Назойливая трель домашнего телефона нарушила мои душевные самоистязания. Пришлось подойти к старому аппарату, еще с вертушкой вместо кнопок.

В последние лет десять, с появлением мобильных, им никто не пользовался, и он стоял скорее для красоты, как антиквариат с трубкой. Даже абонентскую плату за него я оплачивала скорее как дань традиции, постоянно ленясь дойти до оператора и отключить линию за ненадобностью.

И тут на тебе, зазвонил.

Несколько мгновений я сомневалась, стоит ли брать трубку. Но рука сама потянулась. Я до сих пор, как последняя идиотка, надеялась услышать там ЕГО голос.

– Лена, – обеспокоенная мать, почти выкрикнула в трубку мое имя, и я невольно поморщилась от резкого звука.

– Привет, мам, – отозвалась я.

– Слава богу, – в ее интонациях слышалось облегчение, а после я слушала длиннейший диалог, в котором меня отчитывали как двенадцатилетнюю девчонку. – Ты не представляешь, как я беспокоилась. О чем ты только думала, улетев в Германию? Ты соображаешь вообще, какие у меня были мысли, когда твой телефон исчез из сети?!

Запоздало я вспомнила, что по прилету в Кельн сменила сим-карту на немецкого оператора, а русскую сунула в кармашек рюкзака. Выходит, она теперь тоже осталась у Клауса.

– Извини, мам, – я искренне чувствовала себя виноватой. – Я не думала, что ты будешь так беспокоиться. Я ведь сказала, куда я еду.

– Ага, сказала, – голос матери потяжелел и приобрел саркастические нотки. – К фрау Хильде. К бабке. Да какая она тебе бабка?! Я пыталась дозвониться до тебя битый час, чтобы ты не совершала ошибку. Рикард не твой отец! И никогда им не был!

Дыхание в моей груди застыло. Как же так?

Я ведь звонила матери перед тем, как полететь с Клаусом, и сейчас попыталась прокрутить в голове тот разговор. Все слова и ругань, которую отпускала мама в адрес баронессы Лихтенштайн. “Сумасбродная старуха!” “Да какая она тебе бабка?” “Расчетливая аристократичная стерва!”. Вот только в тот момент я все ее вопли восприняла совершенно иначе, а потом и вовсе положила трубку, чтобы не слушать возмущений родительницы.

– Выходит, ты все знала с самого начала, – пробормотала я, рассеянно оседая на пуфик, стоящий рядом. – Мам, так кто мой отец? Настоящий…

В этот момент я поняла, что раньше почти никогда и не задавала этот вопрос. Пока был жив отчим Леня, который дал фамилию и любил, как родную, отцом был он. А потом у матери было много разных мужчин, и тема отца вовсе стала молчаливым табу.

– Клаусом его звали, – после длинной паузы, пусть и неохотно, произнесла мать.

А я нервно икнула, а потом заржала, как лошадь, ей-богу! Долго не могла успокоиться, потому что накрывало. Истерикой, самой настоящей. Бывают же в жизни совпадения.

– Почему ты смеешься? – голос матери вновь стал обеспокоенным. – Лена, с тобой все впорядке? Хочешь, я приеду?

– Не надо, – отрезала, мгновенно успокаиваясь. – Все в порядке. Расскажи мне об отце. Каким он был?

Она вздохнула и едва слышно всхлипнула, явно погружаясь в какие-то свои воспоминания.

– Хорошим. Очень хорошим, – тихо поведала она. – Действительно любил меня, так же как и я его. Позвал меня замуж через несколько дней после начала нашего бурного романа, и я согласилась, не думая.

– А что дальше? Он тебя бросил?

– Нет, что ты, – я слышала слезы в голосе матери. – Он занимался конным спортом. И что-то пошло не так. Во время скачек Клаус упал… и шлем слетел… Доктора сказали, что он умер фактически мгновенно после удара. Не мучался.

В моем горле возник ком. Так, что даже проглотить не смогла. И дышать тоже. Сделала несколько попыток, прежде чем сумела вдохнуть полной грудью.

– Нам с тобой очень повезло, когда в моей жизни появился Леонид. И я уехала к нему в Россию.

– И даже записала мне его отчество, – пробормотала я, рассеянно осознавая весь масштаб пи*деца, случившегося в моей жизни.

– Он признал тебя дочерью, хотя всегда знал, что ты не его. Да и вряд ли тебе бы лучше жилось в России с именем Успенская Елена Клаусовна.

И тут я заржала второй раз. Потому что с таким ФИО только в цирке работать.

– С тобой точно все впорядке? – Опять переспросила мать. И я заверила ее, что со мной все преотлично, а после торопливо распрощалась и минут пять сидела, изучая свои ноги, на которых болтался браслет-подарок с паучком-висюлькой. Я совершенно о нем забыла…

Чем дольше смотрела на эту побрякушку, тем больше злости меня обуревало. Расстегнула застежку и с психами вышвырнула в дальний угол комнаты. Пусть там валяется, сейчас немного приду в себя, а потом и вовсе выкину. Или в ломбард сдам и все вырученные деньги перечислю в фонд… спасения тропических бабочек. Или кому там оказывала благотворительность Клаусовская мамаша? Чтобы все, принадлежащее их семье, с ними же и оставалось.

