Ее худоба говорила о голоде, и одновременно она выгравировала неприступность на ее лице, достойном римской императрицы, — высокие брови, прямой нос, совершенные губы, скульптурный подбородок. С таким лицом модный мир не завоюешь, а вот ему, Кейту, грозит опасность завоевания.

— Идите! — снова скомандовала она, но без уверенности.

Трусливый спаниель опять заскулил, спрятавшись за ее юбками.

Кейт сообразил, что его рост пугает ее, и сел, положив руки на стол. Глядя ей в глаза, он сказал:

— Я восхищаюсь вашей отвагой, мэм, но вы меня не напугаете и, если дойдет до борьбы, всего лишь меня поцарапаете. Так что проще сесть и рассказать мне свою историю.

Ее губы дрогнули.

Он на верном пути!

Кейт быстро вытащил из кармана кожаную фляжку и положил на стол.

— Выпейте.

— Что это?

— Голландское лекарство.

— Что?

— Можжевеловая настойка. Джин.

— Джин?!

— Никогда не пробовали? Может, подсластить горечь.

Она крепче сжала нож. Встревожившись, он приподнялся, чтобы защититься, но она взялась двумя руками за рукоятку и вонзила нож в шаткий стол.

— Ну-ну, — сказал он, присматриваясь к ней. — Пожалуйста, сядьте, выпейте и рассказывайте.

— Вы-то уже слишком много выпили, любезный.

— Не слишком много, коль скоро я в сознании. Как я вижу, у вас есть стаканы. Так что мы можем даже претендовать на изысканность.

Внезапно она рассмеялась. Сердитый смех стал своего рода разрядкой. Откинув с лица волосы, она взяла два винных стакана и со стуком поставила на стол. Потом снова подошла к низкому буфету и вернулась с бутылкой.

— Бренди. — Она поставила бутылку рядом со стаканами. — Лекарственный запас моей матери. Сейчас принесу воду.

— Грешно разбавлять такой напиток. — Кейт откупорил бутылку. — Ваша матушка наверху?

— Моя мать умерла.

— Мои соболезнования.

— Четыре месяца назад.

Кейт проклинал себя за то, что напился. Ему подкидывали кусочки картины, а он никак не мог сложить их вместе.

Она села напротив него, прямая и заносчивая.

— Тогда и мне налейте.

Нож торчал в столе между ними. Какое-то смутное воспоминание о дамокловом мече промелькнуло в голове Кейта и исчезло.

Он понюхал бренди. Не из лучших, но и не скверный. Он налил на полдюйма в один стакан и подвинул ей. И столько же налил в другой. Обычно Кейт пил больше, но ей и полдюйма хватит, чтобы она оказалась под столом. Он не хотел ее напоить, только развязать язык.

И чтобы она оказалась в его объятиях?

Нет, в его жизни нет места подобным глупостям, но он поможет ей, если сумеет.

Спаниель положил голову ему на колено, требуя внимания.

— Отстань, трусишка.

— Не будьте жестоким, — сказала она. — Тоби, иди сюда.

Собака отошла прочь, и только тогда Кейт заметил, что у нее не хватает задней лапы. Черт побери, хромая собака вдобавок к хромой утке, хотя этой богине больше подошел бы сокол. Он поднял свой стакан и выпил, зная, что следует уйти раньше, чем он впутается в эту историю.

Она отпила и поморщилась. Но потом снова задумчиво отхлебнула. Женщина, стремящаяся получить новый опыт. Еще один крючок в его сердце.

— Вы назовете свое имя, мэм?

— Нет.

— Я вам свое назвал.

— Я его уже забыла.

Кейт заколебался. До Кейнингза, фамильного дома Бергойнов, меньше двадцати миль, но он предпочитал честность.

— Кейтсби Бергойн, к вашим услугам.

Она держала в ладонях стакан, словно чтобы согреть.

— Кейтсби? Странное имя.

— Это фамилия моей матери. Она из потомков Роберта Кейтсби, который возглавил Пороховой заговор с целью взорвать Якова I и парламент вместе с ним.

— A-а, это дело Гая Фокса? Странное наследство передается в вашей семье.

— Я тоже часто так думал, но матушка считает, что это имя свидетельствует, что человек твердо привержен своим принципам.

— Значит, вы католик?

— Нет, как и матушка, ее родители и бабушка с дедушкой.

Ее губы изогнулись. В глазах под тяжелыми веками блеснул юмор. Очередной крючок в сердце. Или даже два. Чувство юмора и искрящиеся глаза. Она улыбается во время страсти, как обещают ее глаза? Это он тоже любил.

— Я не утверждаю, что моя матушка — рациональная женщина. А ваше имя тоже вызывает неприятные ассоциации? Возможно, вы Юдифь, отсекшая голову Олоферна? Боудика, которая вела свое войско против римлян?

Она только улыбнулась.

— Храните молчание? Тогда я буду называть вас Гера.

— Жена Зевса?

— Царица богов.

— Она царица только из-за замужества. Я бы предпочла быть Юдифью, которая действовала по собственной воле.

— И есть человек, которого вы хотите лишить головы?

