Звева Модиньяни - Джулия

Священник подошел попрощаться.

– Спасибо, – пожимая ему руку, сказал Адоне. – Ты так много сделал для нашей мамы. – Гермес не удержался от горькой усмешки. – Все мы там будем, – несколько театрально произнес Адоне и, взглянув на свою «Омегу», вдруг заторопился. – Мне пора, до скорого. – И пока младший брат не попросил его подвезти, быстро удалился.

Гермес понимал, что такая поспешность Адоне результат его страха перед женой. Маленькая противная толстуха крутила им, как хотела, он и пикнуть при ней боялся. Только Адоне, сыну Катерины, чьим настоящим отцом был Эрколе Корсини, удалось выбиться в люди: квалифицированный рабочий, жена портниха, сын подает надежды, купили квартиру в кредит, потом машину… Гермес представил себе, как жена, дожидаясь брата в новенькой малолитражке, ворчливо выговаривает ему:

– Хорошо хоть тебе ума хватило не приглашать его в нашу машину, этой публике только палец протяни, они всю руку откусят.

В девять вечера того же дня Гермес вошел в подъезд большого густонаселенного дома на улице Беато Анджелико. Поднимаясь по нескончаемым ступенькам, он вдыхал знакомый с детства запах бедности и думал о том, что теперь, когда матери больше нет, ему здесь нечего больше делать.

После пятого лестничного пролета он вышел на длинный балкон, и его обдало холодным ветром. «Надо бы скопить денег на пальто, – подумал Гермес, ежась от холода в своем бесформенном свитере, – а то зимой совсем загнусь». В дверях квартиры он столкнулся с другим своим бра– том, Ахиллом, который выходил, распространяя вокруг себя резкий запах дешевого одеколона.

– Привет! – бросил он на ходу. – Где это ты пропадал целый день?

Сам он явно спешил на свидание или на вечеринку и вопрос задал просто так, не рассчитывая на ответ.

– Сначала я хоронил маму, – строго ответил ему Гермес, – потом был на дежурстве.

– Вот и молодец, – не вслушиваясь в слова брата, сказал Ахилл. – Будь здоров.

Он был самым богатым в семье и оплачивал квартиру из собственного кармана, великодушно освободив остальных членов семьи от этих расходов. Ахилл вообще был всегда доволен собой, считал себя неотразимым, гонял на машине быстрее, чем положено, и со всеми держался как свой в доску.

– Я уезжаю, – уже в спину крикнул ему Гермес.

– Правильное решение. Отдохни немного, развлекись. – И он исчез.

На столе в кухне под клетчатой салфеткой Гермес нашел свой ужин. Он снял с супницы перевернутую тарелку и вдохнул запах подгоревшего и уже остывшего супа, который все же лучше бутерброда с колбасой, который он съел всухомятку на работе. Он взял ложку и принялся не спеша есть, не чувствуя вкуса. Он вообще не придавал значения еде – важно было насытиться, а чем – большого значения не имело.

В дверях кухни показалась двадцатичетырехлетняя Диана в халате с растрепанными волосами.

– Как тебе? – спросила она, указывая глазами на суп. – Нравится?

– Вкусно, – ответил Гермес с полным ртом.

Диана была мягкой и доброй девушкой. Она мечтала о прекрасном принце и спала с кем попало.

– Ты ни о чем не хочешь меня спросить? – Голос Гермеса прозвучал громко и сердито.

– Тише, пожалуйста, – испугалась Диана, – разбудишь моего приятеля. – И она посмотрела на дверь в свою комнату.

Гермесу было неприятно думать, что на постели сестры развалился какой-то очередной кобель, который понимает под любовью скотское совокупление.

– Тебе даже не интересно, как прошли похороны? – понизив голос, снова обратился он к сестре.

Катерина ушла из этого мира, а им все равно, будто ее и не было! А ведь она родила их, растила, как могла, воспитывала, как умела. Произведя на свет очередного младенца, она неизменно писала Эрколе: «Какое ты выбрал имя?» И ее муж, большой любитель античной мифологии, перебрав в памяти богов и героев, выносил свой вердикт: Ахилл, Гермес, Диана, Терпсихора. Проведя за решеткой больше лет, чем на свободе, этот неисправимый воришка не отказывался от детей, которых его жена Катерина производила на свет с помощью других мужчин. «Значит, так уж мне на роду написано», – считал он.

– Вот и умерла наша мамочка, – сказала Диана. – Теперь ей уже ничем не поможешь. Мир ее праху.

– Но еще два месяца назад она продолжала гнуть спину, работая на нас! – напомнил сестре Гермес. – И все, между прочим, принимали это, как должное!

– И пила, не просыхая. Прости, Господи, ее грешную душу.

Усталым жестом Диана провела по растрепанным волосам, потом налила вина себе и Гермесу.

– Давай помянем ее, – сказала она.

Они выпили. Сердце Гермеса снова сжалось от жалости к матери, которая навсегда осталась там, на кладбище, в сырой холодной земле.

– Я уезжаю. Пришел забрать вещи, – сказал Гермес, отодвигая от себя пустую тарелку.

– Значит, мы с Ахиллом останемся вдвоем? – В ее голосе Гермес не услышал сожаления, скорее радость, – ведь комната брата будет теперь свободна. – Но ты не вернешься? – осторожно спросила она.

