Вот и выбирай!

Но он пока не выбрал.

Дав себе малоприятные характеристики, честно оценив свою трусость, все сказав себе мысленно – он так и не выбрал!

За него выбрало уставшее подсознание. Само.

А достал потому что!

А может, ангел какой помог…


Степан отвез родителей, сидевших с Дениской, пока Анька была в больнице у мужа, домой, посидел с ними, попил чайку, поговорил. Дела семьи, родных Больших неизменно держал на контроле всегда – помогал, устраивал, решал, созванивался каждый день, если не находился в дальней командировке.

Посещение и уход за Юрой в больнице родственники распределили между собой, согласовав график – его родители, Юрины и Анна. Степана в распорядок не внесли как участвующего в ином непростом рабочем графике. Он и так заезжал при любой возможности в больницу, проверял, как идет процесс восстановления, и развозил всех по домам.

Родители по обыкновению уговаривали остаться переночевать, но он отказался.

Услышав по «Авторадио» об ожидающей его впереди пробке, Степан свернул в объезд и, занятый своими мыслями, автоматически вел машину.

Когда Больших осознал и увидел, КУДА он приехал, холод пробежал у него по позвоночнику – не отдавая себе отчета, не думая о дороге, он оказался у Стаськиного подъезда!

Все возможные места парковки были заняты, в том числе и ее «фордиком». Стиснув зубы, Степан крутанул руль, вскарабкался на тротуар, остановил машину прямехонько под подъездом, выключил двигатель и остался сидеть на месте.

«И что дальше?»

Он пожалел, что не курит. Достал бы сигарету, прикурил, подумал, оправдывая бездействие: «Вот сейчас докурю!»

Ни причин, ни отговорок не находилось, хоть наизнанку вывернись!

«Что ты сидишь?! Делай что-нибудь!! – крикнул он себе. – Заведи машину и уезжай, если боишься до усеру! Или уже выйди и иди к ней!»

Препротивно пропищав, открылась железная подъездная дверь, выпуская на улицу женщину с детской коляской.

Одним движением Степан выскочил из машины, хлопнув на ходу громко дверцей, подлетел к женщине, придержал тяжелую дверь, пока она выкатывала коляску.

– Спасибо, – поблагодарила юная мать.

– Пожалуйста, – ответил автоматически Степан, вытянул руку вперед, нажимая кнопку сигнализации на брелке. Джип отозвался писком, оповестившим о включении охраны от разнообразных посягательств.

Больших шагнул в подъезд, дверь за его спиной медленно и плавно затворилась. Постоял, прикрыл ладонью глаза.

«Стаська…» – подумал он.

И вдруг сорвался с места и понесся, проигнорировав лифт, по лестнице, перемахивая по три ступеньки, не останавливаясь, не раздумывая больше, нажал кнопку звонка в ее квартиру и не отпускал!


Стаська переводила особо замороченный абзац любовной саги из французской жизни. Получалось не очень. Это и по-французски звучало, как графоманская белиберда с ярко выраженным эротическим уклоном, а по-русски все ей какие-то «ланиты» в комплекте с «устами» лезли в голову, и от раздражения тянуло присовокупить «взор горящий со спертым дыханием»!

Господи, какая чушь!

Стаська хлопнула по клавиатуре ладонью, окончательно разозлившись.

– Сразу видно «большой умственности человек» писал! – крутанулась она на стуле и попеняла себе: – Ты имя родины высокое несешь, Игнатова? Вот и неси, переводи, чтобы было высокохудожественно!

Поворчала на себя, на писательницу притюкнутую, в день рождения которой, по всей видимости, природа с музой отдыхали, хоть и француженка!

Оттолкнулась ногами от пола, откатилась на стуле от компьютерного стола, встала и пошла в кухню, кофе сварить.

Стася включила чайник, достала турку, кофе с полки, взяла чашку из посудной сушилки и…

И не донесла до столешницы, чашка выскользнула из пальцев, громко хлопнулась об пол, разлетевшись на мелкие кусочки!

А у Стаськи почему-то сильно бухнуло сердце.

– Да что за ерунда! – возмутилась она.

Раздраженно достала совок, веник, смела осколки и не высыпала, а вышвырнула в ведро.

Сердце бухало, бухало, бухало, не успокаиваясь!

Стаська остановилась, замерев и холодея от испуга, приложив ладошку к груди, где стучало набатом, вытворяющее черт-те что ее заполошное сердце, и почему-то подумала:

«Что-то со Степаном!»

И в этот момент раздался звонок в дверь – длинный, непрерывный, требовательный!

Вздрогнув всем телом, она сорвалась с места, побежала в прихожую и остановилась, не решаясь открыть – звонок заливался, отдаваясь в мозгу, она стояла застыв и не могла открыть, точно зная, кто там…

Опомнилась, испугалась, что он сейчас передумает и уйдет:

«Что я делаю?!»

Открыла замок дрожащими неуклюжими руками, распахнула дверь…

– Ничего не говори!! – потребовал Больших и сделал шаг через порог.

Она отступила на шаг назад, не отрывая от него неверящего потрясенного взгляда.

«Я не говорю! По-моему я забыла, как это делается!» – отстраненно, как со стороны и о ком-то другом подумала Стаська.