А потом сходила за сумкой, достала оттуда полароидный снимок и торжественно сожгла его над газовой конфоркой. Наблюдая, как фотография осыпается пеплом, точно так же как и мои чувства к Клаусу.

Следующий час я металась по квартире как угорелая, пыталась занять себя хоть чем-то, лишь бы не думать о нем. Не выходило.

Не помогла ни уборка, ни готовка. После я вытряхнула из сумочки остатки наличности – пятьдесят евро еще из тех, что фрау Хильда давала. Плюнула на все угрызения совести и обещания вернуть деньги. Будут моей моральной компенсацией. И пошла покупать себе телефон. Какой-нибудь самый простой. И новую сим-карту.

На удивление, полученных в обменнике трех с чем-то тысяч хватило даже на простенький китайский смартфон из числа тех, что так любят продавать сотовые операторы. Вернувшись домой, я откопала старую записную книжку, нашла контакт директора клуба, где работала, и набрала номер:

– Слушаю! – раздался голос Беликова с той стороны.

– Добрый день, Дмитрий Германович, – поздоровалась я. – Это Успенская.

– О, Лена! – обрадовался он. – Ты-то мне и нужна! Можешь приехать сейчас в клуб, есть работа, как раз для тебя.

Схватилась за его слова, будто за спасительную соломинку. Собственно, потому я ему и позвонила – чтобы выпросить на ближайшие дни несколько смен. Мне нужно было отвлечься от мыслей о Клаусе любым способом. Причем, самое гарантированное это упахать себя так, чтобы даже сил не осталось на страдания.

Через час я сидела в кабинете у Беликова, смиренно сложив руки на коленях, и ждала, что же у него за предложение такое.

Директор взирал на меня хмуро, теребил в пальцах ручку и задумчиво прикусывал губу.

– Ты какая-то бледная, – резюмировал он. – Я думал, что из отпуска по Европе ты вернешься более отдохнувшей. Пожалуй, я лучше позвоню Веронике.

– Не надо Веронике, – выпалила и резво затараторила: – Я совершенно в порядке. Так что там за работа?

– У одного очень знаменитого певца… Кхм, не буду озвучивать имен, – медленно начал директор. – Со дня на день начинаются гастроли по всей стране, а одна девушка из подтанцовки умудрилась сломать ногу. Срочно требуется замена. Причем попросили подыскать смышленую танцовщицу, чтобы за два дня сумела выучить программу. А она, поверь, не легкая.

– Что за артист? – все же вцепилась я в возможность. – И сколько платят?

– Почти Стас Михайлов, только в блестках, – отшутился Беликов. – Сумму за сорок выступлений обещают очень приятную, но работать придется на износ.

– То, что нужно! – обрадовалась я, потому что именно это сейчас мне и нужно было. Работа. Работа. Очень много работы и танцы. – Я согласна, Дмитрий Германович.

Но мужчина остановил мой пыл жестом.

– И все же я сомневаюсь. Ты себя в зеркало-то видела? Осунувшаяся, круги под глазами. Не хочу потом краснеть перед Филиппом.

Я аж поперхнулась, когда до меня дошло, к кому на подтанцовку приглашают. Как бы этого артиста не ругали, но попасть к нему в труппу мечтала каждая танцовщица. Это же целый горизонт новых возможностей!

– Я не подведу, – заверила Беликова. – Обещаю. Вы же знаете: лучше меня в клубе никого нет.

Спустя десять минут уговоров, директор сдался, а я почти выпорхнула из его кабинета, окрыленная новостями о полученной работе. Впереди были два дня репетиций, а следом целое турне по крупнейшим городам необъятной родины.

***

Тула. Калуга. Орел. Белгород. Воронеж. Ростов.

Кажется, все эти населенные пункты слились для меня в один сплошной и очень изматывающий марафон.

Когда я хотела работать на износ, я даже представить не могла, что спать придется по три часа в сутки, а есть на бегу и очень мало.

Бесконечные репетиции, тренировки, изнуряющая дорога, конверты – все это было действительно сложно, но я справлялась.

Моей наградой были овации зрителей, пусть и предназначавшиеся не мне, и полное отсутствие времени на мысли о Клаусе. Моим стандартным желанием вечером после выступления стало доползти до душа и рухнуть в кровать.

Девчонки из труппы приняли меня вполне радушно, хотя изначально я побаивалась нового и, возможно, змеиного коллектива. К счастью, ошиблась.

– При таком темпе жизни, – хохотала, когда я поделилась опасениями, Варька – моя соседка по комнате и одна из ведущих танцовщиц, – ни на какую злобу сил не останется. Тут бы поесть успеть да родным минут на пять позвонить.

После этой фразы она перевернулась на другой бок к стене и мгновенно уснула. В подтанцовке у Фили девушка работала уже не первый год. Причем, не жалея себя работала. Улыбка на ее лице не сходила во время выступления ни на секунду, но стоило музыке умолкнуть, как Варька превращалась в грустную девушку двадцати пяти лет, в глазах которой плескалось все уныние и разочарование мира. Она набирала номер родителей и максимально долго, сколько мог позволить жуткий график, разговаривала с трехлетним сынишкой, который остался на попечении бабушки с дедушкой. Где был муж Варьки, история умалчивала, а когда я попыталась тактично поинтересоваться, почему девушка не найдет работу в Москве, чтобы быть рядом с сыном, получила не самый приятный ответ: