Единственное, что я не учла, – Андрей совершенно не хотел, чтобы я продолжала учиться. Он считал, что я уже взрослая и оставшееся образование мне совершенно ни к чему. В эпоху интернета всю нужную информацию можно найти и там, и для этого совершенно не обязательно заканчивать одиннадцать классов. Я не сопротивлялась, так как всегда люто ненавидела школу, и возвращаться туда у меня абсолютно не было никакого желания. К тому же, мне хотелось проводить как можно больше времени с ним вместе.

Такой была моя новая жизнь. Дом был прекрасен и все больше и больше мне нравился. Окна нашей большой комнаты выходили на лес. И каждый раз, сидя за столом, я смотрела в окно и любовалась умопомрачительным видом на ели и другие деревья. И каждый раз мое сердце на секунду замирало от восторга. А по вечерам, когда солнце заходило за горизонт, из окна был виден такой закат, за который можно продать кусочек своей души. И каждый день этот закат был разным. Если в первый день темно-синее небо плавно переходило в светло-голубое, а затем резкая полоса ярко-красного зарева переходила в бордовый, то на следующий день небо было полностью розовым с прожилками темно-синего. Но каждый раз обворожительный и невозможный от своей красоты. Затем солнце опускалось все ниже и ниже, и ярко-красная полоса становилась все более размытой, а потом исчезала, оставляя только темно-серое небо со светлыми пятнами облаков. Лес становился практически черным, и в небе были видны очертания верхушек елей. А через полчаса уже ничего не было видно. Небо становилось черным, и окно напоминало черную дыру в никуда. Тогда мы задергивали плотные шторы до следующего утра. И так практически каждый вечер я смотрела, не отрываясь, в окно, а наша собака сидела на подоконнике и тоже наблюдала за закатом. Андрея это очень веселило, но сам же он никогда не присоединялся к нам, потому что считал это совершенно обыденным и никакой красоты в закате не видел. Возможно, побывав во многих странах, перестаешь ценить красоту своей. Мне же, человеку, у которого всю жизнь из окна были видны лишь крыши облезлых ларьков с пивом и чипсами да детскую площадку со сломанными качелями, этот лес казался просто чудесным. Все больше понимая, какая огромная пропасть лежит между нашими с ним детскими годами, я понимала, почему его так умилял мой восторг, но, конечно же, это было по-доброму. Андрей никогда не позволял себе смеяться надо мной или над моей жизнью, а уж тем более, никогда не считал ее однообразной или скучной. Просто она была другая для него. Совершенно другая, но не менее прекрасная. Он часто просил меня рассказать о моем детстве. Рассказать в мельчайших подробностях ситуации, которые случались со мной. Рассказать про семью и друзей. Он считал, что я выросла крайне самостоятельной, что мне все по плечу. Мы так часто копались в детских годах друг друга, что со времени узнали практические все, и больше не казалось, что мы познакомились относительно недавно. Мы с детства были знакомыми и родными людьми.

***

Я лежала на кровати на втором этаже нашего большого дома, а за окном было утро декабря. На землю тихо падал снег, а у меня сильно болело горло. Я лежала в кровати с ноутбуком и мне было очень грустно от того что я не могла пойти на улицу и любоваться снежными шапками на лапах елей. Наша собака спала рядом со мной, и ей было на это все равно. Возможно, она и любила зиму, но только не тогда, когда снег забивается между подушечек лап и становиться больно ходить. Я замечала, как яростно она старается его вытащить. А в целом, ей нравился снег, нравилось лизнуть его и напиться, нравилось бегать и оставлять следы.

Андрея не было дома, так как он вечно уезжал решать какие-то дела. А у меня не было дел, у меня было больное горло и целый день, чтобы лежать. А мне так хотелось пойти на улицу. Хотелось пристегнуть собаку на поводок, надеть старые кроссовки от «Nike», натянуть на голову шапку и не забыть про перчатки. Выйти и вздохнуть этот морозный, чистый воздух. Чтобы снег немного хрустел под ногами, а в куртке было тепло. Мы бы пошли с ней по узкой извилистой дорожке к пруду, слева было бы поле, все белое, а справа был бы лес с соснами и березами. Мы шли бы довольно медленно, ведь нам некуда спешить, это прогулка. Собака обнюхивала бы каждый куст и с удовольствием следила за жизнью. Мы пришли бы на пруд и посмотрели на его замерзшую гладь, прошлись по заснеженному берегу, а потом вернулись домой. Это была моя совсем незначительная, но такая приятная мечта. Я знала, что все это невозможно и может быть через несколько дней, но вряд ли сейчас. Нужно просто тихо лежать и ждать. От скуки и безвыходного положения я уснула, а через час вернулся Андрей. Он был очень веселый и бодрый, его глаза блестели ярким огнем, и дом словно озарился от его присутствия.

– Настя, нам нужно срочно идти гулять! Тебе не стоит лежать дома в такую погоду. Ты пропустишь жизнь, – он словно угадал мои мысли, терзавшие меня час назад.

– Я не знаю. Я не уверена. У меня дико болит горло, и нет сил, даже встать с кровати за горячим молоком и медом.

– Настя, ну ты же понимаешь, что это все ерунда? Тебе нужно тепло одеться и мы пойдем. Мы не будем долго гулять, если ты этого захочешь. Но лежать на кровати тоже не выход.

