, о чем идет речь. – Откуда ты узнала?

– Я не узнала, я увидела. Приехала к тебе в больницу и удостоилась чести лицезреть объятия супругов, единодушных в своем стремлении восстановить семью.

– Ничего ты не знаешь…

– С меня и этого достаточно, поэтому закрываем страницу и корректно расходимся в разные стороны.

– Джулия, перестань, ты ведешь себя, как маленькая. Я люблю тебя, я не хочу, не могу без тебя, что ты со мной делаешь?

– Возвращайся к синьоре Монтини.

Она пожалела, что у нее вырвались эти слова. Ее сердце требовало отмщения за поруганную любовь и за оскорбленное достоинство, но гордость не позволяла ей унизиться до вульгарной ругани.

– Все, Гермес, я кладу трубку, – предупредила она.

После того как она увидела руку Марты на бедре Гермеса, он казался ей нечистым. Она отдавала себе отчет, что рассуждает глупо, но ничего не могла с собой поделать: близость с Гермесом после увиденного осквернит и ее.

– Джулия, послушай меня одну минуту, – взмолился Гермес. – Я все объясню…

– Прощай, Гермес, – ответила она и нажала на рычаг, положив конец мучительному разговору.

Она не была уверена, что поступила правильно. Да и о каких правилах можно говорить, когда она умирает от ревности, кипит от ярости, стонет от отчаяния?

Когда-то с Лео тоже было так. Джулия узнала о его измене, и в ней все перевернулось. Для него это был случайный эпизод, он не придавал ему никакого значения, для Джулии же – катастрофа, после которой их совместная жизнь казалась уже невозможной. Тогда ей, правда, было двадцать шесть лет, в молодости раны быстрей затягиваются. За четырнадцать лет она стала терпимее, но измен, как и прежде, не прощает.

Она спустилась в кухню, где Джорджо готовил себе сандвич с тунцом. Лицо у него было непроницаемое.

– В чем дело, деточка?

– Не смей называть меня деточкой.

– Почему? – ласково спросила она.

– Потому что потому! Я для тебя – пустое место.

– Что за глупости ты говоришь!

– Это не глупости. Если бы ты со мной считалась, ты бы мне рассказала, что случилось, а не темнила бы.

Джулия молча открыла холодильник и достала миску с мелко нарезанной и приправленной лимоном свеклой. Есть свеклу ей посоветовала одна знакомая, которая после поездки в Индию и знакомства с каким-то гуру лечила ею собственный рак в сочетании с травами и строго сбалансированным питанием. Уже четырнадцать лет ей удавалось таким образом бороться с лимфогрануломатозом, при котором человеку, согласно статистике, отпущено года два, три от силы.

Наука отвергала целебные свойства свеклы при лечении рака, случай со знакомой – подтверждал. В конце концов, пока от рака нет гарантированного средства, надо использовать любую возможность, кто знает, а вдруг поможет? Вреда от свеклы уж точно быть не может.

Она села за стол напротив Джорджо и поставила перед собой миску со свеклой – свой ужин.

– Знаешь, Гермес некоторое время назад мне прооперировал грудь, – спокойно сказала она.

– Знаю, – ответил Джорджо с полным ртом.

– И оказалось, что опухоль недоброкачестванная.

– И что? – Джорджо уставился на нее своими карими, с золотистыми искорками глазами.

– Приходится ходить на сеансы радиотерапии, чтобы все прошло окончательно.

– От этого вылечиваются? – В глазах Джорджо вспыхнул страх.

– Теоретически, да, – ответила Джулия, которая не хотела пугать сына и уже была не рада, что заговорила с ним о болезни.

– Значит, ты поправишься, – уверенно сказал Джорджо и сразу же повеселел.

– Это еще не все, – Джулия решила одним разом выложить ему все. – Сегодня я случайно стала свидетельницей примирения Гермеса с его бывшей женой. В больнице. Теперь все. – И она проткнула вилкой сразу два куска свеклы, представив себе, что это не безобидный овощ, а Марта с Гермесом.

– Блин, вот это да! – Джорджо продолжал жевать свой сандвич, но теперь его глаза наполнились раскаянием. – Какой же я идиот! Прости, мамочка!

Джулия сжала его руку, лежащую на столе, и продолжала уже с иронией:

– Сразу две напасти – опухоль и ревность. Многовато.

– Папу ты ведь тоже ревновала, – вдруг сказал Джорджо.

– А ты откуда знаешь?

– Не надо быть комиссаром Мегрэ, чтобы это знать. Вы и разошлись поэтому, ведь так?

– Ревность пришла потом, а сначала я просто голову потеряла. Он был взрослым мужчиной, и занятие у него было самое лучшее с моей точки зрения – он писал. Я же тогда только поступила в университет. Мы познакомились в тот день, когда умер мой дед, Убальдо Милкович.

Далекие воспоминания осветили слабой улыбкой ее лицо.

Безжизненное тело дедушки лежало на диване в гостиной. Бенни позвонил домашнему врачу.

– Плохо, говорите? – переспросил доктор Бенцони.

Бенни ответил не сразу.

– Может быть, он умер.

– Что значит «может быть»? – возмутился врач. – Он не дышит?

– Думаю, вам лучше приехать и самому посмотреть, что с ним.

Дедушке врач был уже не нужен, зато в нем нуждался Витторио де Бласко, потрясенный оскорбительным для семьи «подвигом» тестя.

Многолетняя практика сделала доктора Бенцони неплохим врачом, хотя звезд с неба он не хватал. У Витторио де Бласко был сердечный приступ, доктор Бенцони сделал ему укол и рекомендовал до обследования полный покой.

Изабелла, не столько обеспокоенная сердечным приступом отца, сколько перепуганная, что теперь ее бросит жених, заперлась в комнате, которую она делила с Джулией, и поклялась, что не выйдет оттуда до тех пор, пока тело Убальдо Милковича будет оставаться в доме.

Кармен плакала. Джулия, лучше всех знавшая характер доктора Бенцони, решила рассказать ему правду о смерти дедушки, после чего участливый эскулап написал в заключении о смерти, что старик умер в доме на улице Тьеполо от апоплексического удара.