– Нет, я уезжаю отсюда навсегда, но не забывай, что эта квартира по праву принадлежит и Эрколе.

– Ясное дело, – лениво протянула Диана. – Пусть живет, пока снова в тюрьму не загремит. – И добавила уже серьезно: – Не волнуйся, к маминой постели я никого не подпущу.

Гермес достал с антресоли большой рюкзак и принялся собирать вещи.

– Куда же ты переезжаешь? – поинтересовалась сестра.

– Мы с товарищем по работе сняли комнату на Порта Романа, одну на двоих, так дешевле.

– Ты разве работаешь? – удивилась Диана. – И давно ли?

– Давно, – ответил Гермес, продолжая собирать вещи.

– Надеюсь, работа не поденная?

– Нет, постоянная.

Диана мало интересовалась делами брата, поэтому задавала свои вопросы скорее из праздного любопытства. «Каждый за себя, а Господь за всех» – было девизом семьи Корсини.

– А где ты работаешь, если не секрет?

– В больнице. Мою сортиры, подаю лежачим больным судна, убираю посуду и так далее и тому подобное.

В больницу он устроился два месяца назад, когда туда поместили Катерину.

– Неужели тебе нравится такая работа? – искренне удивилась Диана.

– Работа как работа.

– Надо было с отличием кончать школу, чтобы ухватиться за такое местечко! Я думала, ты найдешь себе что-нибудь почище. Пойдешь служить в какую-нибудь контору.

Разве объяснишь Диане, что диплом о классическом образовании не имеет никакого отношения к чиновничьей карьере? Служащему не нужны ни латынь, ни греческий, ни философия с античной литературой, эти предметы лишь фундамент для дальнейшего университетского образования, которое он получит во что бы то ни стало. И хоть он и отличник, а составить по всем правилам деловое письмо или подсчитать доходы фирмы он не сможет, этих навыков он в школе не приобрел. В классический лицей он пошел потому, что еще мальчиком решил стать врачом, – уж очень ему нравился доктор Ронки, живший неподалеку в уютном доме, окруженном садом. Его любили и уважали все окрестные жители. Маленькому Гермесу доктор казался волшебником, он верил, что стоит тому прикоснуться волшебной палочкой к больному, как больной выздоровеет.

– Я поступил в университет, – сообщил он.

– Значит, еще не скоро встанешь на ноги, – вздохнула сестра.

Гермес пропустил замечание Дианы мимо ушей.

– В твоей комнате лежат мои книги, как бы мне взять их?

– Я принесу, кажется, мой приятель уже проснулся, – прислушиваясь, сказала она.

– Я знаю его?

– Не думаю, я с ним недавно.

Диана вынесла брату книги, и он запихнул их в свой рюкзак.

– Ну все, будь здорова, – сказал он и пошел к двери.

– До скорого, – ответила Диана.

– Надеюсь, – бросил уже с лестницы Гермес, уверенный, что они больше не увидятся.

– Да, совсем забыла, – крикнула вдогонку Диана, – к тебе тут девушка одна приходила.

– Девушка? – удивился Гермес. – Когда?

– Несколько дней назад.

– Она сказала, кто она?

– Вроде Джанна какая-то или Джулия, я не запомнила.

Из памяти всплыл нежный девичий образ – огромные доверчивые глаза, тоненькая, еще не оформившаяся фигурка, характерный жест, каким она от волнения теребит свою толстую черную косу.

– Тебе это имя что-нибудь говорит? – допытывалась Диана.

– Нет, ничего, – уверенно ответил Гермес и начал быстро спускаться по лестнице.

На самом деле имя Джулии говорило ему многое, может быть, даже больше, чем ему хотелось бы, – ведь в настоящее время он не мог позволить себе влюбиться. Ноги сами понесли его на улицу Тьеполо к дому де Бласко. «Что я делаю здесь, у стены их сада?» – опомнившись, подумал Гермес, но сразу же успокоился: в десять вечера он вряд ли встретит здесь кого-нибудь из семьи Бласко, они наверняка сидят дома.

Бросив взгляд через ограду, он как наяву увидел Джулию – простуженную, с покрасневшим носом и вместе с тем неизъяснимо прелестную в своей чистоте. Он тогда сразу же в нее влюбился, с такой девушкой он, не задумываясь, связал бы свою жизнь. Разум, однако, подсказывал ему, что это невозможно. «В жилах моей дочери течет голубая кровь, – послышался ему голос учителя античной словесности, – сын уборщицы ей не пара».

Гермес резко повернулся и пошел прочь от особняка. Насколько легко он покинул родной дом на улице Беато Анджелико, настолько больно было ему думать, что он никогда не переступит порога этого уютного особняка. Но впереди его ждала новая жизнь, и он уверенным шагом двинулся ей навстречу.

Расположившись в уютном кабинетике сестры Альфонсы, Гермес взял в руки увесистый том сравнительной анатомии и открыл его на первой странице. Монахиня не жаловала персонал больницы, но к Гермесу относилась ласково, как к родному сыну. Крупная, мужеподобная особа, с черными усиками над верхней губой и густыми нависшими бровями, она больше походила на грузчика, чем на Христову невесту. Медсестры и врачи панически боялись ее, и даже главный врач прислушивался к ее мнению. Если во вверенной ей палате что-то не ладилось – а такое случалось нередко, – она поднимала на ноги всю больницу, а если требовалось, и самого Господа Бога.