– Ты потом мне скажешь, можешь даже стукнуть! – тоном, больше похожим на приказ, разрешил Степан.

Он сделал еще один большой шаг навстречу – она отступила.

«Что скажу? Я не хочу ничего говорить! Разговаривают в другом мире, где пустоту заполняют словами!» – снова о ком-то другом подумала она.

– Я уже все сам себе сказал! У меня не хватало духу вот так все решить!

«Я знаю! – вернулась к осознанию Стаська. – У меня тоже не хватало духу! Иначе давно бы тебя нашла и как следует потрясла, чтобы наши общие мозги встали на место!»

– Стаська! – позвал он и протянул к ней руки.

Она отступила еще на шаг и призналась:

– Я боюсь!

«Что ты снова исчезнешь, как только я поверю, и тогда уж мое сердце не выдержит!»

Он услышал невысказанное ею вслух.

– А я уже нет! – сказал и не дал ей больше отступать.

Шагнул, заграбастал, оторвал от пола и прижал к себе. Сильно.

И не мог отпустить!

Ученые утверждают, что способность к вербальному общению сделала из человека прямоходящего, человека разумного. Но что-то там природа не досмотрела, и эта самая способность к разумной речи и составлению слов сделала из человека патологического лжеца, труса и манипулятора.

Но случается – очень редко и если сказочно повезет! – встречаются двое, которым слова не нужны! Они слышат, чувствуют и понимают друг друга по-иному, без слов, в иных измерениях!

Он прижимал ее к себе и ходил по всей квартире – из комнаты в комнату, по коридору, в кухню и обратно и снова в комнату, покачивал Стаську, целовал в волосы и ничего не говорил.

А ей и не надо было.

Она прижималась к нему, вздыхала куда-то в его ключицу – жаловалась!

«Я знаю, я знаю!» – отвечал нутром Степан, разговаривая с ней.

Ему стало жарко и, на мгновение выпустив Стаську, поставив на пол, он скинул куртку и ботинки и торопливо прижал девушку снова к себе, продолжая ходить, держа ее в руках.

Но скоро ему стало совершенно невозможно ходить, двигаться – совершенно невозможно, и Степан заторопился.

– Я не могу больше, маленькая!

Уложил Стаську на ближайшую горизонтальную поверхность, оказавшуюся диваном в гостиной, попытался раздеть их обоих, не справился – бросил! Стянул стратегически необходимое, подгоняемый Стаськиными поцелуями, и соединил их истосковавшиеся тела одним мощным движением!

Все! Дома! Оба!

Никаких слов мешающих, никаких показательных телесных выступлений, ни ласк продуманных, ни мишуры – только вперед! Вдвоем!

Больших ревел, словно разрывал цепи кандальные из последних сил – бог его знает, может, так оно и было!

А Стаська вторила ему, неслась навстречу телом, сердцем душой – всем, что имела, поверив окончательно в то, что он с ней!

Здесь! Сейчас!

А остальное не имело значения!


Немного успокоив дыхание, плавно спускаясь из их мира на двоих, пусть не на землю, но в нечто реальное, на разгромленный диван с вывороченной диванной подушкой, Стаська вдруг тихо рассмеялась.

– Что? – не двигаясь и не отрывая вспотевшего лба от подлокотника дивана, спросил Степан.

– Мы отражаемся в зеркале, и картина открывается, хочу тебе сказать, впечатляющей красоты! Великий доктор Больших со спущенными штанами и красивым голым задом! А я в порядке, меня не видно!

– Красивым? – переспросил, улыбаясь в гобеленовую ткань подлокотника Степан.

– О-о-очень! – уверила воодушевленно Стаська.

– Перебираемся на кровать! – распорядился Больших.

– А что, предполагается сон? – уточнила план мероприятий Стаська.

Она теперь могла шутить, язвить, смеяться – она теперь все могла!

– Даже не надейся! – поднимаясь и подхватывая ее на руки, отверг предположение Степан.

Теперь, не боясь ничего, не спеша и имея все время в мире, он медленно раздевал ее, уложив на кровать, шептал что-то на ушко, гладил, переворачивал, целовал, и Стаськин счастливый звонкий смех наполнил всю квартиру, зиявшую до этого пустотой обреченности.

Спустя продолжительное время, плотно заполненное действиями, они ели, устроив пикник на полу возле дивана, набросав подушек, притащив вкусностей из кухни, усевшись напротив телевизора, который забыли включить за ненадобностью, и разговаривали.

– Расскажи мне о себе, маленькая, я ведь не знаю о тебе деталей, только основное.

– Детали – это моя жизнь?

– Да. Основное – ты сама, а детали – то, как ты жила. Ты была замужем?

– Нет. Но у меня был продолжительный роман! – как ребенок, о чем-то важном заявила Стаська, скорчив дурашливую рожицу.

– Продолжительный?

– Да. Целых полгода!

– Сро-ок! – засмеялся Степан, наклонился и поцеловал ее в губы. – И что за роман? Мне надо волноваться?

– Ну, поволнуйся! – разрешила Стаська.


«Роман» случился, когда Стаська работала в представительстве американской фирмы и, как водится, с коллегой.