прав. Но сейчас все, чего хотел Исаак, это разбить его лицо. Он резко повернулся и

схватил вазу с цветами, бросая ее через всю часовню. Брошенная ваза достигла стены и

ударилась об нее, разлетаясь на мелкие кусочки. Опираясь рукой на небольшой алтарь,

Исаак попытался вернуть себе контроль. ОН должен был убить его. Он нуждался в том,

чтобы чувствовать, как жизнь по капле покидает тело этого предателя. Он отчаянно желал

отнять его жизнь для Лилли.

Он не смог бы оставить ее. Он не сделает этого.

Исаак вновь повернулся к своим братьям. Его взгляд остановился на Лэне, а не на

Шоу, и он проговорил:

— Ты и Виктор убьете его. Я хочу, чтобы он умер медленно и в мучениях. Срежьте

его чертовы нашивки с жилета. Я хочу, чтобы он смотрел, как его татуировку

принадлежности к клубу вырезают с его кожи. А также я не хочу, чтобы он был

похоронен рядом с его братом. И сожгите его гребаный жилет.

Лэн коротко кивнул, а Исаак вышел из помещения церкви и направился обратно к

постели Лилли. Он больше не оставит ее. Ни за что.

~oOo~

Дни пролетали, а Лилли все не приходила в себя. Он не отходил от нее дальше, чем

до приемного покоя, который находился в конце коридора. Его братья приносили ему еду,

но большую ее часть он оставлял нетронутой. Медсестры — большая группа медсестер —

заставляли его иногда пить и время от времени есть, но он не чувствовал вкуса еды.

Дважды МК собирался на краткую встречу в приемном покое, и ежедневно Шоу

приходил к нему, чтобы посвятить в происходящее. Виктор и Лэн позаботились о

Уайетте. Оружие с Талсы было доставлено. МК повысило трех хэнгэраундов до

должности проспектов. У них никогда прежде еще не было три проспекта одновременно

— у них редко было даже больше, чем один — но проспекту можно было поручить

выполнение таких вещей, которых они не могли поручить хэнгараунду, откровенно

говоря, им была нужна рабочая сила. Они были небольшим клубом, и им предстояло

столкнуться с сильным врагом.

Мак Эванс, на данный момент, перешел на сторону «хозяев поля» и вслед за этим

получил резкий телефонный звонок от одного из помощников Эллиса, но Мак на этот раз

сразу же позвонил Шоу. На следующий день детей Уилла Келлера преследовали от дома

до остановки школьного автобуса на джипе с тонированными стеклами, который никто не

мог узнать. Уилл твердо стоял на своем, и МК оплатил поездку для его жены и детей во

Флориду к родителям его жены. Ситуация набирала зловещий оборот.

169

А Исаак едва находил место в голове, чтобы хоть на мгновение задумываться об

этом. Шоу посвящал его в происходящее, и Исаак просто кивал. Шоу предполагал новые

варианты действий, Исаак просто кивал. Он наблюдал за тем, как поднимается и

опускается грудная клетка Лилли, и просто кивал. Затем Шоу стискивал его плечо и

покидал его.

Они перевели ее из палаты интенсивной терапии, как только ее состояние

нормализовалось. Почти на протяжении трех дней они находились в отдельно палате, и

работники больницы принесли ему раскладное кресло. Он не стал заморачиваться и

пользоваться им. Он сидел как можно ближе к ней и ждал, желая, чтобы она очнулась.

Когда он спал, то всего-навсего дремал с краю ее кровати, не выпуская ее руку.

Первый день или несколько дней доктор Инглетон останавливалась, чтобы

поговорить с ним после того, как она осматривала Лилли. Она объясняла ему, что она

видела, что это значило, говорила о том, какие прогнозы были, по ее мнению. Но

последние пару дней она только лишь мрачно улыбалась и покидала палату, как будто

было нечего больше сказать.

А сказать было, на самом деле, нечего. Никаких изменений. Она просто не

приходила в себя.

Он занимал свой разум и не падал духом благодаря тому, что представлял свое

будущее вместе с ней. Он собирался жениться на ней, сделать так, чтобы она набила его

татуировку, привести ее в свой дом. Он представлял, как приходит домой к ней, как они

обнимаются и читают книги, или же смотрят фильмы. Как он относит ее к себе в кровать,

к ним в кровать, как он оставляет в ней свое семя, чтобы она носила его ребенка. Он был

занят мыслями о том, как она сидит на высоком стуле в его мастерской и наблюдает за

тем, как он придает форму куску дерева и вырезает. Он погружался в мечты о том, как он

путешествует с ней на старом жилом автофургоне, который ей так пришелся по душе,

наблюдает за тем, как она бросает гневные взгляды на людей, которые стараются занизить

стоимость его деревянной вазы. Он старался занимать свои мысли мечтами, как она

держит их ребенка в своих руках.

