И полчаса в этом же русле и громыхании…

Потом чиновник перешел к вопросам по существу, предложив наконец присесть и изложить проблему.

Результатом выволочки на высшем уровне явился один-единственный звонок из министерства бывшей жене Больших, в ходе которого Надежде спокойно объяснили, чем лично ей и ее бизнесу грозит подобное поведение, напомнив, что уголовной ответственности за сокрытие доходов и работу с «черным налом» еще никто не отменял.

Выслушав, она сразу же перезвонила Степану и назначила встречу в кафе.

Выглядела Надя великолепно: помолодевшая, постройневшая, шикарно ухоженная, только глаза потухшие, не стала здороваться, села напротив Степана за столик и внимательно посмотрела на бывшего мужа.

– Я всегда знала, что ты очень талантливый доктор, но не подозревала, до какой степени оцененный в твоем министерстве.

– Я тоже рад тебя видеть, – не выказав голосом этой самой радости, ответил Степан. – Надь, ты слово сдержала, устроила мне собачью жизнь. С особым эстетическим удовольствием обливала дерьмом, и живу я по чужим углам, и начальство мне вставило и грозит увольнением, и братки твои «порадовали» общением. Может, хватит, остановишься на достигнутом?

– Ты это заслужил! – произнесла надменно насмерть обиженная женщина.

– Так! – сорвался Степан. – Пошла ты на хрен!

И резко встал, стул у него за спиной заскрежетал ножками по полу, отъезжая, Степан поддал его ногой и развернулся уходить.

Достало!

Он не мог понять, хоть убей, за что она ему мстит, да еще с особой изощренностью? Виноватым Степан себя не чувствовал! А, собственно, в чем?! С любовницами она его не застукивала, ее денег на сауны, девочек и развлечения он никогда не тратил, пренебрежения не выказывал!

Его достало! По горло!

– Подожди, Степан! – подскочила Надя и ухватила его за рукав пиджака – Извини! Ну, извини! Я хотела договориться!

Он остановился. Перегорел от взрыва эмоций. И главное, ему до одури хотелось покончить со всей этой хренью как можно скорее!

Покончить и забыть!

Он подвинул свой стул, тяжело опустился на него. Надя, поняв, что бывший муж останется, села на свое место. Но смотреть в упор на Степана не смогла – отвернулась к окну и глядела на улицу через огромное витринное стекло.

– Я перегнула. Признаю.

Кому она признавалась? Людям, идущим по улице? Ему не могла?

– Я как в штопор вошла. Так обиделась на тебя, разозлилась ужасно! Думала только об одном – размажу! И не могла остановиться!

Она заставила себя повернуть голову и посмотреть на Степана спокойным взглядом, он почувствовал, что Надя именно приказала себе посмотреть ему в глаза.

– Когда мне сегодня утром господин из твоего министерства спокойно так пояснил, что налоговая проверка и арест счетов уже состоялись, а завтра, в рамках проверки, будет наложен арест на все мое имущество, я как очнулась, поняла до чего дошла!

– Исключительно под угрозой потери денег и бизнеса, – напомнил он расстановку сил.

– Я понимаю, как это выглядит со стороны, – не дрогнула Надежда.

– Ни черта ты не понимаешь! – Сказал он и успокоился сразу, словно порыв ветра пронесся. – Я не со стороны, Надь, я непосредственный участник и объект твоих боевых действий! – продолжал Больших уже спокойно.

Вот теперь у нее стал извиняющийся, беспомощный взгляд. Проняло или так за бабки свои испугалась?

– Я очень обиделась, что ты меня отшвырнул за ненадобностью! А я так старалась, чего только не пережила и рисковала все время ужасно, когда челночила, ты и не представляешь, как подставлялась, зарабатывала, как каторжная, только для того, чтобы мы из нищеты вылезли, чтобы мы хорошо жили, как люди!

– Чтобы как люди, для этого другое надо, Надь, то, чего мы не сумели. И все, что ты сейчас говоришь, к этому отношения не имеет. Ничем таким я тебя не обидел, да и ты меня. Мы каждый по отдельности справлялись со своими трудностями, страхами, проблемами. Не семьей, вдвоем, а по отдельности. Мы же ни разу не разговаривали нормально, не рассказывали друг другу о трудностях, не делились своими проблемами. Надь, мы не были семьей, это что-то другое! И валить не на кого! Никто не виноват, или оба виноваты! Одинаково! Не надо никаких психологических этюдов, покаяний, обвинений и надстроек трагических на простом деле! Мы развелись, мы очень давно чужие люди, и надо постараться расстаться по-человечески.

– Ну разумеется! – зло ответила она. – И, как всегда, ты весь в белом, благородный, честный, а я плохая и зловредная!

Он чуть не взвыл!

– Давай так! – четким командирским тоном распорядился Степан. – Мы встречаемся в суде и заканчиваем со всей этой бодягой! Все!

И второй раз он начал подниматься со стула.

– Я хотела предложить мировую! – заспешила Надя, стараясь его остановить.

– У тебя это плохо получается, – поднялся с места Степан. – Я не хочу выслушивать никаких обвинений, претензий, оскорблений. Я сыт этим по горло! До рвоты!

– Нет, Степан! Все! Никаких эмоций, обещаю!

Ей приходилось говорить, запрокинув голову вверх, Больших не потрудился сесть, чтобы облегчить ей задачу.

