Вероятно, это неправильно и непонятно - сравнивать оргазм с цветом... я могу еще - с музыкой... и тогда могу сказать, что испытал смесь тяжелого рока и легкого джаза.

Вы не поймете... и я не понимаю... а рассказать, правильно передать то, что ощутил - не могу... двумя строчками этого не описать, да я и не мастер. И вообще не только о моей гипернасыщенной сексуальной жизни хочу вам поведать.

Я пытаюсь рассказать о том, что со мной происходит, со всеми более-менее печатными подробностями. Хотя бы - чтобы кто-нибудь изменил бы обо мне свое мнение. Или попытался понять меня. Мою боль, мое одиночество, вынудившее меня радоваться даже такому извращенному вниманию к моей персоне.

Я... никого не призываю пробовать мой опыт на себе. И, в общем, тоже без особой радости приобщился к этому... думаю, мне не нужно никому напоминать обстоятельства.

И потом - это просто сопутствующие события. Понимаю, звучит так, будто я оправдываюсь.

Но я... всего лишь откровенен.

24.

Энжи сидит на дешевом пластиковом стульчике у фонтана, пьет сок. Сплошная демократия. Ей не идет ни эта общественная кафешка, ни стул, ни стол, ни пластиковый же стаканчик в ее руках. Она напряжена, агрессивна и дьявольски красива.

Я добивался этой встречи два дня. Как? Очень просто - я ее преследовал. Ха! Вздохнуть ей свободно не давал! Сфокусировал на ней все внимание, объяснив Ио и Фэриену свою почти полную медитацию почти правдой - раскрыл некоторые свои карты, рассказав им, как я могу ее искать, как могу просматривать город людскими глазами.

Пришельцы маялись в номере гостиницы, время от времени тормоша меня и требуя развлечений и секса. Я давал им и то и другое, а потом возвращался обратно.

Врал им, говоря, что не нахожу ее, а на самом деле не спускал с нее глаз. Два дня я видел только ее и ничуть не был разочарован. Не заметил ни единого некрасивого жеста или какой-нибудь банальной глупости. Нет. Она была безумно, безумно, безумно хороша! И тогда, когда я подглядывал из дома напротив за ней, принимающей ванну, глазами тринадцатилетнего мальчишки, и тогда, когда она красила губки новой помадой в бутике, а я смотрел на нее глазами излишне завистливой чужой красоте продавщицы.

И все это время пытался с ней поговорить.

В первый раз, когда парень, на которого она уже положила глаз, вдруг поменялся в лице и спросил, не хочет ли она поговорить с некоей ручной собачкой, называемой Люцифером, она с перепугу чуть не убила парня. Но сдержалась. Потому что дело происходило в людном месте. Поэтому она завела наивного меня в место менее людное и убила уже там.

Потом, когда встреченные люди через одного стали говорить ей, что хотят сказать ей нечто очень важное, она поначалу психовала, начала метаться по городу, но я уже знал ее слишком хорошо, я уже ее чувствовал.

Через два дня она согласилась. Для меня это была удача, и в то же время - огромный риск. Я дождался, когда вконец измучавшиеся Ио и Фэриен бросили меня в номере отстраненно сидящим в позе лотоса (смешное название, всегда хотел это сказать, да только никто меня не слушал), и назначил ей встречу.

Она в ответ слегка коснулась длиннющим острым когтем подбородка парня, через которого я с ней говорил в тот момент, погладила его тем когтем, чудом не отрезав ему голову, и оскалилась:

- Давай, приходи, не пожалеешь!

И вот - пришла, сидит, меня ждет. Опять одета в черное. Нет, малышка, ты слишком консервативна в одежде. Один и тот же стиль. Впрочем, ей идет.

Небрежно говорю ей:

- Привет, ты перепутала кафе.

- Они все тут одинаковые, - возражает она.

- Нет, - говорю, - некоторые лучше.

- Мне все равно! - в ее голосе слышны визгливые нотки. Она нервничает.

Присаживаюсь рядом, достаю сигарету, закуриваю:

- Как жизнь?

- Ты меня искал для того, чтобы о жизни спросить? - ее ноготки стучат по поверхности стола.

- И для этого тоже.

- Выкладывай, чего тебе надо?

- Грубиянка, - безразлично заявляю я.

- Вся в тебя!

А и правда, думаю, вся в меня. Яблочко от яблоньки...

- Чего ж ты грубишь папочке?

- Да пошел ты! - она вскакивает, расправляет крылья и взмывает вверх.

Она только одного не учла, мышь летучая, что вверху вовсе не открытое небо, а купол "Глобуса". Был. Потому как она проделала в нем приличных размеров дыру.

Меня обдает ветром и осыпает битым стеклом.

Вижу перепуганные лица посетителей кафе, понимаю, что народ находится на грани паники и заявляю:

- Улыбнитесь! Вас снимает скрытая камера!

После чего все вокруг облегченно выдыхают и расслабляются, начиная искать взглядом скрытую камеру. Стряхиваю осколки с плеч и пепел с сигареты и встаю со стула. И натыкаюсь взглядом на фанатика, на того самого, на Константина Петровича. В этот раз его челюсть отвисла ниже, чем в прошлый.