Он достал из шкафа мои зимние штаны, принес теплую обувь и заставил меня намотать на шею огромный шарф. Мы пристегнули Эсми на поводок, и вышли во двор. Там было чудесно. Это было обычно, но это было чудесно. Моя маленькая незначительная исполнившаяся мечта. Возможно, наша прогулка была не совсем той, которую я представляла в своей голове, но она была замечательной. Мы не ходили на пруд, но мы гуляли среди елок по лесу, поднимали забитые снегом шишки и бросали палку собаке. Андрей умел исполнять мои мечты. Он знал, чего я хочу в тот момент, когда я этого хотела, либо же мы просто были на одной волне. И знаете, совсем не нужно было много разговаривать, можно было просто идти рядом и держать его руку.

Мне нравилось в нем то, что он был такой же, как и я. Что он поступал так же, как поступила бы я. И если я хотела, чтобы он пришел в эту же минуту и обнял меня, он это делал, просто потому что думал о том же. Это не всегда работало, да. Но всё же работало. Он никогда не обижался на меня больше, чем на тридцать минут. У нас не было долгих ссор, не было длительного молчания и невысказанных обид. Мы оба были невозможно вспыльчивыми и быстро отходили. Могли наговорить друг другу гору гадостей, а через десять минут уже целоваться, лежа на коврике в ванной. Иногда мне казалось, что мы люто ненавидим друг друга, иногда, что не сможем ни дня прожить без объятий. Не знаю, этот постоянный ад и рай и называют любовью или я что-то перепутала. Возможно, у вас не так, может, вы просто спокойные, может, вы не ругаетесь, хотя я уверена, что ругаются все. Просто мне никогда не было все равно на его мнение и на его настроение. Даже если мы поругались и молчали, я смотрела на него исподлобья и следила, как меняются уголки его губ, как двигаются его зрачки, как меняют свое положение ресницы. И, знаете, я никогда не была романтична. Я не очень люблю, когда мне дарят цветы или делают незначительные подарки, когда готовят сюрпризы или мило обнимают со спины. Но мне было важно видеть блеск в глазах, когда я прижималась к его груди, чтобы послушать, как неровно бьется его сердце.

***


Когда я, наконец, познакомилась с Владимиром Александровичем, в моей голове закралась одна совершенно неприглядная мысль. И дело заключилось все в том, что Андрей был совершенно не похож на него. Владимир Александрович был довольно высоким и довольно худым мужчиной средних лет с очень жесткими чертами лица. У него были темные, почти каштановые волосы с белой проседью, которую он и не пытался скрывать от других. Его длинные худые пальцы с продолговатой формой ногтей были очень рельефными с сильно выступающими средними косточками. Глубокие межбровные морщины словно подчеркивали жесткость его карих глаз. Его взгляд пугал и завораживал. Когда ему приходилось сердиться, только одного его взгляда могло быть достаточно, чтобы заставить человека, обидевшего его, стушеваться, оробеть и просить о прощении.

У него был красивый прямой нос и сильно выступающие скулы. Его довольно тонкие губы всегда были сильно прижаты друг к другу, словно улыбка их никогда не касалась. Вообще, он производил впечатление человека очень властного и жестокого, который не поведется на женские слезы или мольбы, а уж собственного противника точно сотрет в порошок. Матильда его жутко не любила, она говорила мне, что чувствует в нем отрицательную энергию, которая очень на нее давит. В такое время она всегда старалась под благовидным предлогом уйти по делам и не возвращаться до его ухода. Андрей знал об этом и помогал ей.

Приезжал Владимир Александрович всегда один без охраны на своем Бугати Верон. Ездил он, наверное, еще быстрее, чем Андрей. Резкие рывки машины со стороны выглядели устрашающе, но водил он отменно. Несмотря на огромную скорость, ему удавалось лавировать между машин, даже если он выезжал на встречную полосу. Видимо, у него Андрей научился подобной технике вождения. Невзирая на внешнюю непохожесть, у них было много всего общего. Одинаковый вспыльчивый и властный характер, из-за этого они часто ругались и спорили. Они одинаково водили машины и любили именно их спортивные версии. Было ощущение, что, редко видя отца, Андрей все равно старался быть на него похожим, поэтому перенимал все его привычки.

Мы встречались с Андреем уже полгода, когда он, наконец, познакомил меня со своим отцом. До этого я его никогда даже мельком не видела. И у Андрея не было его фотографий, от этого Владимир Александрович всегда представлялся мне более взрослой копией Андрея, но никак не наоборот.

Мафиози приехал к нам в тот день уже под вечер, когда мы мирно смотрели телевизор внизу. Приехал без звонка и без предупреждения, естественно, по огромному делу, а не из праздного любопытства. Меня он сначала вообще не заметил или просто не обратил внимания. Он прошел сразу же на кухню, не разуваясь, и позвал туда Андрея. Они проговорили около получаса. О чем была суть разговора, я не слышала, но и не старалась прислушиваться. Более меня интересовало, состоится ли наше знакомство с ним или он так и уедет, не поздоровавшись со мной. Когда они, наконец, вышли из кухни, по лицу Андрея было невозможно понять, говорили ли они о хорошем или о плохом. Он смотрел на меня с улыбкой, но нельзя было сказать, что он весел. Скорее всего, разговор был не самым приятным или же на него также негативно влиял приезд отца, как и на Мотю.