– Я не хочу терять нашу квартиру, я к ней привыкла, – заторопилась, заспешила она. – Я отдам тебе дом в поселке. Мне он не нужен, ты же знаешь, я не люблю жизни на природе. Я ездила туда по необходимости. И это не дача захудалая, а настоящий дом со всеми коммуникациями: электричество, водопровод, отопление индивидуальное и даже Интернет, я провела три месяца назад. Я отдаю тебе его полностью со всем содержимым в доме и на участке, а ты оставляешь мне квартиру. Чтобы не терять московскую прописку, ты можешь прописаться у родителей. И, конечно, я отдам тебе все твои вещи. Это справедливое предложение.

Он так и не сел, стоя выслушал ее и сухо ответил:

– Я подумаю.

На следующий день они с Надеждой предприняли экскурсионную поездку в дом. После чего за одну неделю оформили все документы, подписали все мировые соглашения, за деталями и юридическими тонкостями проследил зять Степана, Юра.


Ш-шкраб – бросок! Ш-шкраб – бросок! Ш-шкраб – бросок!

Взмыленный от ускоряющегося темпа, подхлестнутого тяжелыми воспоминаниями, презревшими мысленные запреты и теперь крутящимися в голове, Степан с остервенением расчищал снег.

– Нет! – возражал он, тяжело дыша, неизвестному оппоненту. – Во что превращается любовь и чем заканчивается совместное проживание…

Ш-шкраб – бросок!

– …мы уже знаем! Научены по самое «не хочу»!

Ш-шкраб – бросок!

– Спасибо, больше не хочется! – остановился, перевел дыхание, вытер пот рукавом со лба и закончил фразу: – Нет уж! Вполне с тебя хватит, Больших, семейной жизни, разборок, ненависти, разводов! Наелся – сыт! Уполне!

Ш-шкраб – бросок, ш-шкраб – бросок!

Обливаясь потом, находясь в странном состоянии, когда в душе зудит что-то, напоминающее обвинение, он разгребал, разгребал и разгребал снег, пытаясь вместе с ним очистить это свербящее внутри. Ему не давало покоя подозрение, что не прав, что примеряет чужие поношенные одежки на другого, совсем не того размера, человека.

И это мучившее сомнение, и еще надежда, обещание и… желание.

И он изгонял из себя, изгонял, как мог, все сомнения…

Ш-шкраб – бросок! Ш-шкраб – бросок!


Стаська намучалась полдня, наматывая километры по квартире, слоняясь без дела и без толку из одного угла в другой. Несколько раз принималась за работу и бросала – не могла!

Она оплакивала себя, несчастную, жаловалась на судьбу, выдвигала претензии жизни, кляла Больших за бегство! Ей некуда было деться от переживаемого горя, она не находила успокоения, ну хоть чего-нибудь, за что можно уцепиться и вытащить себя из отчаяния! У Стаськи все болело – и душа, и тело, и мозги! И она удивлялась, почему не плачет, может, полегчало бы?

Хоть в петлю!

И тут затренькала трубка домофона.

Милый простецкий дядька лет шестидесяти пригнал ее машину, из дома – и имени произносить не будем кого! Она рассыпалась в благодарностях, зазывала пить чай с дороги и надеялась, он согласится, посидит с ней за столом, они поговорят хоть о чем, только бы не одной оставаться! Но он отказался.

– Нет, благодарю! Вы очень милая девушка и я бы с удовольствием, но надо идти! Поспешу! Еще хотел на работу заскочить!

Закрыв за посетителем дверь, Стаська почувствовала, что еще чуть-чуть – и от звенящей тишины притихшей от хозяйского горя квартиры у нее лопнет мозг!

Она в момент собралась и поехала к княгинюшке.

А куда еще?!

– Так! – сказала тетка, открыв дверь и обозрев племянницу. – У нас беда с последствиями?

Княгинюшка все плохие события классифицировала по шести степеням: происшествие и происшествие с последствиями, далее следовало горе, и оно же с последствиями, и наивысшая степень досталась беде и беде с последствиями.

– Да! – призналась Стаська, шагнула в квартиру и обняла тетку двумя руками за шею, как в детстве.

– Ну, ну! – успокаивающе похлопывала ее по спине княгинюшка.

Поцеловала в щеку, отстранила, рассмотрев более внимательно, и, услышав за спиной шаги домработницы, выходящей из кухни встретить Стаську, распорядилась деловым тоном, продолжая разглядывать с пристрастием племянницу:

– Зоя Михайловна, у нас беда с последствиями. Давайте-ка пирог, сметану к нему, что у нас там еще вкусненького? Колбаса ее любимая есть?

– Да все у нас есть, Серафима Андреевна! – весело отозвалась Зоя Михайловна. – Щас будем лечить и ликвидировать последствия!

И Стаська наконец расплакалась и рассмеялась одновременно.

Обязательно, а как же! И спасут, и вылечат, и по головке погладят, пожалеют, сопли вытрут, и пожурят за что положено, и похвалят за что надо, и совет дадут, и всех ее врагов накажут!

Как же ей повезло!

И она, снова став маленькой девочкой, защищенной со всех сторон любящими взрослыми, размазывая кулаком слезы по щекам, пошла, надежно обнятая спасающей теткиной рукой за плечи, вместе с ней в комнату за круглый стол – заедать беду вкусностями, запивать горячим чаем, жаловаться и ждать обещания, что всенепременно все будет хорошо!