Я не могу сдержать смех, мне его искренне жаль, бедного фанатика, столкнувшегося с нереальным и не готового к таким встречам. Он из всех сил пытается делать свою работу, следит за мной, разрабатывает планы по моему изгнанию, обдумывает, как мне помешать, а я преподношу ему сюрприз за сюрпризом. Ни в каких инквизиторских инструкциях не описано ситуаций, выпавших на его долю. Он и с одним-то дьяволом не знал, как справиться, а тут оказалось, что есть кто-то еще помимо дьявола, опасно-агрессивный и высоко летающий. Опасно-агрессивная и высоко летающая, если быть точным.

- Господи, что это? - тихо бормочет фанатик. Слов я не слышу, но, во-первых, догадываюсь, что он может бормотать, а во-вторых, читаю по его губам.

- Это моя дочь! - заявляю, - что, инквизиция, проморгали? Ушами прохлопали? У меня есть дочь! Я размножаюсь! Почкованием! Здорово летает, да? Моя школа!

Оставляю ошарашенного фанатика горестно смотрящим мне в спину и убираюсь отсюда. Выхожу на площадь и ищу ее. Нахожу. Она сидит практически возле разбитого купола, на каменном парапетике, болтает босыми ножками. Туфельки держит в руке.

Я опять присаживаюсь рядом, на теплый парапет. Мы - два студента, отдыхаем после семинара. А что за нашими спинами разбитый "Глобус", так это бывает. А девчонка сильна, исключительно сильна, она не просто стекло выбила, она и железную арматуру купола погнула, как бумажную.

- Извини, - говорю я.

Что-то часто в последнее время мне приходится извиняться и просить.

- Ничего, - говорит она.

Она немного успокоилась, так всегда бывает, когда психуешь и срываешься - потом попускает. Опускаю ладонь в теплую воду фонтана за парапетом. И думаю, что хорошо еще, дырку в куполе она сделала выше уровня воды. Хотя, с другой стороны, если бы дыра была ниже уровня воды в фонтане вокруг купола, то получился бы неплохой водопад.

Достаю сигарету, предлагаю ей. Какое-то время мы молча курим.

- Все намного сложнее, чем ты думаешь, - говорю чуть погодя, - если коротко - мне выдали лицензию на твое убийство.

- Кто? - удивленно выдыхает она.

- Тот, кто властен и над тобой и надо мной... над всем... БОГ... ты его не знаешь...

- Ты не сможешь меня убить! - надменно фыркает она, - ты слабее! - в ее голосе звучит наслаждение.

- Слабее, - соглашаюсь с ней, - но я смогу тебя убить. Мне помогут.

Она мне верит. Я вижу, как дрожат ее губы.

- Почему ты мне это говоришь? - спрашивает она, - почему тогда ты не убьешь меня и не заберешь свою силу? Ты ведь хочешь этого!

- Что ты знаешь о пришельцах? - не считаю нужным отвечать, а спрашиваю.

- Какое это имеет...

- Прямое! - обрываю ее.

И остро понимаю, как же я ее хочу! Вот ведь попал... впервые в жизни хочу то, чего не могу взять! Никак.

- Я мало что о них знаю. Они больше рассказывали обо мне, о моей исключительности и предопределенности моей миссии.

- Поподробнее о миссии, пожалуйста.

- Ах, это были разговоры о том, как сильно может измениться мир... хотя до конца мне так и не стало понятно, как. Они говорили - я буду королевой всего мира, всей вселенной... а они будут рядом, мои мудрые наставники... и я долго им верила, ведь слушала такие речи с самого детства.

- И что случилось потом?

- Ничего, - ее губы жестко сжимаются, и на студентку она больше не похожа.

Осторожно-осторожно накрываю ее ладонь своей... заглядываю в ее глаза, в ее душу, вижу ее боль и стыд...

Она вырывает руку, но я уже все знаю. Я видел, как она стояла над растерзанным телом паренька лет пятнадцати, прижимала ко рту окровавленные руки и плакала... плакала, размазывая слезы и кровь, свои слезы и его кровь. Я видел, как грубо сдвинулось что-то в ее сердце, неуклюже ломая привычную мораль вместе с полудетским ее чувством к нему. Знаю, что боль почти прошла, почти забылась. Она потому и убивает их, других парней, вторых и третьих, только для того, чтобы заглушить ужас потери первого. Убедить саму себя в том, что это - обычное дело.

Вздыхаю... я ничем не могу ей помочь. У каждого - свой крест. У нее - ужас первого убийства, которое она не хотела совершать, память о мальчике, которого она любила и которого убила в помутнении. У меня - осознание того, что меня бросили, как ненужную вещь. Не возьмусь сказать, чей крест тяжелее.

Она поднимает на меня глаза:

- Что... что ты решил?

- Уходи, - говорю я.

- Не поняла...

- Уезжай, улетай, исчезай из города, из страны. Может, получится выиграть время, что-то придумать.

- Никуда я не уеду! У меня есть свои планы!

- Хочешь, угадаю, какие?

- Ну, попробуй! - она начинает дерзить.

Понимаю, такая манера поведения - не что иное, как защитная реакция. Я сам такой.