Это была единственная жизнь, которую он желал. И для этого нужно было, чтобы

она пришла в себя, чтобы он мог воплотить это в реальность.

Поздно вечером, на четвертый день, незадолго до того, как он начал бы отсчет

начала пятого дня, рука Лилли дернулась в его ладони. Он пребывал в дреме на границе

между сознанием и сном, и резко встрепенулся, приходя в сознание, когда это произошло.

Потом он стал сомневаться, что это произошло на самом деле. Он присел на стуле и стал

ждать, когда она сделает это еще раз. На протяжении долгих напряженных мгновений, за

которые он старался охватить взглядом все ее тело, чтобы он не смог упустить ни единого

изменения, он ожидал каких-либо изменений.

И затем она сделала глубокий вдох.

— Лилли?

Она была неподвижна.

Господи Иисусе, Спорти. Очнись. Очнись, очнись.

Глава 21

Лилли казалось, что она прибывала в сознании некоторое время, потому что ни один

из звуков, что она слышала, не казался ей знакомым. Она знала, что находилась в

больнице. Она прекрасно понимала, что была подсоединена к аппаратам, чувствовала

легкое неудобство от фиксирующего пластыря на ее запястьях и жесткое проникновение

внутривенных катетеров, тянущее ощущение от лейкопластыря на ее груди, который

удерживал датчики кардиомонитора. Она могла слышать необычные звуки больницы, в

170

которой кипела работа, пикающие звуки мониторов в ее палате, разговоры за пределами

ее. Определенно точно, это была больница. Но она только не была уверена, почему.

Прежде, чем она открыла глаза, она знала, что Исаак — тот, кто держит ее за руку,

его жесткие, грубые ладони, ощущались тепло и нежно на ее коже. Исаак. Ее любовь. Он

был здесь; он был с ней. Она старалась понять, что это могло значить. Было что-то, что

она должна была знать, что ей было необходимо знать, что-то важное. Но это ускользало

от нее.

Комната начала медленно приобретать четкие очертания. Свет в палате был ярким и

резал ей глаза, но прежде, чем она могла закрыть их вновь, ладони Исаака сжались на ее

щеках.

— Лилли? Ах, Спорти. Ты со мной? Ты пришла в себя? — она слышала нотки

отчаяния в его голосе и попыталась ответить ему, но у нее не получишь выдавить из горла

ни звука. Она попыталась кивнуть, но ее шея не желала ей подчиняться. Вместо того,

чтобы попытаться еще сильнее распахнуть глаза и посмотреть на него, она крепко сжала

свои пальцы вокруг его.

— О, Господи. Лилли, слава Господи. Ох, младенец Иисус, — он придвинулся к ней

ближе и поцеловал лоб. Он улыбнулся ей; затем, как если бы его первый поцелуй не

удовлетворил его потребность, он начал осыпать дождем из поцелуев ее щеки, нос,

подбородок, губы и вновь ее тело. К тому времени, когда он закончил и посмотрел на нее

снова, она уже могла четко видеть. Он выглядел ужасно, под его прекрасными глазами

залегли темные круги. Она подняла руку, которую он не держал, и удивилась, увидев ее в

гипсе.

Когда она полностью пришла в сознание, вместе с ним вернулась нестерпимая боль.

Она поняла, что она чувствовала боль по всему телу. Она старалась понять, что

произошло. Автомобильная авария? Каким ее было последнее воспоминание? Исаак

ласково гладил ее лицо и затем взял что-то в руку возле ее плеча.

Голос раздался через динамик, который был расположен где-то в комнате, спросил:

— Вам что-то нужно?

Исаак прокричал:

— Она пришла в себя!

Голос ответил ему:

— Кто-нибудь сейчас подойдет.

Он поднес ее руку к своим губам, все повторяя:

— Ты будешь в порядке, Спорти. Ты будешь в полном порядке.

И у нее не было причин не верить ему. Поэтому она просто прикрыла глаза.

~oOo~

Лилли проснулась с Исааком, практически лежащим на ней, его ладони крепко

прижимались к ее плечам, его грудь тяжело прижималась к ее.

— Проснись, детка. Все в порядке. Ш-ш-ш-ш. Не причини себе боль.

Сон быстро расселся, оставляя после себя только кусочки образов, когда она поняла,

где находилась. Она извивалась под весом Исаака, чувствуя нарастающее раздражение от

его слов, которые звучали снисходительно. Она чувствовала себя беспомощной и

достаточно слабой и без того, что Исаак обращался с ней как с ребенком.