Она отхлебнула еще бренди, но веселое настроение оставило ее. Она разглядывала нож.

— Возможно, вашего брата? Он юрист и… игрок?

Она удивленно взглянула на него:

— Что заставляет вас так думать?

— Бедность.

— Эрон не беден.

— Тогда он не добр.

Она снова отхлебнула бренди. Она его скоро допьет, но язык у нее так и не развязался. Кейт добавил немного в ее стакан и долил себе доверху.

— У меня есть брат, — сказал он, чтобы подбодрить ее, — но он человек исключительных качеств. Нежный сын, преданный муж, любящий, но строгий отец.

— Тогда вам повезло.

— Не сомневаюсь.

Она склонила голову набок.

— Он не таков, каким кажется?

— Он именно таков.

— Но вас это обижает. Потому что у вас нет его достоинств?

Язычок у нее такой же острый, как нож, черт бы ее побрал, но это только добавляет восхищения.

— Ваш брат, — напомнил Кейт. — Как он может видеть вас в таком положении?

— Он меня не видит. Он не приезжает. Со смерти мамы. Но тогда мы жили в другом месте. — Отпив еще, она наблюдала игру света на стекле. — Я считала его нежным сыном. И хорошим братом.

Алкоголь, наконец, сделал свое дело. Кейт смутно помнил, когда такая малая доза развязывала язык и ему. Давно это было, очень давно.

— До какой поры? — подсказал он.

— До вчерашнего дня. Вчера я еще цеплялась за надежду. Сегодня я получила от него письмо. — Она взглянула на лежащий на полу лист бумаги. — Он прислал его с оказией. Возможно, чтобы не вводить меня в расходы, но оно пришло поздно. Ночью ситуация всегда кажется хуже.

— И что он пишет?

— Что обязанности его предстоящего брака не позволяют увеличить сумму, которую он мне посылает.

— Это кажется вполне разумным.

— Разве? — Она взглянула на него поверх ножа. — Он посылает три гинеи в месяц.

— Это очень мало, — согласился Кейт.

— И при этом он описывает прекрасный дом, который скоро у него будет, карету и пару лошадей для будущей жены.

— А-а-а…

Она так резко поставила стакан на стол, что расплескала бренди.

— Он обязан обеспечить мне приличную жизнь. И моей матери, если бы она была жива. Все, что он собой представляет и что имеет, — это плоды нашего безграничного труда и жертв в течение долгих десяти лет. Мы жили без всяких изысков, не позволяли себе лишнего, а часто и необходимого.

У Кейта едва дух не захватило от ее воинственного настроя.

— Я живу здесь! — Она повела рукой. — А когда-то у нас был чудесный дом, но… мы постоянно перебирались в более скромные жилища, чтобы поддержать его. Мамочка умерла в бедности. И все для того, чтобы мой братец смог получить образование и достойную профессию. Чтобы он вернул маме приличную жизнь. Чтобы помог мне вступить в достойный брак.

— И теперь?

— Теперь он швыряет деньги на ветер и заставляет меня ждать.

— Вы отправились ночью с визитом к нему?

— Он живет в Дарлингтоне. — Она выпила еще, теперь, похоже, смакуя напиток. — Прочитав письмо, я не могла поверить его словам: ждать, ждать, ждать. Предполагалось, что это временное жилье, что я поживу здесь первые месяцы траура, пока Эрон закончит учебу. Он практикующий юрист. И скоро женится на состоятельной женщине. Какая необходимость ждать? Я была потрясена. Потом разозлилась. Очень разозлилась. Такое состояние у меня бывает после бренди.

Она уставилась на нож, словно выбирая цель.

Черт возьми! В потрясение Кейт мог поверить. Слез он ожидал, но ее гнев, вогнавший нож в стол, — это нечто иное. Если дело пойдет так и дальше, ее отправят в сумасшедший дом, а то и на виселицу.

— Но зачем вы вышли? Что вы намеревались делать?

— Намеревалась? — заморгала она, глядя на него. — Я просто не могла оставаться в четырех стенах. Я задыхалась здесь, в окружении темноты, сырости и свидетельства нашего падения. Вспоминая заботливые обещания брата маме, его сожаление на ее могиле, что благополучие пришло слишком поздно. Отчасти это мамина вина. Она всегда всем довольствовалась, даже когда…

Кейт подлил ей бренди, желая, чтобы она договорила. Ее трагедия давняя. Где корни?

— Брат всегда был благодарен за лишние деньги, которые мы для него сэкономили, — сказала она. — Однако он никогда не понимал, чего это стоило. Мы всегда встречали его в лучших нарядах, мама подавала ему чай в лучшей чашке. У нас была приличная мебель, но мне пришлось продать ее, чтобы оплатить похороны. Мама взяла с меня слово: Эрон не должен платить, ему для дела необходимо каждое пенни.

— Тогда, возможно, не он один во всем виноват.

— Если бы у него была хоть толика здравого смысла, если бы он думал не только о собственном комфорте… Когда я прочитала письмо, то просто задохнулась. Мне был нужен воздух. И я отправилась бродить по улицам.

— Пока на вас не напали.

— Да.